Читаем без скачивания Бомба для дядюшки Джо - Эдуард Филатьев

К постановлению прилагалось два приложения, из которых следовало, что уполномоченному полагалось иметь двух помощников: старшего с окладом 2000 рублей в месяц и просто помощника с окладом 1000–1200 рублей.

Кроме этого устанавливалось, что…

«1. … во всех важнейших научно-исследовательских институтах и лабораториях АН СССР:

а) вводится комендатура охраны, которая подчиняется непосредственно уполномоченным Совета Министров СССР.

4. Личный состав несёт службу по охране в институтах и лабораториях в гражданском платье и вооружается пистолетами, за исключением охраны Лаборатории № 2, где внешняя охрана вооружается винтовками».

Пока власти страны Советов были заняты укреплением охраны атомных объектов, в один из майских дней 1946 года в городе на Неве открылся Музей обороны Ленинграда. Событие, казалось бы, ничем не примечательное. В стране в ту пору появлялось немало подобных военно-патриотических центров. Но ленинградскую экспозицию отличала от остальных одна особенность, на которую тут же было обращено внимание Кремля. Дело в том, что стены музея обороны были украшены портретами тех, кто возглавлял партийную организацию города во время немецкой блокады (Жданова, Кузнецова, Попкова и других). А красочный портрет первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) П.С.Попкова по своим размерам был сопоставим с портретом Сталина.

Всё это было расценено как недопустимое выпячивание собственных заслуг, как весьма опасное фрондирование и как демонстративное неподчинение нормам партийной этики, требовавшей соблюдения строгой субординации.

Информация о ленинградском музее, видимо, стала последней каплей, переполнившей чашу терпения вождя. Ведь у Сталина и без того было немало причин начать решительное наступление на своих молодых соратников, явно начавших выходить из повиновения. Поэтому в мае 1946 года со своего поста глава МГБ был снят Всеволод Меркулов. Его сменил Виктор Абакумов.

Новая чекистская «метла» принялась «мести» очень усердно. Ленинградцев пока оставили в покое, но зато взялись за москвичей. Очень скоро было арестовано всё окружение маршала Жукова. А сам Георгий Константинович через три месяца после своего назначения главкомом сухопутным войск, неожиданно был отправлен на юг — командовать войсками Одесского округа.

Был найден компромат и на другого Георгия — Маленкова. Оказалось, что во время войны в его деятельности (как шефа авиапрома по линии ГКО) было множество недопустимых промашек. Специальная партийная комиссия, созданная по распоряжению Сталина, быстро установила, что Маленков…

«… как шеф над авиапромышленностью и куратор по приёмке самолётов для ВВС морально отвечал за те безобразия, которые вскрыты в работе ведомств (выпуск и приёмка недоброкачественных самолётов), что он, зная об этих безобразиях, не сигнализировал о них в ЦК ВКП(б)».

А между тем в 1943 году за успехи в руководстве авиапромом Маленков, как мы уже говорили, получил звание Героя Социалистического труда. Зато 6 мая 1946 года за просчёты в годы войны в том же самом кураторстве его сняли с постов секретаря ЦК и главного партийного кадровика. В качестве своеобразного утешения Георгий Максималианович был назначен главой Комитета по специальной технике при Совмине СССР.

Впрочем, 7 мая Маленков, как ни в чём не бывало, принял участие в заседании Специального атомного комитета. Если судить по опубликованному протоколу, особой активности во время обсуждения вопросов повестки дня бывший секретарь ЦК не проявлял. Но и особо горевать он тоже не собирался — ведь за него было кому заступиться.

За недоучившегося студента Московского высшего технического училища встал горой недоучившийся студент Бакинского политехнического института. Лаврентий Берия, бывший во время войны членом ГКО и вместе с Георгием Маленковым осуществлявший контроль над производством самолётов и авиационных моторов, развернул активную борьбу за возвращение своего закадычного друга на партийный Олимп. Надо было только запастись терпением и подождать благосклонности госпожи Фортуны.

Графит, «Ф-1» и «РДС»

Февральское (1946 года) письмо Лейпунского (с жалобой на то, что трофейные аппаратура и оборудование используются из рук вон плохо) свою роль, видимо, всё же сыграло. 7 мая на очередном заседании Спецкомитета (на котором и предстал перед коллегами снятый с высоких постов Маленков) этот вопросу был обсуждён первым. Решение приняли такое:

«I. О сроках пуска циклотронов и высоковольтных установок, вывезенных из Германии

Считать необходимым обеспечить пуск циклотронов и высоковольтных установок в 1946 г…».

Обсуждался в тот день и «Отчёт министра цветной металлургии т. Ломако о ходе поставки графитовых блоков…». Постановление по этому поводу было следующее:

«Принять к сведению сообщение т. Ломако о том, что им:

а) привлечены к ответственности лица, виновные в срыве плана производства графитовых блоков для Лаборатории № 2;

б) приняты меры, обеспечивающие поставку до 20 августа с.г. 600 т высококачественных графитовых блоков для Лаборатории № 2».

Хорошей иллюстрацией к сухим строкам протокола могут послужить воспоминания Е.П.Славского, который в ту пору был заместителем наркома Петра Фадеевича Ломако. Ефим Павлович писал:

«Об атомной энергии я тогда, честно говоря, не имел никакого понятия…

Мои знания исчерпывались знакомством с двумя статьями академика И.Е. Тамма [Игорь Евгеньевич Тамм академиком стал в 1953-ом — Э.Ф.], прочитав которые в 1945 году, я был буквально поражён, так как в них сообщалось о делении атома Когда мы учились, атомы считались незыблемыми единицами материи. Мы могли разбираться, и то не всегда очень хорошо, в длиннейших химических реакциях, и в те времена нам трудно было допустить мысль о том, что атом можно разделить.

Вскоре мне Ломако говорит:

— Слушай, ты знаешь Бороду?

— Нет, не знаю.

— Ты с ним, ради Бога, поскорей познакомься. Мы должны сделать для него чистый графит. Эта Борода нас в гроб загонит!

«Почему?» — подумал я.

Оказывается, из нашей электродной массы решили делать для атомных котлов графит необычайной чистоты. Именно такой графит был нужен для реактора Курчатова.

Задачу получения графита нужной чистоты возложили на единственный тогда в Москве завод, который готовил электродную массу и из неё делал чистый графит для ядерной физики».

Этот графит в Лаборатории № 2 ждали с огромным нетерпением, чтобы использовать его в опытном уран-графитовом котле Ф-1. Необходимость сооружения котла вызывала тогда большие сомнения: не опасно ли возводить урановую установку среди кварталов густонаселённой Москвы?

И Спецкомитет принял решение:

«Вопрос о сооружении установки Ф-1 рассмотреть отдельно, поручив т. Курчатову представить Специальному комитету обоснование необходимости постройки установки Ф-1 при Лаборатории № 2, её задачах и месте расположения».

Кураторы Атомного проекта никак не могли понять, зачем вообще нужен опытный котёл, когда можно сразу возводить промышленный. Ведь все необходимые чертежи и расчёты давным-давно добыты разведкой! Для чего тратить время на какие-то «опыты», когда на Урале уже готова площадка для агрегата «А» (он же — объект «А»)?

Вопросы возникали и в отношении КБ-11. И 18 мая Спецкомитет строжайше потребовал:

«… чётко определить, в какие сроки Конструкторским бюро будут созданы окончательно отработанные первые экземпляры «реактивных двигателей» по вариантам № 1 и 2, в каких количествах и когда они будут предъявлены на государственные испытания».

Кураторы проявляли нетерпение. И их можно понять. Уже три года работала Лаборатория № 2, а никакой бомбы ещё и в помине не было!

На том же заседании (18 мая) Спецкомитет определился и с опытным котлом Ф-1:

«1. Принять предложение тт. Курчатова и Ванникова о необходимости ускорения сооружения временной установки Ф-1 на малую мощность при Лаборатории № 2 АН СССР и о проведении в срочном порядке необходимого строительства для установки Ф-1 на площадке завода № 817».

Иными словами, Курчатову удалось-таки убедить коллег в «необходимости сооружения» опытного уран-графитового котла. Однако кое-какие сомнения и опасения всё равно оставались! Отчего и появилась в протоколе заседания осторожная фраза:

«2. Принять к сведению заявление т. Курчатова, что им гарантируется полная безопасность работы временной установки Ф-1…».