Читаем без скачивания Смута - Владислав Бахревский

Бесшумно вошел красавец Георг Гребсберг.

– Выйдя от табора, – сказала ему царица, – мы должны свернуть с Калужской дороги на Дмитровскую.

– Мы не в Калугу?

– Мы к Сапеге. Он присылал ко мне человека. Я согласилась переехать в его войско. Потеряв Рожинского, я хочу приобрести Сапегу.

Фрейлины принесли еще теплую, с пылкого Борзецкого, одежду. Путаясь и скандаля меж собой, принялись одевать царицу.

– Успокойтесь, – сказала им Марина Юрьевна. – Мое пребывание здесь для вас более опасно, нежели исчезновение… Как все утихнет, приедете в Калугу.

– Государыня, – сказала жалобно Казановская, – мороз на улице ужасный! Даже стены поседели и трещат. Куда на ночь глядя…

– Мороз – мой друг. Он не позволит погоне гнаться за мною слишком долго. Если все готовы – в путь! Храни нас Святая Дева, и да будет тьма ночи черной, а дорога светлой!

На царицу надели лук и туло, перед фрейлинами стоял гусар, готовый хоть сейчас в бой.

– Ах! – сказала Казановская. – Какими восторженными глазками смотрят на вас девушки-фрейлины. Они влюблены в вас, гусар.

Засмеялись, и страха убыло.

Звезды полыхали, как солнца, но от них не было света. Сияние и тьма. Леса стояли белесыми призраками. Ни единого живого огонька.

– О Россия! Медвежья страна! – Марина Юрьевна, чувствуя, как немеет лицо, с головой нырнула в просторную шубу, в тепло: лошадь дорогу видит в темноте лучше.

– Царица! Царица! – услышала она встревоженный голос.

Перед ней на совершенно седой от мороза степняцкой мохнатой коняшке сидел крошечный, как мальчик, казак – это был Аника.

– Почему остановились? – спросила Марина Юрьевна.

– Эвон! Три дороги…

– Вы что же, не знаете, в какой стороне Калуга?

– Не ведаем, царица! Где Москва – ведаем, а Калуга – бог ее знает. Туды бы надо, а твой коморник говорит – туды, совсем в другую сторону кажет.

– Гребсберг! Укажите казакам дорогу.

– Ваше величество, ночь, темень. Сбиться немудрено.

– Езжайте куда угодно, только не в Тушино! – Марина Юрьевна погрузилась в шубу, кони фыркали – мороз перехватывал им дыхание.

Тронулись.

На рассвете их остановил польский разъезд.

– Кто? Куда? В Калугу? Но это Дмитров!

У Марины Юрьевны зуб на зуб не попадал.

– Могли бы в лапы Скопина-Шуйского угодить, – серьезно сказал поручик.

– Проводите нас в любую деревню. Нам нужно согреться.

– Вас обогреет его милость пан Сапега. Нам велено всех беглецов доставлять в войско. Оно у нас сильно поредело.

Сапега приветствовал долгожданную гостью стихами древнего поэта, сочиненными на бюст Александра Македонского:

Полный отважности взор Александра и весь его обликВылил из меди Лисипп. Словно живет эта медь!Кажется, глядя на Зевса, ему говорит изваянье:«Землю беру я себе, ты же Олимпом владей».

– Все мое владение, ваша милость, – одна честь. На мне даже одежда чужая.

– Гусарская одежда вам к лицу, ваше величество. Отдыхайте с дороги. К сожалению, нам пришлось покинуть обжитой лагерь под монастырем. Жизнь ведем простую. Одно хорошо: в русских избах в любую стужу тепло. Морозы стоят свирепые. – Откланялся. – Прошу прощения, ваше величество, должен вас оставить.

И сделал рукою жест, призывая слушать.

– Стреляют?

– Вас Бог хранил, государыня. Лазутчики Скопина появились под стенами города тотчас после вашего прибытия. Я столько раз учил русских, пойду преподам еще один урок.

Марина Юрьевна, хоть и провела всю ночь в седле, не пожелала спать, пожелала осмотреть укрепления Дмитрова. Город был воином. В самом центре земляной вал, Успенский собор похож на крепость. Другая крепость – Борисо-Глебский монастырь. Царица взяла в монастыре в провожатые знающего старца.

– Дмитрову крепко всегда доставалось, – поведал монах. – Сколько бы врага ни подходило, хоть тьмы, всегда бились и всегда сил не хватало. Разоряли Дмитров поганые Батый, Дюденем, Кавдыгай, Тохтамыш, Едигей, литовец Ольгерд.

Марина Юрьевна прошла по стене. Строение было ветхое. Всей огневой мощи – с полдюжины позеленелых от времени затинных пищалей. Под самым городом, в посаде, обнесенном стеной, табором стояли казаки. Она тотчас поехала к ним.

– Я здесь потому, что желаю объединить все наши силы, позвать вас с собой в Калугу, где сытно, где вы получите от государя жалованье. Готовы ли вы служить мне, московской царице?

– Готовы! – охотно согласились казаки. – Мы потому сидим в Дмитрове, что припасов нет. Большая часть войска за припасами ушла, за Волгу.

– Сколько вас? – спросила царица.

– Три сотни и полсотня.

– Я с вами, и, значит, вас уже тысяча! – весело сказала казакам Марина Юрьевна.

А между тем эхо разносило близкую пальбу пушек и ружей. Царица подъезжала к городу, когда увидала скачущих и бегущих.

– Они не вязнут в снегу! Они на лыжах! У них пушки на лыжах! – жаловались солдаты царице.

– Вы – Речь Посполитая! Вы – храбрецы, каких нет больше в целом свете! – Она поскакала в поле, к громам битвы, и воины пошли за ней, строясь на ходу в боевые порядки.

Однако и сам пан Сапега уже спешил укрыться в городе, оставив воеводе Куракину знамена и пушки.

– Нам надо продержаться до возвращения из-за Волги отрядов, – сказал он Марине Юрьевне. – Для серьезной осады у русских нет лестниц, еду они тоже принесли на себе. Значит, надолго их не хватит.

Тушино взорвалось, как петарда.

– Гетман царя довел до бегства, теперь царицу! Не пора ли ему спасать свою дырявую голову?

Стихийное коло собралось возле ставки Рожинского. Его люди пришли с одними саблями и увидели перед собой войско, готовое не столько к речам, сколько к бою. Говорили коротко и зло:

– Гетман думает, что для войны достаточно одной грубости, а победа жалует умных. Долой гетмана!

– Есть ли гетман, нет ли гетмана – он был и есть пустое место. Надо решать, к кому идти: к королю, к Вору или к Шуйскому.

– К королю! – закричали сторонники Рожинского.

Противники тотчас возразили.

– У короля просили двадцать миллионов, съехали на два: и тех не получили. Король погубил все наше дело. Король нам враг.

– Идемте к Шуйскому! Он изменников награждает щедро.

– Зачем мы теперь Шуйскому?! Князь Скопин освободил Троице-Сергиев монастырь, скоро он придет сюда, и мы побежим, как бежал от него пан Сапега.

– Скопин, я знаю это точно, в ссоре с Шуйским. Скопин не торопится освободить царя и Москву, – начал говорить Рожинский, но пылкий Борзецкий выстрелил в землю перед ним.

– Молчи, ничтожество!

– Идемте за Волгу! – предложил Млоцкий. – За Волгой земли войной не тронуты. Мы откроем бок королевскому войску. Русские побьют короля, прогонят, а сами снова обессилеют. Тогда мы явимся и возьмем свое.

– Все это бредни! У нас одна дорога – в Калугу.

– Лучше всего вернуться на родину, – предложил старый Будзило.

– Мы уйдем и оставим королю нашу вызревшую яблоню, чтоб он ее отряс? Потом нам придется наниматься к нему, и за старое он уж ни гроша тогда не заплатит.

– Успокойтесь! Возвратитесь в свои станы! Я напишу королю последнее письмо, – еще раз начал Рожинский.

Его заглушили пальбой. Пули взрывали землю у самых ног гетмана. Джуры, успевшие принести ружья, дали залп в воздух.

Коло распалось.

– В Калугу! Кто добр, за нами! – Несколько полков двинулось по Калужской дороге.

Их настигли Зборовский и Млоцкий. Уговорили подождать королевского окончательного письма.

В Дмитрове тоже была распря. Марина Юрьевна схлестнулась с Сапегой. Русские пушками, отнятыми у поляков, проломили ворота, обвалили взрывом часть стены. Марина Юрьевна видела, с каким безразличием воины Сапеги, словно работая на кого-то, укрепляли вал. Она выбежала из дому и накричала на солдат:

– Негодяи! Как вы работаете? Я, женщина, не потеряла духа, а по вашим лицам видно, что вы все уже одной ногой на том свете!

Коморнику Гебсбергу она сказала:

– Как только русские отойдут от города, нам надо бежать. Я думала, у Сапеги войско, а у него шайка разбойников. Поезжай к казакам, предупреди их о моем решении.

Русские лыжники отошли от города 20 февраля ночью. Марина Юрьевна, узнав об этом, снова вырядилась в мужскую одежду. Пан Сапега застал ее в красном бархатном кафтане, в сапогах со шпорами, с саблей на боку, с двумя пистолетами за поясом.

– Вы, кажется, собираетесь в дорогу? – спросил он вкрадчиво.

– Не ждать же мне, когда русские придут снова, чтобы добить быдло, которое вы почитаете войском.

– Мои воины стали быдлом после шестнадцати месяцев непрестанных боев под стенами монастыря. – Лицо у Сапеги было темным, глядел из-под бровей. – Вы откровенны со мной, буду и я откровенен с вами. Вы, конечно, собираетесь в Калугу.

– В Калугу, ваша милость. Кроме Калуги мне некуда податься.

– Не безопаснее ли воротиться в Польшу к отцу и к матери? Я сам готов проводить вас, вплоть до королевского стана.