Читаем без скачивания Закат и падение Римской Империи. Том 1 - Эдвард Гиббон

Военная дисциплина, господствовавшая в лагерях Проба, была менее жестока, чем при Аврелиане, но она была так же сурова и взыскательна. Последний из этих двух императоров наказывал дурное поведение солдат с немилосердной строго­стью, а первый из них старался предотвратить такое поведе­ние, употребляя легионы на постоянные и полезные работы. Когда Проб командовал в Египте, он соорудил немало боль­ших зданий для украшения и для пользы этой богатой стра­ны. Для плавания по Нилу, которое имело большую важ­ность для самого Рима, были сделаны улучшения; храмы, мосты, портики и дворцы были построены руками солдат, ко­торые исполняли обязанности то архитекторов, то инжене­ров, то земледельцев. Рассказывают, будто Ганнибал, же­лая предохранить свои войска от пагубных последствий праздности, заставлял их заводить большие плантации олив­ковых деревьев вдоль берегов Африки. Руководствуясь тем же самым принципом, Проб занимал свои войска разведени­ем виноградников на холмистых местностях Галлии и Паннонии, и нам рассказывают о двух значительных простран­ствах земли, которые были возделаны и засажены деревьями руками солдат. Одно из этих мест, известное под именем горы Альмо, находилось подле Сирмиума - местности, кото­рая была родиной Проба, к которой он всегда сохранял осо­бенную любовь и признательность которой он постарался приобрести тем, что превратил значительное пространство нездоровой, болотистой почвы в пахотную землю. Армия, так хорошо употреблявшая свое свободное время, составляла едва ли не самую полезную и самую лучшую часть римских подданных. Но даже самые достойные люди при исполнении любимой задачи иногда до того бывают ослеплены честно­стью собственных намерений, что выходят из границ уме­ренности; и сам Проб не принял достаточно в соображение выносливости и характера гордых легионных солдат. Опас­ности военной профессии, как кажется, вознаграждаются лишь приятной и праздной жизнью; но если к обязанностям солдата постоянно будут прибавлять труды, свойственные земледельцам, то он наконец или падет под тяжестью такого бремени, или с негодованием сбросит ее с себя. Неосторож­ность Проба, как рассказывают, воспламенила в его войсках чувство неудовольствия. Помышляя более об интересах че­ловеческого рода, чем об интересах армии, он выразил нап­расную надежду, что водворение всеобщего мира скоро изба­вит его от необходимости содержать постоянную армию из наемников. Эти неосторожные слова сделались причиной его гибели. В один из самых жарких летних дней он с особен­ной строгостью понуждал солдат, работавших над осушени­ем вредных для здоровья болот Сирмиума; изнемогавшие от усталости солдаты внезапно побросали свои рабочие инстру­менты, взялись за оружие и подняли страшный бунт. Созна­вая угрожавшую ему опасность, император укрылся в высо­кой башне, выстроенной для надзора за ходом работ. Сол­даты тотчас ворвались в башню, и тысяча мечей пронзили грудь несчастного Проба. Ярость солдат утихла, лишь только она была удовлетворена; тогда они стали сожалеть о своей пагубной торопливости, позабыли о строгости им­ператора, которого они убили, и поспешили увековечить воспоминание о его добродетелях и победах, воздвигнув ему приличный памятник.

Когда легионы удовлетворили и чувство мести, и чувство раскаяния, они единогласно признали, что преторианский префект Кар всех более достоин императорского престола. Все подробности касательно этого государя представляются неясными и сомнительными. Он гордился званием римского гражданина и сравнивал чистоту своей крови с чужестранным и даже варварским происхождением предшествовавших императоров; однако те из его современников, которые дела­ли по этому поводу самые тщательные розыски, нисколько не одобряют его притязаний и расходятся во мнениях на счет того, был ли он родом из Иллирии, из Галлии или из Африки. Хотя по своей профессии он был солдат, он был очень хорошо образован; хотя он был сенатор, он был облечен в высшее военное звание, и в таком веке, когда профессии гражданскую и военную стали резко отделять одну от дру­гой, Кар соединил их вместе в своем лице. Несмотря на то что он подвергнул строгому наказанию убийц Проба, мило­стям и уважению которого он был обязан своим возвышени­ем, он не мог избежать подозрения в содействии преступле­нию, открывшему для него путь к престолу. По крайней ме­ре до своего провозглашения императором он считался чело­веком добродетельным и способным; но суровость его ха­рактера мало-помалу перешла в угрюмость и жестокосердие, так что посредственные историки, занимавшиеся его жизне­описанием, недоумевают, не следует ли отнести его к числу римских тиранов. Когда Кар облекся в императорскую мантию, ему было около шестидесяти лет, а двое его сыно­вей, Карин и Нумериан, уже достигли зрелого возраста.

Влияние сената прекратилось вместе с жизнью Проба, а раскаяние солдат не выразилось в том почтительном прекло­нении перед гражданской властью, какое мы видели после смерти несчастного Аврелиана. Избрание Кара было решено, не дожидаясь одобрения сената, и новый император ограни­чился тем, что в холодном официальном письме уведомил это собрание о своем восшествии на вакантный престол. Поведение, столь противоположное и любезной вежливости его предшественника, не позволяло ожидать чего-либо хоро­шего от нового царствования, и лишенные влияния и свобо­ды римляне заявили мятежным ропотом о своих нарушен­ных правах. Однако лесть не осталась безмолвной, и до нас дошла эклога, написанная по случаю восшествия Кара на престол; несмотря на то, что ее содержание возбуждает к ней презрение, ее все-таки можно прочесть с удовольствием. Два пастуха, желая укрыться от полуденного зноя, зашли в пе­щеру Фавна. На широко раскинувшем свои ветви буковом дереве они видят недавно написанные слова. Деревенское бо­жество описало в пророческих стихах благополучие, ожида­ющее империю в царствование столь великого государя. Фавн приветствует героя, который, приняв на свои плечи тя­жесть распадающегося римского мира, должен положить ко­нец войнам и внутренним раздорам и восстановить нравст­венную чистоту и счастье золотого века.

Более чем вероятно, что такие изящные безделушки ни­когда не доходили до слуха заслуженного полководца, кото­рый готовился, с согласия легионов, к исполнению долго от­кладывавшегося плана войны с Персией. Перед своим отъез­дом в эту далекую экспедицию Кар возвел в звание цезарей обоих своих сыновей - Карина и Нумериана; первому из них он дал власть почти равную со своей собственной и поручил ему сначала подавить некоторые волнения, возникшие в Галлии, а потом поселиться на постоянное жительство в Ри­ме и вступить в управление западными провинциями. Без­опасность Иллирии была обеспечена достопамятной победой над сарматами; шестнадцать тысяч этих варваров легли на поле битвы, а число пленных доходило до двадцати тысяч. Престарелый император, воодушевленный славой и надеж­дой новой победы, продолжал среди зимы свое наступатель­ное движение через Фракию и Малую Азию и наконец, вме­сте со своим младшим сыном Нумерианом, достиг границ Персидской монархии. Расположившись лагерем на вершине высокого холма, он указал оттуда своим войскам на богатую, погруженную в роскошь страну, которая должна сделаться их добычей.

Преемник Арташира Варан, или Барам, хотя и одержал победу над одним из самых воинственных народов Верхней Азии - сегестанами, однако был встревожен приближением римлян и попытался остановить их дальнейшее продвижение мирными переговорами. Его послы прибыли в римский ла­герь при солнечном закате в то время, когда войска удовлет­ворили свой голод умеренным ужином. Они изъявили жела­ние быть представленными римскому императору. Их подве­ли к одному солдату, который сидел на траве. Кусок несве­жего свиного мяса и сухой горох составляли его ужин. Сши­тая из грубой шерстяной материи пурпуровая мантия была единственным признаком его высокого звания. Совещание велось с таким же пренебрежением к внешней обстановке. Кар снял с головы шапку, которую он носил для прикрытия своей плешивой головы, и объявил послам, что если верхо­венство Рима не будет признано их повелителем, на персид­ской территории в самом непродолжительном времени не ос­танется ни одного дерева точно так, как на его голове не ос­талось ни одного волоса. Несмотря на то что в этой сцене можно усмотреть некоторые признаки искусственной подго­товки, она все-таки знакомит нас с привычками Кара и со строгой простотой, которую успели ввести в римских лагерях воинственные императоры, занимавшие престол после Гал­лиена. Послы великого царя пришли в ужас и удалились.

Рис. Марк Аврелий Кар.

Угрозы Кара не остались тщетными. Он опустошил Месо­потамию, преодолел все преграды, какие встречались на пу­ти, овладел важными городами Селевкией и Ктесифоном (который, как кажется, сдался без сопротивления) и проник в своем победоносном шествии по ту сторону Тигра. Он выбрал для нашествия очень благоприятную минуту. Пер­сидское правительство было раздираемо внутренними расп­рями, и большая часть персидских войск была задержана у пределов Индии. Рим и восточные провинции с восторгом уз­нали о таких важных успехах. Лесть и надежда уже изобра­жали самыми яркими красками падение Персии, завоевание Аравии, покорение Египта и прочную безопасность от втор­жений скифских народов. Но царствованию Кара было суждено доказать неосновательность этих предсказаний. Лишь только они были сделаны, их опровергла смерть самого Кара. Сведения об этом происшествии очень сбивчи­вы, поэтому мы и ограничимся тем, что рассказывает о нем собственный секретарь императора в письме к городскому префекту: "Наш дражайший император Кар лежал по боле­зни в постели, когда над лагерем разразилась страшная гро­за. Небо покрылось таким густым мраком, что мы не могли узнавать друг друга, а беспрестанный блеск молнии лишал нас способности видеть все, что происходило среди общего беспорядка. Немедленно вслед за чрезвычайно сильным уда­ром грома мы внезапно услышали крик, что император умер! Затем мы узнали, что его придворные, придя в исступление от скорби, зажгли императорскую палатку, отчего и возник слух, будто Кар убит молнией. Но, насколько мы были в состоянии доискаться истины, его смерть была натуральным последствием его болезни."