Читаем без скачивания Закат и падение Римской Империи. Том 1 - Эдвард Гиббон

Рис. Марк Аврелий Кар.

Угрозы Кара не остались тщетными. Он опустошил Месо­потамию, преодолел все преграды, какие встречались на пу­ти, овладел важными городами Селевкией и Ктесифоном (который, как кажется, сдался без сопротивления) и проник в своем победоносном шествии по ту сторону Тигра. Он выбрал для нашествия очень благоприятную минуту. Пер­сидское правительство было раздираемо внутренними расп­рями, и большая часть персидских войск была задержана у пределов Индии. Рим и восточные провинции с восторгом уз­нали о таких важных успехах. Лесть и надежда уже изобра­жали самыми яркими красками падение Персии, завоевание Аравии, покорение Египта и прочную безопасность от втор­жений скифских народов. Но царствованию Кара было суждено доказать неосновательность этих предсказаний. Лишь только они были сделаны, их опровергла смерть самого Кара. Сведения об этом происшествии очень сбивчи­вы, поэтому мы и ограничимся тем, что рассказывает о нем собственный секретарь императора в письме к городскому префекту: "Наш дражайший император Кар лежал по боле­зни в постели, когда над лагерем разразилась страшная гро­за. Небо покрылось таким густым мраком, что мы не могли узнавать друг друга, а беспрестанный блеск молнии лишал нас способности видеть все, что происходило среди общего беспорядка. Немедленно вслед за чрезвычайно сильным уда­ром грома мы внезапно услышали крик, что император умер! Затем мы узнали, что его придворные, придя в исступление от скорби, зажгли императорскую палатку, отчего и возник слух, будто Кар убит молнией. Но, насколько мы были в состоянии доискаться истины, его смерть была натуральным последствием его болезни."

Хотя престол и оказался вакантным, беспорядков никаких не произошло. Честолюбие тех военачальников, которые втайне мечтали о верховной власти, сдерживалось естествен­но возникавшими в их уме опасениями, и юный Нумериан вместе с его отсутствующим братом Карином были едино­гласно признаны римскими императорами. Все ожидали, что преемник Кара пойдет по стопам своего отца и, не давая пер­сам времени оправиться от наведенного на них страха, про­никнет с мечом в руке до дворцов Суз и Экбатан. Но как ни были сильны легионы и своим числом, и своей дисципли­ной, они впали в уныние от самого низкого суеверного стра­ха. Несмотря на все старания скрыть причину смерти пос­леднего императора, оказалось, что нет возможности изме­нить мнение, которое составил себе о ней народ; а сила мне­ний непреодолима. На то место и на того человека, которые были поражены молнией, древние народы смотрели с благо­честивым ужасом и считали их жертвой божеского гнева. Вспоминали также об одном оракуле, указавшем на Тигр как на предназначенный самой судьбой предел римских за­воеваний. Войска, напуганные смертью Кара и ожидавшими их самих опасностями, стали настоятельно требовать от юно­го Нумериана, чтобы он подчинился воле богов и увел их с этого зловещего театра войны. Слабохарактерный император не был в состоянии осилить их закоренелого предрассудка, и персы были поражены, узнав о неожиданном отступлении победоносного врага.

Рис. Марк Аврелий Нумерий Нумериан.

Весть о таинственной смерти императора быстро долетела от границ Персии до Рима, и как сенат, так и провинции одобрили возведение сыновей Кара на престол. Впрочем, этим счастливым юношам было совершенно чуждо то созна­ние превосходства рождения или заслуг, которое одно толь­ко и делает обладание верховной властью легким и, так сказать, натуральным. Они оба родились и воспитывались частными людьми и внезапно возвысились до ступеней трона благодаря избранию их отца в императоры, а случившаяся почти через шестнадцать месяцев после того смерть Кара не­ожиданно дала им в наследство обширную империю. Чтобы воспользоваться с умеренностью столь быстрым возвышени­ем, нужно было иметь недюжинные личные достоинства и благоразумие, но их-то именно и недоставало старшему из двух братьев - Карину. Во время галльской войны он выказал в некоторой мере личную храбрость, но с первой ми­нуты своего прибытия в Рим он предался столичным удо­вольствиям и стал злоупотреблять дарами фортуны. Он был слаб характером, но вместе с тем жесток; он любил развлечения, но вовсе не имел вкуса и, хотя был очень чувствителен ко всему, что затрагивало его тщеславие, не придавал никакой цены общественному о нем мнению. В течение нескольких месяцев он девять раз вступал в брак и девять раз разводился, почти каждый раз оставляя своих жен беременными, и, несмотря на столько законных брач­ных уз, находил еще время для удовлетворения множества других страстей, покрывая позором и самого себя, и самые знатные римские семьи. В нем возникла непримиримая не­нависть ко всякому, кто напоминал о его скромном про­шлом или осуждал его теперешнее поведение. Он отсылал в изгнание или наказывал смертью друзей и советников, которым поручил его отец руководить его неопытной юно­стью, и преследовал с самой низкой злобой школьных дру­зей и товарищей, не оказывавших надлежащего уважения будущему императору. С сенаторами Карин обращался гордо и повелительно и нередко говорил им о своем наме­рении раздать их имения римской черни. Среди самых по­донков этой черни он выбирал своих фаворитов и даже своих министров. Не только во дворце, но даже за импера­торским столом можно было видеть певцов, танцовщиков, публичных женщин и представителей всякого рода поро­ков и дурачеств. Одному из своих привратников он по­ручил управление городом. На место преторианского пре­фекта, которого он казнил, Карин назначил одного из таких людей, которые помогали ему в его распутных на­слаждениях. Другой из таких людей, имевших еще более позорные права на его признательность, был возведен им в консульское звание. Один из его личных секретарей, умевший с необыкновенной ловкостью подделываться под чужой почерк, избавил ленивого императора, - конечно, с его собственного согласия - от скучной необходимости под­писывать свое имя.

Рис. Марк Аврелий Карин.

Когда император Кар решился предпринять войну с Персией, он частью из отцовской привязанности, частью из по­литических расчетов обеспечил положение своего семейства тем, что оставил в руках своего старшего сына и западные армии, и западные провинции. Полученные им вскоре вслед за тем сведения о поведении Карина возбудили в нем стыд и скорбь; он не скрывал своего намерения удовлетворить рес­публику строгим актом справедливости и взамен недостой­ного сына усыновить храброго и добродетельного Констан­ция, который был в то время губернатором Далмации. Но возвышение Констанция было отложено на некоторое время, а лишь только смерть отца освободила Карина от всяких стеснений, какие налагало на него чувство страха или при­личия, римлянам пришлось выносить тиранию императора, соединявшего с сумасбродством Гелиогабала жестокосердие Домициана.

Единственная заслуга этого монарха, которая стоит того, чтобы быть занесенной на страницы истории или быть воспетой поэтами, заключалась в необыкновенном блеске, с кото­рым он устроил - от своего имени и от имени своего брата - Римские игры в театре, цирке и амфитеатре. Более чем через двадцать лет после того, когда царедворцы Диоклетиана указывали своему бережливому монарху на славу и попу­лярность его расточительного предшественника, он согла­шался с тем, что царствование Карина было поистине весе­лым царствованием. Но эта тщеславная расточительность могла внушать лишь отвращение благоразумному Диоклети­ану, а в римском народе она возбуждала удивление и вос­торг. Старики, еще не позабывшие публичных зрелищ старо­го времени - триумфальных въездов Проба и Аврелиана и Столетних игр императора Филиппа, признавались, что Ка­рин превзошел их всех своим великолепием.

Чтобы составить себе ясное понятие о зрелищах, которые были устроены Карином, мы должны познакомиться с до­шедшими до нас подробностями тех зрелищ, которые устра­ивались при его предшественниках. Если мы ограничимся одними травлями диких зверей, то, как бы нам ни казались достойными порицания и основная мысль такой забавы, и жестокосердие тех, кто приводил ее в исполнение, мы все-таки должны будем сознаться, что ни прежде, ни после рим­лян не было потрачено столько искусства и столько денег для увеселения народа. По приказанию Проба множество де­ревьев было вырвано с корнем и пересажено в середину цир­ка. Этот обширный и тенистый лес был немедленно напол­нен тысячью страусов, тысячью ланей, тысячью оленей, ты­сячью кабанов, и вся эта разнообразная дичь была предоставлена на произвол бушующей народной толпы. Трагедия следующего дня заключалась в избиении ста львов, такого же числа львиц, двухсот леопардов и трехсот медведей. Коллекция, которая была заготовлена младшим Гордианом для своего триумфа и которая фигурировала в Столетних иг­рах, устроенных его преемником, была замечательна не столько числом животных, сколько их оригинальностью. Двадцать зебр поражали взоры римского народа изящными формами своего тела и красотой своей кожи. Десять лосей и столько же жирафов - самых высоких и самых безобидных животных между всеми, какие бродят по степям Сарматии и Эфиопии - представляли резкий контраст с тридцатью афри­канскими гиенами и десятью индийскими тиграми, принад­лежащими к числу самых свирепых обитателей жаркого поя­са. Безвредной физической силе, которой природа наделила самых больших четвероногих, публика удивлялась, глядя на носорога, на нильского гиппопотама и на величественную группу из тридцати двух слонов. В то время как чернь гла­зела с глупым изумлением на эту великолепную выставку, для натуралиста, конечно, представлялся удобный случай изучать внешний вид и особенности стольких различных по­род, доставленных в римский амфитеатр со всех концов древнего мира. Но случайная польза, которую наука могла извлекать из безрассудства, конечно, не могла служить дос­таточным оправданием для такой безрассудной траты государственных доходов. Впрочем, во время первой Пунической войны был один случай, когда сенат сумел согласовать на­родную забаву такого рода с интересами государства. Слоны, захваченные римлянами в значительном числе при пораже­нии карфагенской армии, были приведены в цирк несколь­кими рабами, которые не имели в руках никакого другого оружия, кроме тупых дротиков. Это зрелище принесло ту пользу, что внушило римским солдатам справедливое пре­зрение к этим неуклюжим животным, и они перестали их бо­яться, когда видели их в рядах неприятельской армии.