Читаем без скачивания За свободу - Роберт Швейхель

Зато оксенфуртский старшина с жадностью набросился на еду и напитки, не обнаруживая ни малейшего интереса к той словесной приправе, с которой хозяин, по обычаю всех гурманов, рекомендовал вниманию гостя то или иное блюдо. Его неукротимый аппетит вызывал улыбку сострадания на лице рыцаря.

— Собственно говоря, следовало бы остерегаться всякого, кто сидит за столом застегнутый на все пуговицы, — заметил фон Менцинген, — ибо чье жестокое сердце не смягчится, вкушая столь ароматный и сочный олений бок?

— Хорошо бы подвергнуть сему вкусовому испытанию кое-кого из магистрата, — вставил ректор.

— Как бы то ни было, необходимо неустанно разоблачать тайные происки предателей, — уже серьезно поддержал его фон Менцинген. — Еще позавчера вечером, когда я имел счастье впервые встретиться с братом Гейером фон Гейерсбергом, я обратил его внимание на то обстоятельство, что внутренний совет, стремясь дискредитировать в глазах сограждан вновь избранных членов внешнего совета из бюргерского сословия, возлагает на них непосильные обязанности, в которых они ничего не понимают и понимать не могут.

— Совершенно справедливо, — подтвердил ректор.

— На виселицу предателей! — крикнул Пецольд, стукнув кружкой об стол.

— Эти махинации городской знати, — заметил Валентин Икельзамер, — известны с давних пор, еще со времен древней Греции и Рима. Тех, от кого хотят избавиться, усылают из города с почетными поручениями.

— Но со мной у них это не вышло, — рассмеялся рыцарь фон Менцинген, самодовольно подкручивая кончики усов.

Флориан Гейер устремил на него пытливый взор и спросил:

— Так, стало быть, по-вашему, на верность Ротенбурга нашему союзу нельзя положиться?

— Ничуть не бывало! Я только хотел сказать, что, пока патрициат не будет окончательно устранен от кормила правления, Ротенбург не станет надежным оплотом свободы. Это мое искреннее убеждение.

— Вы правы, — согласился с ним Икельзамер. — В наше время возможны лишь демократические республики.

— Посему я считал бы необходимым, чтобы крестьянство еще более укрепило свое положение в городе, — продолжал фон Менцинген. — Однако почему же вы не пьете, господа? Ваши кубки все еще полны. Честное слово, разумней всего было бы заключить союз с одним из князей. Конечно, с таким, который внушает городу страх.

Ганс Пецольд от изумления выронил нож.

— Что? С князем? Да ведь мы решили с ними покончить!

— In politcis[119] имеет значение только сегодняшний день, — заявил фон Менцинген.

— Нет, уж это от лукавого! — вскипел старшина.

Флориан Гейер, пронизывая рыцаря Стефана взглядом, спросил:

— Вы имеете в виду маркграфа Казимира?

— А хоть бы и его? — отозвался тот, насторожившись.

— Нет, вы сами понимаете, это невозможно, — воскликнул Флориан Гейер, вспыхнув от возмущения. — Если даже допустить, что крестьяне когда-нибудь вступят в союз с одним из князей, то уж во всяком случае не с Казимиром: ведь он столь же вероломен, как и жесток. Можем ли мы рассчитывать на верность князя, который оказался предателем по отношению к родному отцу? Вся эта семейка погрязла в вероломстве. Брат его, Альбрехт, нарушил присягу, чтобы превратить Пруссию, владение Тевтонского ордена, в свое собственное герцогство. Да и Фридриху, засевшему в Мариенберге, можно доверять так же, как лисе. Вот Пецольд может вам подтвердить, а еще лучше — Грегор из Бургбернгейма с его двумя тысячами ансбахцев, стоящими под Вюрцбургом, что Казимир всегда вел с крестьянами двойную игру. Так будет и с нами. Когда мы были во Франконии и пламя уже подбиралось к нему, каким любящим отцом своих подданных, каким другом народа прикидывался он тогда! Какими льстивыми письмами забрасывал он все франконские отряды, выдавая себя за ревнителя евангелия! Я тоже получил от него такое послание. Он добивался прекращения военных действий, и когда крестьяне по простоте душевной пошли на эту приманку, он, собрав силы, напал на них во время перемирия и свирепствовал не хуже самого Трухзеса Морга. У крестьянина может быть только один надежный союзник — горожанин, так как у них обоих одни и те же заклятые враги. Добейтесь объединения крестьянства со всеми городами, и вы создадите для дела свободы несокрушимый оплот.

— Готов подписаться под этим обеими руками! — воскликнул Валентин Икельзамер.

— Да, но одно не исключает другого, — промычал с полным ртом рыцарь фон Менцинген и, отхлебнув изрядный глоток вина, продолжал: — Укрепившись благодаря союзу с Ротенбургом, вы заставите князя принять наивыгоднейшие для себя условия. И притом заметьте: вступив в союз и с городом и с князем, вы тем самым подрываете Швабский союз, членами которого они являются. Как вам это улыбается? Об этом стоило бы по крайней мере узнать мнение маркграфа. Что до меня, то по чести я должен признать, что он всегда был для меня милостивым господином. Пусть кто-нибудь из вас, ну, скажем, брат Флориан, отправится со мной к нему; голову даю на отсечение, он найдет радушный прием. Можно выслушать мнение маркграфа, не связывая этим ни той, ни другой стороны. Потом видно будет, как поступить.

— Нет, без ведома крестьянского совета этому не бывать! — горячо запротестовал оксенфуртский старшина. — Я не допущу, чтобы такой человек, как брат Гейер, доверился заклятому врагу крестьян, не обеспечив себя охранной грамотой. Вспомните, с какой лютой ненавистью подстрекал господ и князей к расправе с нами сам Лютер! Да, для маркграфа это был бы отличный улов. Отпусти я Гейера, мне бы ввек не оправдаться перед крестьянством, да и его «черные» изрубили бы меня на куски.

— Я не пожалею жизни, если это может послужить делу свободы, — спокойно и просто сказал Флориан Гейер. — Но волку мало корысти выходить на промысел вместе с лисой.

— Так передайте дело в крестьянский совет, если вам угодно терять драгоценное время, — с плохо скрываемым раздражением пробормотал фон Менцинген. Его жгучие честолюбивые мечты о власти нисколько не остыли. Союз городов с крестьянами, обеспечивающий прочность нынешнего строя, был помехой на его пути. Соглашение с маркграфом должно было, по его мысли, опрокинуть эту преграду. Он надеялся, что маркграф не станет препятствовать крестьянам, когда он, фон Менцинген, начнет с их помощью очищать от аристократии магистрат. Тайные же виды самого маркграфа на Ротенбург были ему как нельзя больше на руку. В случае провала его замыслов у него осталась бы надежная опора в лице маркграфа.

— Ладно! — воскликнул он, овладев собой. — Если вы считаете себя связанными, то я позволю себе на свой страх написать маркграфу и осведомиться о его мнении. А теперь довольно об этом, дорогие друзья! Наполним кубки, прошу вас, пейте, отбросив всякие заботы.

И, схватив серебряный жбан, он начал наполнять бокалы. В это время на городской башне пробило шесть часов. Флориан Гейер отодвинул свой кубок и сказал, что ему пора идти для осмотра обещанных крестьянам пушек.

— До завтра у святого Иакова! — бросил он и поднялся из-за стола. Пецольд последовал за ним, на ходу осушив только что наполненный кубок.

Они отправились в городской замок, служивший для Ротенбурга арсеналом. Подъемный мост, защищенный воротами с толстыми круглыми башнями по обеим сторонам глубокого рва, вел от Дворянской улицы во двор замка. Высокие стены с бойницами, бастионами и башнями по углам окружали замок, над которым возвышалась исполинская башня Фарамунда. Увенчанный фронтоном навес, поддерживаемый шестью каменными колоннами, а также каменные скамьи для судей и двенадцати шеффенов указывали то место во дворе замка, где некогда заседал коронный земский суд. В южной стороне двора, перед остатками так называемой Белой башни, возвышалась часовня с прекрасными византийскими окнами и каменным крестом на остроконечной кровле. На верхнем этаже башни жил когда-то капеллан, отправлявший богослужение. В примыкающих к внутренней стене зданиях, обращенных островерхими фронтонами на город, хранились оружие и снаряжение, а в башнях — порох. Тяжелые пушки стояли на колесах или неуклюжих лафетах под открытым небом. Их огромные стволы покрывала ржавчина.

Начальник городской стражи фон Адельсгейм вышел навстречу посланцам, которых немало удивило многолюдное сборище во дворе замка. Альбрехт фон Адельсгейм, провожая их к пушкам, объяснил, что люди пришли проститься с пушками, уверенные в том, что они уже больше не вернутся назад. По лицу рыцаря было видно, что он сам с большим неудовольствием расстается с орудиями.

— И дамы — тоже? — спросил, заливаясь смехом, основательно подвыпивший оксенфуртский старшина. — А я — то думал, что золотое колечко им милее самой замечательной картауны!

И действительно, среди собравшихся было больше женщин, чем мужчин. Фон Адельсгейм потемнел в лице, подумав, что дам привело сюда пустое любопытство. Невеста уговорила рыцаря взять с собой ее вместе с подругой. Мало того, ему пришлось представить девушек послам, после того как они, особенно же Флориан Гейер, знающий толк в артиллерии, осмотрели пушки и убедились, что крестьянам выдают действительно лучшие. Девушки стояли возле стофунтовой картауны, и их стройные фигурки представляли чарующий контраст рядом со зловещими смертоносными орудиями.