Читаем без скачивания Мэйфейрские ведьмы - Энн Райс

Мэри-Бет, конечно же, осознавала все эти перемены. Однако у нас нет никаких свидетельств ее отрицательного отношения к происходящему. Несмотря на то что сама она так и не остригла волосы и по-прежнему предпочитала носить длинные юбки (за исключением тех случаев, когда переодевалась в мужской костюм), дочери не было сказано ни слова упрека, хотя из всех членов семьи именно Стелла была, пожалуй, наиболее полным олицетворением времени великих перемен.

В 1925 году у Мэри-Бет обнаружили неизлечимый рак. После постановки диагноза она прожила всего пять месяцев и практически все это время не покидала дома – ее мучили страшные боли.

Переселившись в спальню, расположенную в северном крыле дома, над библиотекой, она провела остаток дней за чтением романов, восполняя то, что не удалось сделать в юности. Многочисленные родственники, часто навещавшие ее в то время, пачками приносили издания классических произведений. Мэри-Бет особенно нравились романы сестер Бронте и Диккенса, которого Джулиен часто читал ей, когда она была маленькой девочкой. Интересовали ее и другие английские авторы – такое впечатление, что перед смертью она задалась целью познакомиться со всей классической литературой.

Мысль о том, что жена покидает его навсегда, приводила Дэниела Макинтайра в неописуемый ужас. В тот день, когда он узнал, что Мэри-Бет не суждено оправиться от болезни, Дэниел напился в стельку, и, по слухам, с тех самых пор его ни разу не видели трезвым.

По свидетельству Ричарда Ллуэллина, подтвержденному многими другими, в последние дни жизни Мэри-Бет Дэниел то и дело будил ее, дабы убедиться, что она еще жива. Семейное же предание говорит о бесконечном терпении, которое проявляла по отношению к мужу сама Мэри-Бет: она часто просила его полежать рядом и часами ласкала и утешала несчастного.

Как раз в то время Карлотта вернулась домой, чтобы быть рядом с матерью, и провела возле ее постели много бессонных ночей. Когда боль становилась настолько нестерпимой, что Мэри-Бет не в силах была даже читать, она просила делать это Карлотту, и та, по воспоминаниям членов семьи, полностью прочла матери «Грозовой перевал» и некоторые главы из «Джен Эйр».

Стелла тоже проявляла постоянную заботу: она перестала посещать вечеринки и старательно готовила еду для больной – хотя та, надо сказать, зачастую была настолько слаба, что не могла проглотить ни кусочка, – а в оставшееся время писала и звонила докторам по всему миру, прося у них совета и консультации относительно возможных методов лечения.

Внимательное прочтение скудного числа сохранившихся врачебных записей, касающихся болезни Мэри-Бет, показало, что еще до того, как был поставлен диагноз, рак успел дать обширные метастазы, однако она чувствовала себя хорошо и только в последние несколько месяцев испытывала поистине невыносимые страдания.

В полдень одиннадцатого сентября 1925 года Мэри-Бет потеряла сознание. Присутствовавший при этом священник вспоминал, что в тот же момент раздался очень сильный удар грома и дождь полил как из ведра. Стелла выбежала из комнаты матери, спустилась в библиотеку и стала обзванивать всех Мэйфейров, живших в Луизиане, и даже родственников в Нью-Йорке.

По свидетельствам священника, домашних слуг и соседей, первые члены семейного клана появились в особняке около четырех часов дня и еще в течение полусуток родня все прибывала и прибывала. Машины выстроились вдоль всей Первой улицы – от Сент-Чарльз-авеню до Честнат-стрит и от Вашингтон-стрит до Джексон-авеню.

Ливень не прекращался – он то слегка затихал на несколько часов, то вновь усиливался до проливного дождя. Следует упомянуть один весьма странный факт, который тем не менее для большинства прошел незамеченным: так поливало только в Садовом квартале, в то время как в других районах города было совершенно сухо.

Удивительно, но почти все новоорлеанские Мэйфейры приехали в плащах и с зонтиками, как будто ожидали, что будет буря.

Родственники заполонили весь дом – они расположились в гостиных и библиотеке, в холле и столовой, а некоторые даже сидели на ступенях лестницы, и слуги буквально сбились с ног, разнося кофе и бокалы с контрабандными европейскими винами.

В полночь завыл ветер. Огромные вековые дубы перед фасадом дома раскачивались так, что, казалось, еще немного, и начнут ломаться даже толстые, крепкие ветви. Листья густым дождем сыпались на землю.

В спальне Мэри-Бет яблоку негде было упасть – там собрались ее дети, а также многочисленные дальние и близкие родственники. Однако в комнате царила торжественная тишина. Карлотта и Стелла сидели на дальнем от двери конце кровати, а остальные посетители, передвигаясь бесшумно, на цыпочках, сменяли друг друга.

Дэниела Макинтайра нигде не было видно. Согласно семейной истории, еще до приезда родственников он «упал в обморок» и теперь отлеживался в комнате Карлотты, располагавшейся во флигеле над конюшнями.

В час ночи дождь и ветер еще продолжали бушевать, но многие Мэйфейры с приличествующим случаю торжественно-траурным выражением на лицах еще толпились на галереях, а некоторые даже стояли под зонтиками на дорожке, ведущей к входу. Некоторые друзья семьи вынуждены были удовольствоваться лишь тем, что, подняв воротники и прикрыв головы газетами, постояли под сенью вековых дубов возле дома. А кое-кто так и остался сидеть в машинах, припаркованных в два ряда вдоль Честнат-стрит и Первой улицы.

По признанию лечащего врача, доктора Линдона Харта, примерно в тридцать пять минут второго он неожиданно испытал приступ головокружения, а в комнате в тот момент происходило «нечто странное».

Вот что он рассказал Ирвину Дандричу в 1929 году:

– Я понимал, что она уже почти мертва, и перестал щупать ей пульс. Мне казалось таким унизительным снова и снова подниматься в ее комнату только лишь затем, чтобы в который уже раз сообщить собравшимся, что Мэри-Бет еще не умерла. Как только родственники видели, что я направляюсь к ее постели, по дому пробегал взволнованный шепоток.

Вот почему я в конце концов отказался от этих походов и примерно около часа не двинулся с места – только наблюдал и ждал. Возле одра умирающей оставались только самые близкие, за исключением Кортланда и его сына Пирса. Она лежала, повернувшись лицом к Карлотте и Стелле, глаза были полуприкрыты. Карлотта держала мать за руку. Дышала Мэри-Бет тяжело, прерывисто. В последний раз я рискнул ввести ей очень большую дозу морфия.

И тут все это произошло. Возможно, я неожиданно уснул и дальнейшее мне лишь привиделось, однако в тот момент происходящее казалось вполне реальным. Рядом с кроватью возникли какие-то люди: немолодая женщина, которую я знал и в то же время понятия не имел, кто она, склонилась над Мэри-Бет; неподалеку стоял высокий пожилой джентльмен, чья внешность показалась мне смутно знакомой. Поверьте, эти люди действительно были там, и каждый из них обладал собственной индивидуальностью.