Читаем без скачивания Илион. Город и страна троянцев. Том 2 - Генрих Шлиман

Появление нефрита или, по меньшей мере, начало его использования в качестве материала для художественной работы в Индии датируется едва ли не вчерашним днем, поскольку оно относится к эпохе ранних императоров Моголов в Дели. «Великолепный сын Акбара», Джехангир и Шах-Джехан, видимо, любили нефритовые чаши и украшения; и искусство инкрустации, которое нашло столь блистательное выражение при постройке Тадж-Махала, копировалось под их блистательным покровительством в самых драгоценных материалах: рубины и бриллианты и другие драгоценные камни инкрустировались в нефрит разных цветов, в котором вырезали изящные ажурные узоры и украшали эмалью, в производстве которой Индия все еще не имеет себе равных. Коллекция этих великолепных изделий индийского искусства хранится в Музее Индии и является прекраснейшей из когда-либо собранных. Она была приобретена по моему совету, когда нынешний канцлер казначейства (сэр Стаффорд Норткот) был Государственным секретарем в Индии; покойный сэр Дигби Уайетт и я сделали выборку из уникальной коллекции нефритовых сосудов всех сортов, которую ценой больших расходов собрал покойный полковник Чарльз Ситон Гатри.

Однако можно сказать, что это единственные формы, в которых цивилизованные люди вне пределов Китая превращали нефрит в материал для вырезания предметов искусства.

Мексиканцы работали по какому-то сорту жадеита. Маори работали по нефриту, который является местным материалом в их скалах из роговой обманки; и обитатели Новой Каледонии и, можно сказать, Полинезии вообще делали из нефрита или каких-то разновидностей жадеита орудия – полезные, декоративные и, возможно, тоже в каком-то смысле священные.

Нефрит ошибочно считается очень твердым материалом. Это никоим образом не так. Его самое замечательное качество – качество, которое необыкновенно подходит к его использованию в качестве орудия, – это его исключительная прочность. Как хорошо закаленная сталь, в которой прочность сочетается с твердостью, достаточной только для того, чтобы резать и при этом сохранять заточенное лезвие, орудия из нефрита разделяют с орудиями из фибролита уникальное сочетание этих качеств, необходимое как для оружие, так и для рабочего инструмента.

Остаюсь, сэр, Вашим покорным слугой,

«Орудия из нефрита

Издателю «Таймс» 15 января 1880 года

Сэр! Интересные и познавательные письма о нефритовых орудиях, которым Вы в последнее время дали возможность появиться на страницах Вашей газеты, смогут, как я надеюсь, убедить большинство Ваших читателей, что теория, которую я старался доказать в моем письме, опубликованном в «Таймс» от 16 декабря, не столь безумна, как она могла показаться с первого взгляда. Иногда те теории, которые именуют безумными, на самом деле очень умны. Исследователи сначала смеются над ними, затем поворачиваются к ним спиной и пытаются всеми возможными путями убежать от них. Однако наконец, когда факты окружат их со всех сторон и они больше уже не видят никакого выхода, они скромно подчиняются неизбежному, и через некоторое время это неизбежное все уже считают вполне понятным и разумным.

Проблема нефритовых орудий на самом деле очень проста. Минералоги уверяют нас, что нефрит – это материал, отождествление которого, если оно проведено надлежащим образом, не вызывает никаких сомнений, и они с такой же уверенностью говорят нам, что в Европе настоящего нефрита нет. Эти два утверждения я буду считать истинными, покуда они не будут опровергнуты компетентными и авторитетными учеными. Если, таким образом, нефритовые орудия великолепной работы эпохи, которую мы называем каменным веком, найдены в Европе, то я не вижу, как мы можем избежать заключения, что эти орудия были привезены из тех хорошо определенных областей в Азии (я полагаю, что мы можем исключить из наших рассуждений Америку и Океанию), – где только и был найден нефрит и где его обрабатывают и до сего дня. Некоторые из этих областей находятся не так уж далеко, поскольку настоящий нефрит находят и на Кавказе, и в горах Урала. Я не отрицаю, что наш современник может почувствовать головокружение, когда он берет в руки один из этих драгоценных скребков и ему говорят, что точно такие же скребки были собственностью первооткрывателей Европы. И именно для того, чтобы устранить это чувство головокружения, я хотел бы привлечь внимание к другому виду орудий, столь же древнему – возможно, даже более древнему, – которые также были привезены в Европу из Азии нашими древнейшими предками и которые мы используем ежедневно, не чувствуя ни малейшего удивления. Хотя сегодня никто не сомневается в том, что наш язык пришел с Востока, однако мы не всегда осознаем близкую преемственность между древней и современной речью, нерушимую цепь, которая связывает вместе все арийские диалекты от Индии до Ирландии. Мы удивляемся тому, как нефритовые орудия могли быть привезены с Востока и переходить из рук в руки в течение тысяч лет «еще до того, как изобрели карманы», и, однако, каждое слово в нашем языке пришло с Востока и должно было переходить из рук в руки тысячи лет еще до того, как были изобретены карманные словари. Если мы возьмем такие полезные «орудия», как наши числительные, и подумаем, что же подразумевает тот факт, что, принимая во внимание некоторый объем фонетического «износа», числительные в санскрите и в английском одни и те же, то мы, как мне кажется, взволнуемся немного меньше, оказавшись лицом к лицу с нефритовыми орудиями из озерных поселений Швейцарии. Я даже хочу пойти на шаг дальше. Давайте взглянем на тот факт, что у всех числительных от одного до десяти в санскрите только у saptá («семь») и astáu («восемь») ударение на последнем слоге, и затем посмотрим на древний и даже на современный греческий и заметим ту же самую исключительную акцентуацию здесь. Любой, кто может без дрожи взглянуть в ту бездну, которая внезапно открылась у нас перед глазами, едва ли почувствует дурноту, думая о самых «безумных» теориях, основанных на нефритовых орудиях, найденных в Швейцарии и других областях Западной Европы.

Нет необходимости рассматривать здесь вопрос, действительно ли эти нефритовые инструменты были привезены в Европу арийцами или доарийскими колонистами. Конечно, странно, что не существует древнего арийского названия для нефрита, но нет для него и доарийского или туранского названия ни в одном из древних индоевропейских языков. В другом месте (Lectures on the Science of Language. 9th ed. Vol. II. P. 251) я собрал несколько фактов, которые делают вполне вероятным, что арийские языки были распространены в Европе в каменном веке, в эпоху господства шотландской пихты, и я могу добавить, что характер аргументов, которые приводятся против этой гипотезы, скорее усиливают, нежели ослабляют мою собственную в ней убежденность. Однако это всего лишь гипотеза. Однако были ли нефритовые орудия привезены арийцами или доарийскими поселенцами, определенно известно, что эти нефритовые орудия не были сделаны в Европе и что, хотя нефрит in situ и мягче, они свидетельствуют о высокой ступени цивилизации и механических навыков у людей, которые их изготовили.

Мои друзья профессор Роллестон и Маскелайн оставили мне немного места, чтобы добавить что-либо еще в поддержку иностранного происхождения нефритовых орудий. Я могу упомянуть еще только два факта, поскольку они могут помочь другим, как они помогли мне, сформировать свое собственное мнение на этот счет.

Является, как я полагаю, фактом (кроме немногих и достаточно сомнительных исключений), такой, как находки в Потсдаме и Швемзале, что нигде в Европе не был найден сырой или необработанный нефрит. Это, по моему мнению, говорит весьма и весьма о многом.

Есть и другой факт: в Европе нет древнего названия для нефрита. Если на странице 311 превосходной работы Г. Фишера «Нефрит и жадеит» (Fisher H. Nephrit und Jadeit, 1875) мы посмотрим на хронологический перечень авторов, у которых упоминается нефрит, мы находим в древние времена названияjaspis, jaspis virens, jaspis viridis; но здесь нет ничего, что позволило бы нам отождествить это название с настоящим нефритом. Само слово jaspis семитского происхождения. В китайском языке, напротив, мы находим с древнейших до самых недавних времен общепризнанное название нефрита, то есть yu или chrn. Он упоминается как предмет дани в переводе «Шуцзина» профессора Легга (Sacred Books of the East. Vol. III. P. 72); отсюда мы узнаем любопытный факт: в этой книге, которая, как нам говорят, древнейшая из древних, такие товары, как «золото, железо, серебро, сталь, медь и кремень для изготовления наконечников стрел», упоминаются все вместе, как относящиеся к одному и тому же периоду; все они были равным образом приемлемы в качестве дани императорскому двору. Forsan et haec olim meminisse juvabit! («Может быть, будет нам впредь об этом сладостно вспомнить» (Вергилий. Энеида. I. 203). Слово «жад» не встречалось вплоть до открытия Америки. Нефрит, который привозили из Америки, испанцы называли piedra de yjada, поскольку долгое время считалось, что он может исцелять боль в боку. По тем же причинам потом его стали называть lapis nephriticus (нефрит), lapis ischiadicus, lapis divinus, piedra de los renones, piedra ischada, pietra del fiancho, «почечный камень» Lendenhelfer, и т. д. Первым, кто ввел эти названия в Европе, был, по-видимому, Монардес в своей Historia Medicinal de las Cosas que se traen de las Indias Occidentales (Sevilla, 1569). Название piedra de yjada, которое он использует, употреблено вместо piedra de ijada, то есть «паховый камень», или камень, который якобы должен был снимать боль в паху. Испанское ijada, согласно Словарю Испанской академии, – это il lado del animal debaxo del vientre junto al anca; не приходится сомневаться в том, что оно происходит от латинского ilia. Iliaco по-испански – это il dolor colico. Поскольку само название ijada, jada, или жад, и вера в его целительные свойства пришли из Америки, то может быть только случайным совпадением, если, как говорит профессор Скит (Skeat) в своем великолепном «Этимологическом словаре» (Etymological Dictionary), в санскритских буддистских текстах фигурирует слово yeda в качестве названия материала, из которого делают украшения.