Читаем без скачивания Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море - Дмитрий Борисович Павлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внесудебное разбирательство по «делу Павлова» длилось два года. За это время В.Н. Ламздорф и Д.Д. Покотилов умерли, другие его бывшие сослуживцы, хотя, очевидно, и сочувствовали ему, выступить в защиту не решились; отмолчались адмирал Алексеев с Гартвигом и все высшее военное маньчжурское руководство. Сам подследственный трижды письменно объяснялся по тем или иным инкриминировавшимся ему «хозяйственным» эпизодам. На его объяснения, в свою очередь, давали заключения комиссия Фролова, МИД, Военное и Морское министерства, Министерства финансов, юстиции и другие центральные ведомства; трижды это дело рассматривал Совет министров. В общем, бюрократическая машина работала на полных оборотах, но доводить дело до гласного суда, похоже, никто не собирался – как только об этом заговаривала комиссия Фролова или сам подследственный, им тут же указывали на «высшие» государственные интересы. Подобный фарс можно было остановить в любой момент, но Николай II, который направил Павлова в Шанхай своим собственным «повелением», а в дальнейшем знакомился со всеми его донесениями оттуда, как всегда, занял позицию стороннего наблюдателя. Иначе говоря – с легким сердцем отдал своего камергера на растерзание «изгибов секретарских». Те, в свою очередь, с успехом сделали то, что в свое время не удалось Одагири и его ведомству в Шанхае. 50-ти лет, в расцвете сил Павлов был окончательно отстранен от дел и вышел в отставку, так и не добившись гласного судебного разбирательства. «Приказом по Министерству иностранных дел от 12 ноября 1910 г. уволен от службы согласно прошению, по болезни, с мундиром, последней должности присвоенным, и с пенсией по 4000 рублей в год», – гласит последняя запись в его формулярном списке[1022].
С тех пор ничего, хотя бы отдаленно напоминающего «шанхайскую агентуру», у царской России на Дальнем Востоке не существовало. Завершая свою миссию в Китае, Павлов передал дела секретной службы Поляновскому, и тот продолжил их на должном уровне. Самой крупной его работой «по военно-политической разведке» было организованное в октябре 1905 г. наблюдение за возвращавшимися с театра военных действий в Японию войсками. Поляновский установил, что по окончании войны большую часть своих войск Япония из Китая и Кореи вывела, направив туда в апреле 1906 г. не более 15 тыс. штыков[1023]. «Мне пришлось ознакомиться с данными, собранными при посредстве агентуры Поляновского, – телеграфировал Павлову новый посол в Пекине Покотилов. – Я поражен обстоятельностью и полнотой собираемых им сведений и нахожу, что было бы крайне жаль упразднять подобную организацию за окончанием военных действий. Я считал бы крайне желательным оставление Поляновского в Шанхае в должности хотя бы вице-консула с поручением продолжать собирать сведения, касающиеся Китая, Японии и Кореи с распределением расхода между ведомствами иностранных дел, военным и морским»[1024]. Необходимость «содержания в Шанхае особой агентуры в целях осведомленности о всех более или менее значительных проявлениях общественно-государственной жизни в странах Дальнего Востока» по возвращении в Петербург отстаивал в МИД и сам Павлов[1025], но тщетно.
Уже в феврале 1906 г. Поляновского переместили на должность консула в Нагасаки, и от работы «по военно-политической агентуре в Японии» он был освобожден[1026]. В мае 1906 г. Коковцов предложил новому министру иностранных дел А.П. Извольско-му назначить преемником Поляновского в Шанхае фон Гойера[1027]. Это назначение состоялось, но деятельность фон Гойера в этом качестве была недолгой и ограничилась «руководительством» дальневосточной прессой. В итоге, опыт и связи, приобретенные «шанхайской агентурой» в 1904—1905 гг., с отставкой Павлова и отъездом Поляновского сгинули невостребованными. «Проект организации агентско-разведочной деятельности на Дальнем Востоке», подготовленный фон Гойером в конце 1905 или в начале 1906 г., не только не был реализован, но даже всерьез не рассмотрен.
В последующие годы жизнь разбросала сотрудников бывшей «шанхайской агентуры» по городам и весям. Давыдов в 1905 г. был переведен в Петербург вице-директором престижнейшей кредитной канцелярии Министерства финансов, стал ДСС и камергером и сделал блестящую банковскую карьеру: в 1908—1914 гг. был директором той же Особенной канцелярии, в 1915—1917 гг. возглавлял Русский для внешней торговли банк и, по-видимому, умер в эмиграции. Бологовский, в последующие годы занимавший скромный пост консула в Дальнем, в 1912 г. вышел в отставку статским советником. Керберг умер в 1915 г. в тех же, что и Бологовский, чинах на посту вице-консула в Чифу. Кристи, проработав в Чифу несколько лет, до 1917 г. служил консулом в Христиании (Осло). Тидеман в 1914—1917 гг. работал российским Генеральным консулом в Тяньцзине, затем служащим местного муниципалитета; в последние годы жил в Канаде (в Монреале), где и умер в 1943 г. в возрасте 69 лет[1028]. Фон Гойер в 1919 г. состоял министром финансов в правительстве адмирала А.В. Колчака, после эмигрировал в Китай и до 1926 г. работал директором Русско-Азиатского банка в Шанхае. В последние годы жизни писательствовал, водил дружбу с Н.А. Бердяевым, сотрудничал в эмигрантских «толстых» журналах. Умер он в Париже в апреле 1939 г. 64-х лет от роду. 63-летний Павлов скончался на юге Франции летом 1923 г.
Бале после подписания Портсмутского мира возвратился из Франции в Токио, где, по официальной формулировке, продолжал оказывать «услуги в деле военной разведки» российскому военному ведомству. В 1911 г., так и нераскрытый японской контрразведкой, он свернул свое токийское торговое предприятие и окончательно вернулся на родину. В 1912 г. Главное управление Генштаба исходатайствовало Бале скромный орден Св. Станислава III степени – иначе отмечать заслуги ближайшего сотрудника опального камергера в Петербурге, очевидно, сочли неуместным. В сентябре 1912 г. в российском посольстве в Париже ему была торжественно вручена эта награда; далее следы французского журналиста теряются. Судьба остальных нам не известна.
Глава V
Русско-японское идейно-пропагандистское противостояние на Дальнем Востоке в 1904—1905 гг
Соприкосновение российской и японской семиосфер выступило одной из важных составляющих русско-японской войны 1904—1905 гг., получившим отражение в культурном пространстве также и третьих стран. Историки все активнее обращаются к анализу сопутствовавших этой войне социокультурных факторов, которые, по выражению историка Дж. Вествуда, еще недавно представлялись новой «исследовательской территорией»[1029]. Изучаются отражение войны в русской и японской культурах, ее восприятие в обществе и его исторической памяти, влияние на интеллектуальную, политическую, эстетическую мысль[1030], международный имидж обеих стран[1031]. История русско-японской войны 1904—1905 гг. фактически превращается в «полигон» для изучения культурного соперничества и взаимовлияния
