Читаем без скачивания Походы и кони - Сергей Мамонтов

Я сделал ошибку. Надо было бы наблюдать, что делается с головой, а меня привлекла его шея. Она была толстая, наверное 42, и вдруг сократилась в кулак, и из нее выперло горло и полилась черная кровь.

Меня стало тошнить, и я поспешил отойти. Все это произошло без всякой злобы, просто как демонстрация хорошего удара.

— Это что, — сказал пожилой. — Вот чтобы разрубить человека от плеча до поясницы нужна сила.

Он вытер шашку об мундир комиссара. Человеческая жизнь ценилась недорого.

ОЛЬГИНСКАЯ

Накормив лошадей, мы двинулись дальше и под вечер пришли в хутор Бутенково. Порядком усталые из-за большого похода и нескольких боев, мы собирались тут заночевать. В Бутенкове красных войск не было, но жители нам рассказали, что в станице Ольгинской, верстах в пятнадцати, красные окружили юнкеров. Бабиев тотчас же принял решение.

— Идем в Ольгинскую и поторопимся. Уже вечереет. Полки пойдут шагом, чтобы кони отдышались для возможной атаки. А вы, батарейцы, идите со мной на рысях.

Мы с Бабиевым и сотней казаков пошли к Ольгинской. Вскоре мы стали слышать выстрелы, а когда подошли к самой станице, увидали красные цепи. Они наступали на станицу и подставляли нам тыл. Видимо, они не подозревали о нашем присутствии.

Все произошло по-бабиевски. Мы развернули фронт двух батарей, подошли вплотную и ахнули картечью. Бабиев атаковал их с фланга. Часть удрала, часть сдалась, а часть была перебита. Их начальники не имели времени очухаться и подать команд к перестроению. Все длилось несколько минут. Конечно, это был опасный блеф, но зато бой был короткий.

С этого конца все было кончено, когда из-за другого конца довольно большой станицы повалила черная масса пехоты с каким-то гомоном.

Мы выпустили в них несколько шрапнелей, которые их не остановили. Странно, пехота не стреляла, а что-то орала. Мы приготовились уже удирать, когда к нам приехал Бабиев.

— Ну, герои, вы, кажется, собираетесь удирать? Не бойтесь — они сдаются. Но, пожалуй, лучше не подпускать их близко к пушкам. Отойдите на этот бугор и держите картечь на всякий случай. Я послал за полками. Уж очень много их сдается сразу. Тысячи три.

Наконец пришли наши полки, и мы снова приняли уверенный вид.

Оказалось, что в Ольгинскую прибежали выжившие в предыдущих боях с криком:

— Белые идут, всех решают.

Они посеяли панику, и, когда раздались наши залпы, красная пехота, мобилизованная, решила сейчас же сдаться. Мы из них сделали полки, и они вполне добросовестно сражались на нашей стороне.

В Ольгинской мы освободили юнкеров Константиновского пехотного училища, которые были при последнем издыхании, без патронов. Мы пришли как раз вовремя. Все падали от усталости, но все же хорошо накормили лошадей, раньше чем заснуть. Я считаю этот день одним из самых трудных во время гражданской войны. Было пять боев и семьдесят, а то и больше верст похода. Андромаха хорошо перенесла трудности.

РАССКАЗ ЮНКЕРА

Наше Константиновское пехотное училище выгрузилось первым в Приморско-Ахтарской, оттеснило красных и после нескольких незначительных стычек заняло станицу Брыньковскую. Наша задача была держать переправу между двумя большими озерами и воспрепятствовать подходу красных частей. Что мы и выполняли. Но красные прошли через Бутенково и нас окружили. Мы потеряли всякую связь и с дивизией Бабиева, и с Приморско-Ахтарской. А главное, у нас стал ощущаться недостаток патронов.

Наконец, видя безнадежность нашего положения, мы пошли к югу, к плавням. Но идти приходилось в сплошном окружении. Мы шли ночью — от бахчи до бахчи. Арбузы спасали нас от голода и, главное, от жажды. Было разрешено стрелять только в упор, чтобы не промахнуться. Приказано было сохранить два патрона, последний для себя. Убитых мы оставляли, но что было ужасно — приходилось пристреливать своих же тяжелораненых.

Наконец мы добрались до станицы Ольгинской и из-за количества раненых и отсутствия патронов не могли двинуться дальше. И никаких сведений о наших. Кругом же красные, которые все больше и больше напирали. Мы выстреливали уже последние патроны.

И вот вчера мы вдруг услыхали отдаленный гром. Но небо было чистое. Неужели орудия? Наши? Как их известить? Гром смолк, но через час появился опять и уже ближе. Без всякого сомнения это были орудия. А красные, чувствуя, что мы можем спастись, напирали. Потом опять все смолкло. И вдруг совсем рядом за станицей грохнули залпы, красных охватила паника, и казачий разъезд вошел в станицу. Это было избавление.

КОРРЕСПОНДЕНТ

С нами в десант отправился английский корреспондент. Он хорошо говорил по-русски и был прекрасно снабжен всем нужным и ненужным. У него была чудная кровная лошадь с новым скрипящим седлом, другая лошадь с вьючным седлом, кожаными чемоданами, служащим и даже с палаткой. Чтобы подчеркнуть свою нейтральность, корреспондент не носил оружия, а только фотоаппарат и бинокль. Он носил даже перчатки и новую английскую форму. На пароходе все хорошо функционировало, но как только спустились на землю, он не мог добиться утром горячей воды, что-бы бриться, и “брекфеста”. Он определился в штаб Бабиева. Но этот штаб был крайне беспокоен. Большинство вещей, которые он с собой привез, оказались ни к чему и только мешали. Палатку только поставили, глядь — штаб снимается и уходит. Палатку надо вьючить впопыхах. В одном бою он потерял свою вьючную лошадь, в другом исчез его служащий с обоими чемоданами.

Наконец настал день, когда Бабиев повернулся к своему штабу и скомандовал:

— Шашки вон! Пошли в атаку!

Корреспондент был в нерешительности. Но остаться одному было, пожалуй, еще опаснее. Мог ведь появиться, откуда ни возьмись, красный разъезд. Тогда он пришпорил свою лошадь, а лошадь у него была хорошая, она вынесла его далеко вперед, и он оказался среди удиравших красных, которым было плевать на его нейтральность, и они стали гоняться за этим странным всадником. Только быстроте своей кобылы и усилиям Бабиева корреспондент был обязан своей целостью. При этом он потерял бинокль и заменил его револьвером.

Мы все с большим любопытством следили за эволюцией корреспондента. В продолжение нескольких дней я его не видел.

— Что с ним сталось? — спросил я казачьего офицера.

— Он все тут. Но вы его больше не узнаете. Ха, ха, ха. Смотрите, второй в шестом ряду Запорожского полка. Тот, с рыжей бородой, — это он.

— Как? В полку? Как он до этого дошел?

— А он все перепробовал. Если бы можно было уехать, он бы, конечно, уехал. Но сообщения с Крымом нет. У Бабиева в штабе ему не понравилось. Ушел в обоз и там чуть к красным не угодил, все вещи растерял. Тогда он попросился в полк. И в этом он прав — это самое безопасное место... Он исправно несет службу и ничем не отличается от казака.