Читаем без скачивания Душехранитель - Сергей Гомонов

И Ромальцев утопил педаль газа в пол, нагнал и с легкостью обошел серый «Мерседес». Пассажиры «мерса», как по команде, повернули головы посмотреть на лихача.

«Ненавижу синхронность! Личинки червей!»

Внезапно одно колесо его автомобиля попало в яму, другое скользнуло — и машину закрутило.

Однообразная местность завертелась в диком хороводе. Влад почувствовал, как все в груди у него сжимается, но не от страха, а от необъяснимого восторга. Ему захотелось отпустить руль, стиснуть голову руками, зажмуриться — и будь что будет. Он громко засмеялся. Это был пик наслаждения, не сравнимый ни с чем другим.

Чудом не перевернувшаяся, машина затормозила у самого кювета. На скорости, с которой она летела, такой исход поистине являлся чудом.

Влад расслабленно откинулся на спинку кресла. Ноги онемели и теперь приятно «оттаивали». Мимо проехал тот самый «Мерседес», и на Ромальцева были направлены любопытствующие взгляды, мол, что, пацан, повезло тебе нынче? Не размазало по дороге? А жаль…

— Проезжайте, проезжайте… — пробормотал Влад, утомленно смежив тяжелые веки. — На «красненькое» в другом месте полюбуетесь, еще успеете…

Свидание со смертью было незабываемым. Ромальцев не чувствовал такого удовлетворения (но в то же время и такой усталости) даже после самых ярких ночей любви с обычными, земными женщинами, существами из бренной плоти и крови. А ведь слова секретарши Юли чуть было не стали пророческими: «Вы насовсем?»

Наверное, ради такого впечатления стоило жить. Чтобы хоть раз испытать его.

«Милый мой племянничек, — грустно шепнул голос ниоткуда, и Влад, вздрогнув, огляделся, а затем понял, что это его собственные — хоть и очень странные — мысли. — Испытать это можно и по-другому, во сто крат насыщенней и ярче… А ведь когда-то ты знал это, умел это и не искал встречи с Разрушителем… Ты помнил «кэппат сиихил»[40], твои новые тела не единожды подвергали этому обряду. Женщины твоего народа по твоему закону поднимались на вершину твоих построек и ждали падающей звезды, посылаемой Небесной Рептилией, раскинувшейся от горизонта до горизонта. А затем твой «куарт» распался, как распадается всё и всегда, находясь в бездействии либо найдя ошибочный путь… И ты забыл песню твоей матери. Ты забыл все ее песни, хотя продержался дольше нас всех. Ты устал ждать…Увы, мальчик мой, увы тебе…»

Влад рассмеялся. Пожалуй, будет о чем рассказать Наде во время следующей командировки в Новосибирск. Вот уже и посторонние голоса, бредовые идеи… Что будет дальше?

Конечно, если эта следующая командировка состоится…

Вновьпришедший был подавлен и растерян, ибо переправа на подземной ладье отнимала много сил, отнимала память, оставляя у путешественника лишь главное — сердце.

От стены отделилась тень. Темная мужская фигура, сложенные на широкой груди руки, востроухая голова зверя с мерцающими в темноте желтыми глазами. Звероголовый ждал вновьпришедшего, им предстоял еще долгий и тяжелый путь. Он молча кивнул, окинул мрачным взглядом сущность новичка, проник в душу.

— О, Инпу! Преклоняюсь пред тобой, великий Проводник, целитель, друг Вечности! — как и подобало, вновьприбывший опустился на колени перед безмолвной фигурой неподкупного судьи и палача Дуата.

— Следуй за мной, — прорычал шакалоголовый бог, развернулся и нырнул в бездонное пространство.

Снаружи коридор казался воплощеньем тьмы, изнутри он был исполнен света.

Вспыхнула первая Радуга. Инпу остановился и, не оглядываясь, вопросил:

— Ты помнишь все? Ты готов произнести Исповедь Отрицания, смертный?

— О, да! Я помню все, Инпу! Я готов произнести Исповедь Отрицания, Инпу! — слабым эхом откликнулся тот.

— Приносил ты зло другим людям?

— Я не чинил зла другим людям…

Лязгнули клыки. Что-то навсегда вырвалось из единой сущности вновьприбывшего и растворилось в потоках света. Не замутился свет.

Инпу заскользил дальше, а новичка неудержимо повлекло за ним.

Вторая Радуга. Третья… Четвертая… Клочки сущности таяли в сияющем пространстве, и не отторгал свет данного ему.

— Я не поднимал руку на слабого…

— Я не делал мерзкого пред богами…

— Я не был причиною недуга…

— Я не был причиною слёз…

— Я не убивал…

— Я не приказывал убивать…

— Я никому не причинял страданий…

И лишь тень, слабая тень ступила в чертоги Зала Истины. Робкая тень скользила вслед за Инпу, разорвавшим ее сущность. Инпу вел новичка к чашам весов.

Небо алело, исходило потоками света на горизонте. Бурые тучи уносило вихрем, создавшимся из громоподобного рычания Зверя Дуата. Зверь был всюду, он бесновался и ждал…

Тень вновьприбывшего не помнила уже почти ничего.

— Говори! — сурово приказал Инпу, останавливаясь под золотыми весами Маат.

— Я чист, я чист, я чист, я чист! — заговорила тень, и вопль Зверя разорвал небеса. — Я зрел полноту Ока Хора в Гелиополе, Хора, сотворившего то, что не могут сотворить иные боги, Хор-са-Исет[41], Хора на Стенах Дома, тайного именем! Не случится со мной ничего дурного в этой стране, в Великом Чертоге Двух Истин, ибо я знаю имена сорока двух богов, пребывающих в нём, спутников великого бога Усира!

— Да будет так! — молвили голоса множества невидимых наблюдателей.

Но Инпу воздел вверх руку с тонкими сильными пальцами, и явили себя острые, загнутые, как у коварной Баст, когти. Зрачки желтых глаз бога стали огромны, подобно зрачкам разъяренного льва. Черны стали глаза Инпу. Не было зрелища страшнее оскала Инпу.

И вонзились когти в сердце, и не стало более тени смертного.

Только живое, страдающее, любящее, ненавидящее сердце, пульсируя, исходя кровью, упало на чашу весов. А на другую чашу, легкое, невесомое, струящееся в потоках воздуха, пало перышко, белоснежное перышко Птицы Богов.

Исчезли все звуки в мире.

Скользнул из разверстых небес луч Ра. Весы Маат вспыхнули золотом. Чаши качнулись.

Инпу молча ждал. Ждали и те, кто был в зале, невидимы оком.

Медленно, словно неохотно, стала опускаться переполненная кровью чаша с сердцем.

И торжествующий, голодный рев Зверя Дуата огласил Зал Истины, потряс преисподнюю.

— Лишь сердце не лжет! — прозвучал приговор Инпу. — Да вернешься ты вновь страдать и очищать себя на землю! Вернешься ничтожеством, пробыв заточенным в забвении девятьсот девяносто девять разливов Хапи! Да утратится часть памяти твоего Ка и Ба{4}, пройдя через пасть Ам-Амат, за то, что не исполнил ты в срок этой жизни предназначенного тебе, а думал только о презренной плоти своей! Да будет так!