Читаем без скачивания Душехранитель - Сергей Гомонов

— В чем дело, Борюся? — Андрей сложил руки на груди, откинулся в кресле и пристально оглядел вошедшего «красавчика».

— Шеф, ну ты не вели казнить, вели слово молвить! — ответил тот и брякнулся в кресло напротив стола Серапионова.

— В следующий раз советую звонить и договариваться. Говори быстро, у меня нет времени.

Борюся улыбнулся. Он всегда (даже, наверное, в сортире) ведет себя так, будто на него направлены сотни объективов телекамер. И выглядит, словно отправлялся на транслируемое по всему земному шару интервью, а по пути заглянул по небольшому дельцу…

— Новости из Одессы интересуют?

Серапионов слегка двинул бровями и повторил отцовский жест, сложив друг с другом подушечки пальцев рук.

— Ну, и?..

— Твои калеки приехали к Гроссманше.

— М-м-м… у-гу…

— И это все?! — удивился Борюся. — Я думал, ты будешь скакать, как дембель накануне увольнения…

Андрей редко позволял своим людям фамильярности, но на Бориса Шадова этот запрет не распространялся. Борюся ходил в фаворитах, потому что был сметливым исполнителем и не подхалимничал. Серапионов-младший, подобно своему отцу, ценил в людях дерзость. Если она, разумеется, не покидала определенных рамок. Определенных им рамок. А у Борюси было отменное «чувство локтя». Да и веселость Андрей тоже любил. Не всё же с дуболомами дела делать…

— Я уже взял билеты, Андрей Константиныч. Рейс завтрашний, утренний, в девять. Что передать ребятам? Брать их тепленькими, или пусть сразу, без нас, разберутся с обоими?

— Есть возможность их вывезти в тихое место?

— Не вопрос, — подчиненный, кажется, нисколько не смутился, когда над его головой будто щелкнули клешни: так посмотрел на него шеф. Откровенно говоря, молодому человеку всегда становилось не по себе от Серапионовского взгляда поверх его макушки, но Борюся предпочитал не уделять этому излишнего внимания.

— Пусть их берут живыми. Без меня ничего не предпринимать. К Розе Гроссман тоже пока не лезть.

— Тут такая ситьюэйшен интересная нарисовалась… Девка в больнице, ее проще всего взять. Может, пусть ее умыкнут, а второй тогда и сам приползет? С диском? И возни поменьше… Как ты на это смотришь?

— Разумеешь. Давай.

Выпроводив Борюсю, Андрей сел за компьютер. Но… не работалось. Мысли убегали непонятно куда.

Серапионов плюнул на все и поехал домой.

Спалось ему тоже тревожно. Скорее, дремалось. Это были настолько новые ощущения, что Андрей даже терялся, ибо не мог привести себя в порядок. Чувствуя взволнованное состояние хозяина, пушистый рыжий красавец-кот не отходил от него ни на шаг. Прежде он спал на Андреевой кровати исключительно в ногах, а в эту ночь забрался к нему на грудь, а потом долго встряхивал ушами с завитками «кисточек» и впивался в одеяло когтями больших лап.

— Лёва, ты достал меня! — предупредительно рыкнул Серапионов; зверь присмирел, лег возле него в позе Сфинкса и замер.

Самолет грянулся о посадочную полосу задним шасси, упал на переднее и поскакал, словно плохо объезженная лошадь.

— Одесса! — прошипел бледный от страха Борюся. — Даже тут без приколов не могут!

Андрей насмешливо покосился на помощника. Он нисколько не удивился бы, услышь вдруг по внутренней связи речь пилота или бортпроводницы в стиле: «Мы таки долетели. И слава нам всем!»

Но стюардесса объявила будничным голосом о прибытии. Вскоре подали трап, и через двадцать минут машина, ожидавшая у здания аэровокзала, везла Серапионова и Борюсю к морю. Точнее, к одному из одесских коттеджей.

Пока Борюся непринужденно болтал со спутниками, Андрей успел узнать всю информацию. Причем именно из их «трепотни». Сокольникову этой ночью усыпили и вывезли из местной больницы, а Николая Гроссмана пока не оповестили, ожидая прибытия шефа.

— Совсем, говоришь, девка головой тронулась? — посмеивался Борюся. — Бывает… Кому сейчас легко?

Хозяином коттеджа был врач, старый знакомый семьи Серапионовых. Но к моменту приезда гостей из Питера он уже уехал на работу, и Андрея с Борюсей встретили «братки».

— Сообщите Гроссману и встретьте. Привезти сюда. В целости и сохранности. С диском, — отдал Андрей короткие, рубленые распоряжения, шестым чувством воспринимая близость Ренаты.

Он мог безошибочно указать окно той комнаты, где она сейчас находилась.

— Поезжай с ними, — сказал Серапионов Борюсе. — Контролируй.

— Да сэр есть сэр! — пролаял тот, прикладывая к виску два пальца и тем самым изображая доблестных коммандос из американских боевиков.

Андрей расстегнул пальто: пожалуй, для такой одежды здесь жарковато. Март, все-таки, начинается. Весна…

Развернулся, пошел к дому. Головой тронулась… Немудрено после такого…

Закутавшись в одеяло и обняв руками колени, Рената сидела на диване. Она еще не совсем пришла в себя после укола снотворного, однако ощущение опасности уже проникло в нее. Комната была светлой, но пустоватой. Андрей оценил все с первого взгляда: женщину, обстановку, настроение…

Губы Ренаты беззвучно двинулись, словно, узрев Серапионова, она попыталась произнести двусложное имя. Какое — нетрудно догадаться. И в ту же секунду блеснувшие жизнью янтарные глаза угасли.

— Увы, нет, — подтвердил Андрей. — Здравствуй, Рената. Я рад тебя видеть. Честно — рад.

Она промолчала.

— Мне сказали, ты нездорова. Мне жаль. Не твоя и не моя в том вина. Тебя окружали не слишком умные спутники. Если бы твой муж оставил диск на месте, наша с тобой нынешняя встреча не состоялась бы…

Рената ткнулась лбом в колени и спрятала лицо.

Серапионов сжал губы и придавил на оконной раме выжившую с прошлой осени мошку. Что сказать еще? Что жить Ренате и ее мужу осталось ровно столько, сколько сюда едет автомобиль? Он уже устал удивляться реакциям своего организма: вот и теперь пальцы его, отряхивая останки раздавленного насекомого, становились все холоднее. Андрей оглянулся. Ему не хотелось убивать эту женщину. Но как? Как сделать, чтобы не убивать?.. Дилемма…

— Ну скажи же что-нибудь!

Она молчала.

— Андрей Константиныч! — крикнули снизу. — Они его подобрали, едут сюда!

Андрей кивнул в окно.

— Одевайся.

Рената выпрямилась. Одеяло сползло с ее плеч. На ней угадывалась тонюсенькая ночная сорочка. Одеваться — во что? Впрочем, неважно. Это называется «Пожалел волк кобылу — оставил хвост да гриву». Минут через тридцать-сорок ей будет уже все равно. Ни холодно, ни жарко. Думай, Серапионов, думай! Тебе ведь не хочется убивать ее! Да и Гроссмана придурочного — тоже уже не хочется убивать. Времени прошло много, былой гнев поулегся, гончая вновь настигла жертву, азарт погони потух.