Читаем без скачивания Бабочки в жерновах - Ирина Астахова

Её прошиб ледяной пот, и вдруг подозрительно ослабели ноги в коленках. Должно быть, именно так чувствуют себя приговоренные к смертной казни, которых милуют прямо на эшафоте.

Лисэт прижалась щекой к двери, погладила выкрашенную дешевой краской поверхность почти с нежностью.

- Дина, я клянусь не мстить тебе в этой жизни, только пообещай мне, что до самой смерти мы больше не скажем друг другу ни единого слова.

За створкой тяжело вздохнули.

- Обещаю. Уходи.

Как только усталое солнце опустилось в алые воды, он отплыл на лодке так, чтобы с берега не могли докричаться, бросил якорь и лег на дно. Ничего особенного он не задумал, правда. Просто долгий-предолгий жизненный опыт подсказывал ветерану, что в доме ему выспаться не дадут. Слишком давно он знал своих женщин – Дину и Лисэт.

- Хи-и-л! – донеслось с берега примерно через полчаса.

Это Дина. Она всегда первой прибегала жаловаться, и плакалась обстоятельно и долго. Было бы наоборот странно, если бы после событий с Лэйгином старшая ведьма удержалась от привычной сцены, от жалоб на Лисэт. Конечно же, это она, мерзавка, во всем виновата. Потому что больше всех «правых» ратовала за кандидатуру мурранца.

Элисону Хилу Рэджису ничего нового морские и подземные прошлой ночью не открыли. Он примерно так себе и представлял. Цепи, которыми сковали всех троих в калитарской темнице, стали теперь видимыми, вот и всей разницы.

Хил лежал, укрывшись старой шинелью, смотрел на звезды и думал о том, что никогда по-настоящему, так истово, как Лисэт, не верил в это так называемое избавление или освобождение. И оказался прав.

Обычный житейский опыт, а его у Хила Рэджиса имелось в избытке, подсказывал, что пока люди такие, какие они есть, будут вестись войны, и мужчины будут уходить на верную погибель. Воину всегда найдется занятие.

Но знать все равно лучше, чем терзаться догадками и подозрениями. Теперь он знал.

Касательно же других женщин…

Дело не в непосильных узах и отсутствии разнообразия, вовсе нет. Случались моменты, когда и с Лисэт, и с Диной он бывал счастлив. Другой вопрос: хватало ли его любви и заботы на двоих. Ох, вряд ли.

Волны плавно покачивали лодку, как материнская рука люльку, баюкали бережно, словно море помнило о контузии и приступах головокружения. И сон упал на ветерана одинокой звездой, расчертив небо серебристой черточкой.

А когда Хил проснулся, то увидел маленькую фигурку на берегу.

Лисэт. Он не кричала и не звала, просто терпеливо дожидалась его возвращения, как делала всегда. Терпеливая Лисэт. Рэджис до предела напряг зрение. Ну, точно, у её ног стоял саквояж. Значит, Дина сдержала слово.

Он взялся за весла и погреб дальше в море. Даром, что ли, заранее взял с собой удочки? То-то же!

А эти женщины… его любимые женщины получили свой шанс начать новую жизнь, хотя бы попытаться, и кто он такой, чтобы снова вмешиваться?

Уверенность, что Лив непременно припомнит старые грешки с доносами, крепла в почтаре с каждой минутой. Стоило только наткнуться взглядом на эмиссаршу, как в памяти воскресала сцена в калитарской темнице. Нет, Лив злопамятнее Лисэт и Лунэт вместе взятых. А еще она сразу поймет, что доносы для Гаральта второе любимое занятие после составления альманахов и ведения хроник. И не ошибется ничуть. А уж отомстить Лив умеет виртуозно. Отправит на каторгу, глазом не успеешь моргнуть.

- На твоем месте я бы точно сбежала, - подлила масла в огонь госпожа Матэи.

- А ты собираешься дать деру? Давай вместе! – обрадовался почтарь.

Но калитарская злодейка его идею не поддержала, молча похлопала по плечу и эдак злодейски подмигнула.

Исила Хамнета бояться и вовсе не стоило, он давным-давно переквалифицировался во врача и, к слову, неплохого. А вот Дину следовало остерегаться. И Лисэт. И еще дюжины островитян, чьи неприятности проистекали из отточенного веками практики эпистолярного искусства Гаральта. Эспитцы всепрощением не страдали ни в малейшей степени, а потому доносчику стало совсем неуютно. Решение последовать примеру покойного Эвита возникло в нем спонтанно, но крепло с каждой минутой, проведенной наедине с совестью.

А с другой стороны, если все равно придется возрождаться, и возможно без воскрешения памяти, то почему бы не схорониться в смерти, как в темном чулане, подумалось Гару.

Веревка нашлась быстро, мыло – тоже, оставалось только влезть на табурет. Если рассчитать длину веревки и сделать правильный узел, то всё случится быстро. Боль, яркая вспышка и потом вечная тьма. Приходилось уже быть повешенным и даже не раз, и приятных воспоминаний эти случаи не оставили. Как и моменты, когда Исил зубы рвал. Еще неизвестно, что паршивее.

Стоя под яблоней уже с петлей на шее, почтарь решил на прощание осмотреться вокруг. Все же впереди его ждал не самый радостный миг.

Хозяйский глаз подмечал всё: давно пора отремонтировать крыльцо и подлатать пол на веранде, покрасить наличники, а еще обязательно плитку на дорожке поменять - потрескалась сильно.

Потом внимание привлек велосипед. Так и есть – цепь порвалась!

- Вот ведь!.. – спохватился Гар и, аккуратно сняв петлю, слез на землю и поспешил устранить дефект.

Затем взобрался обратно, снова постоял, прощаясь с уютным коттеджем и садом. И заметил, что гадские кошки Кат Нихэль устроили себе сортир под шикарным кустом сортовых пионов.

«Непорядок! – возмутился он. – Люди придут на похороны, а тут кошки нагадили».

Допустить такое безобразие Гаральт не мог ни при каких обстоятельствах.

В конце концов, прыгать с табурета и обратно, каждый раз проверяя удавку, пришлось раз десять. И почтарь притомился.

Жизнь на Эспите, в окружении соседей, чей нрав и возможности давным-давно ведомы, в хорошем доме с устроенным бытом не так уж и плоха. Вдруг в следующей повезет меньше?

Словом, передумал Гаральт Нашвит вешаться. Но когда распутывал веревку, покачнулся, упал и пребольно подвернул лодыжку. Вот незадача-то!

- Исил! Эй, Исил! – Кат от души побарабанила сначала в дверь, а потом, отбив кулак, постучала в стекло веранды. – Ты там живой?

Притихший среди благоуханных зарослей коттедж Палача молчал, словно вымерший. А может, так и было? Может, кто-то из бывших калитарских узников уже заглянул к доктору Хамнету, чтоб побеседовать о старых добрых временах?

Кат настороженно огляделась. Никого. Эспитцы попрятались по своим норам, настороженные и чуткие, и сейчас, небось, лихорадочно припоминали, кто кому в Последний День ногу отдавил перед тем, как провалиться в трещину или зажариться… Ветеринарша поежилась, словно ее вдруг сквозняком прихватило. Исил недаром заперся и шторы опустил. Только защитят ли Палача, обнаружившего вдруг, что все его бывшие подопечные обрели не только память, но и свободу, опущенные шторы и дверь, кажущаяся такой хлипкой по сравнению с воротами калитарской тюрьмы?