Читаем без скачивания Зеркальные миры. Перерождение (СИ) - Лёнок Линни

Пролог

Пустошь, тянущаяся до самого горизонта, кажется бесконечной. Лишь кое-где прорывают выцветшую землю чахлые кустики травы, да одинокие шпили скал вдалеке втыкаются в небо. Столь призрачные, что и сказать нельзя с уверенностью: настоящие они или же части искусного миража.

Воздух — сухой, как и земля под ногами, — застывает лишь на пару мгновений, чтобы уже в следующее — вновь взвиться обжигающим потоком. Ветер петляет промеж воинов, что безмолвно, с опаской пересекают границу: невидимую, но отчётливо ощутимую для каждого обитателя здешних мест. Самодельные доспехи, словно составленные из разномастной утвари, скрежещут в такт их мерному шагу.

Дикари.

Страж, ещё незамеченный никем, морщится своим мыслям. Со скалистого уступа вся равнина как на ладони. Чужой запах заставляет фыркнуть и задержать дыхание; принёсший его ветер путается в волосах, переплетает меж собой длинные белые пряди. Руки стража дёргаются к мечам на поясе, но, уже скользнув по шершавой коже, останавливаются и привычно — неторопливо — собирают надоевшие до безумия волосы в тугой хвост.

Даже собственное тело не принадлежит ему.

Медленные, слишком медленные передвижения дикарей больше раздражают, чем нагоняют страх. Предвкушение битвы тоже постепенно сходит на нет. Это всего лишь его работа. Рутина. Скорее покончить с этим.

Чёрное перо опадает на землю секундой позже, чем касаются её подошвы сапог. Почти бесшумно, только мелкие камни тихонько хрустят под ногами. И хотя враги замечают его — слишком поздно — последние из них уже переступили границу. Приказы Короля не обсуждаются. Уничтожить.

Трещины заполняются влагой, сухая земля благодарно принимает в себя жидкость. Красные разводы почти не заметны на ржавой почве. Блеск стали смазывается. Разом будто бы включают звуки и запахи, что мешаются между собой, превращаясь в единое пёстрое марево, воспринимаемое скорее по наитию, чем органами чувств. Хочется одного — закрыть глаза, в тщетной попытке унять безумную пляску, но он прекрасно знает — это лишь всё усугубит.

По плечу соскальзывает рассечённый шнурок, красно-белое полотно растекается по спине. Заминка на доли секунды, и первое ранение. Ярость затапливает сознание. Струится сквозь тело, будто бы прожигая себе путь наружу. Окружающий воздух сгущается. Существа, стоящие ближе всего, мгновенно вспыхивают, оставляя после себя горстку пепла, что тут же подхватывается потоками воздуха. Остро пахнет гарью. Смерть проносится дальше, выжигая пространство, отбрасывая в сторону обугленные тела.

Вновь тишина. Неестественная, мучительная, только собственное хриплое дыхание доносится, будто бы из-под толщи воды. Медленно оседает пепел. Страж устало прикрывает глаза и, запрокинув голову, подставляет лицо ветру.

Вдох. Выдох. Вдох.

Воздух вырывается из лёгких рваными толчками, а сердце колотится, как после быстрого бега. Опять эти сны…

Глава 1. Осколки

Мари вновь встретила рассвет, сидя на своей кровати. В руках приятно шуршали разномастные листы с какими-то набросками и обрывками записей. Обычно это странным образом успокаивало её, но сегодняшний кошмар был столь ярким и… каким-то слишком настоящим, чтобы уйти с первыми лучами солнца. На душе царила непонятная пустота. Мари привычно потянулась за чистым листком.

В пальцах лишь простой карандаш и огрызок ластика: всё, что выделили ей работники больницы. Она даже не пересела за узкий столик — только подложила заботливо под бумагу одну из своих немногочисленных книг, принесённых добродушными медсёстрами. Скалистый выступ, выжженная земля. Мари замерла вдруг на пару секунд, будто бы в нерешительности. Штрихи неуверенно сложились в безликую фигуру, лишь длинные пряди волос переплетались на ветру. Детали ускользали, как вода сквозь пальцы.

— Уже не спишь? — раздался вдруг звонкий голосок прямо над ухом, но Мари даже не пошевелилась — она давно привыкла к подобным появлениям своей единственной подруги в этих белых стенах.

— Привет, Лиэ, — она против воли улыбнулась, отчего-то пряча набросок в куче ему подобных.

На плечо ступили крохотные ножки, настолько невесомые, что Мари и не почувствовала их, если бы специально этого не ждала. Фея, ростом всего с десяток сантиметров, с интересом подалась вперёд, держась за белые пряди, как за лиану. Одно мгновение, и Лиэ, взмахнув розоватыми крыльями, оказалась над листами, что были сложены в некое подобие стопки.

— И зачем ты это хранишь? — фыркнула она, выудив откуда-то из мешанины рисунков всего один: старый и почти позабытый портрет.

Мари тут же перехватила листок у подруги. Края у него давно уже истрепались, а яркие мелки — смазались.

— Чтобы помнить, — спокойно ответила она, но в голосе всё же проскользнула пара ноток обиды. — Тебе не нравится?

Цветастый, по-детски неуклюжий портрет феи, которая однажды пожалела странную сиротку.

— Я просто знаю, что сейчас ты рисуешь гораздо лучше, — после непродолжительного молчания смягчилась-таки Лиэ.

— Да ладно, — Мари ехидно усмехнулась, совершенно не скрывая радости, — подруга не появлялась уже несколько дней. — Твои прекрасные золотистые волосы чудно вышли…

— Но они же не торчат во все стороны как палки! — возмутилась фея, картинно топнув ножкой.

Мари только ещё шире заулыбалась. Она прекрасно знала, что Лиэтель слишком сильно ценила свою красоту, и потому нещадно критиковала рисунки подруги, заставляя до совершенства доводить даже самые мелкие наброски… на которых она присутствовала.

— О! А вот ещё один, — через пару минут фея вновь вытащила из уже более-менее аккуратной стопки следующий рисунок.

Мари с притворным укором взглянула на неё: ровная башенка, только что собранная, снова расползлась во все стороны неопрятной кучей. Но увидев выбранный листок, лишь покачала головой.

Это тоже была одна из первых работ юной художницы, нарисованная ещё в приюте. Худая, как палка, девочка в коротком платьице и со странной белой шапкой на голове, толсто обведённой чёрным карандашом. Тогда Мари просто не смогла придумать ничего лучше, чтобы хоть как-то изобразить свои почти неестественно белые волосы, которые не только коварно добавляли детям лишнюю причину для насмешек, но и никак не хотели рисоваться.

— Вспомнишь тоже, — рассмеялась Мари. От утренней тревоги не осталось и следа.

Солнце постепенно всё больше расцвечивало крохотную комнатку, освещая даже самые тёмные уголки. Мелькнул яркий зайчик на стене — луч отскочил от небольшого зеркальца на двери. Мари невольно зажмурилась… но тут же вздрогнула от неясной тени, пробежавшей в глубине отражения. Неприятно скатилось по позвоночнику чувство уже позабытой опасности: кто-то пристально наблюдал за ними.

— Лиэ, — шёпотом позвала Мари.

Но фея, отчего-то взлетевшая под самый потолок, — вероятно, просто наслаждаясь утренним солнцем, — её не слушала. Или просто не хотела слушать.

— Точно! Я же забежала только на минутку, — засуетилась Лиэ, и взгляд её, как показалось Мари, нервно заметался по комнате. — Срочные дела!

— Нет, послушай…

Договорить ей не дали — фея, взмахнув на прощание крыльями, исчезла. Лишь мерцающие искорки мягко осели на пол, тут же погаснув. Слишком очевидно. Растерянность стремительно сменялась раздражением.

В отражении вновь мелькнуло нечто. Мари судорожно зажмурилась, отгоняя от себя липкое чувство паники. Никого нет. Здесь никого…

Осторожно сползти на пол, прижаться к стене, не открывая глаз. Никто не войдёт. Представить, как запаиваются намертво окна и двери, как чернеет зеркало, скрывая мутные отражения. Слушать лишь собственное дыхание.

— Мари, собирайся. Скорее!

Она резко дёрнулась, сбрасывая с себя неожиданную дремоту. Тело затекло от неудобной позы и долгого сидения на жёстком полу; голова кружилась, будто бы внезапно накатила слабость. За это время Мари слышала, как щелкнула тихонько раздвижная дверца в неприметном шкафчике у двери — принесли завтрак и утреннюю порцию таблеток. Однако второй раз медсестра пройти так и не успела: значит, прошло не больше двух часов.