Читаем без скачивания Река течет через город. Американский рейс - Антти Туури
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дверь подъезда оказалась заперта, в подъезде и на лестнице было темно. Я глянул на часы — было только пять минут двенадцатого, закурил сигарету и спрятался от дождя в преддверной нише; в стекле двери отражалась красная точка горящей сигареты. Казалось, она где-то далеко внутри подъезда.
Когда в подъезде зажегся свет, я отбросил сигарету и, пытаясь разглядеть в стекле свое отражение, поправил прическу, из-за света в подъезде стекло плохо зеркалило. Я увидел, как Анники появилась из-за поворота лестницы и пошла к двери.
— Долго ты ждал? — спросила она с беспокойством, когда впустила меня.
— Нет. Кауко подвез меня на машине, — ответил я.
— Входи. Матти остановился у меня.
— Я ненадолго.
— Я вскипячу чай.
— Может, мне лучше прямо пойти к себе на квартиру?
— Да идем же, заодно и с ним познакомишься.
Мы пошли рядом по лестнице, на площадке третьего этажа она отперла ключом дверь и вошла впереди меня. Я повесил пальто в передней на вешалку и последовал за Анники в комнату.
— Это и есть тот самый Ильмари, — сказала Анники.
— Анники весь вечер так тебя восхваляла, что мне уже не терпелось поглядеть, что это за чудо такое, — сказал ее брат.
— Не знаю, чего было восхвалять, — сказал я.
— Меня, стало быть, зовут Матти, — представился он.
Я сел за стол на диван, Анники принялась готовить чай. Для этого пришлось набрать воду в чайник из крана в уборной и кипятить ее на электроплитке, на подоконнике за гардиной. Хлеб и масло и все остальное, что нужно для бутербродов, она достала из пластикового мешка, хранившегося между оконными рамами, принялась накрывать на стол и, раздвинув занавески, заменявшие дверцы шкафчика, висящего на другой стене, достала оттуда чашки.
III
Я рассматривал брата Анники, стараясь, чтобы он этого не заметил: лицо, руки с короткими сильными пальцами, которыми он постукивал по подлокотникам кресла и краю стола и стряхивал пепел сигареты, коротко подстриженные на висках и затылке волосы, зачес, и шею, и двойной подбородок; он сильно растолстел, и это не вязалось с тем, что — по словам Анники — ее брат один из несгибаемых коммунистов; на нем был костюм и галстук с туго затянутым маленьким узлом. Анники уже наливала чай и раскладывала бутерброды, пододвигала стулья поближе к столу, на котором было молоко, заварка в маленьком фарфоровом чайнике и чайное ситечко, кипяток в большом эмалированном чайнике, бутерброды с колбасой, нарезанной еще в магазине.
— У тебя это серьезно с нашей Анники? — спросил брат.
— Еще не знаю. — Я улыбнулся.
— Должен бы знать, — сказал он.
— А вот все-таки не знаю.
На это он ничего не сказал; Анники быстро подала ему бутерброд, и он принялся жевать, ему было под сорок, на шестнадцать лет старше Анники, самый старший брат, он уже и раньше пытался устроить жизнь сестры, после смерти их отца. Матти все время держал ее в строгой узде, не пускал на танцы, а однажды увел прямо с вечера танцев в Куусисааре, протащил за руку сквозь компанию ее знакомых и дома отругал, пообещал даже взгреть, это почти двадцатилетнюю-то! Он разрезал ее юбки на лоскуты, у блузки отрезал рукава, чтобы Анники больше не могла ходить на танцы, в придачу же ко всему подговорил своих знакомых, дежурных в Куусисааре, которых он знал еще с тех времен, когда они вместе занимались спортом, следить все лето, чтобы Анники не могла туда попасть.
— Анники самая младшая в нашей семье, и я был ей аа отца о тех пор, как наш отец помер. Ей тогда было три года, так что я был ей отцом и заботился о ней и намерен заботиться и впредь, — обратился он ко мне.
— Тут опекуна больше не требуется, — вставила Анники.
— Может, все же потребуется.
— Если я говорю, что не требуется, значит, так и есть. Зря ты мне не веришь, — сказала Анники.
— Разве не сама Анники решает такие вопросы? — поинтересовался я.
— Нет, не решает.
— Пожалуй, мне лучше уйти, — сказал я.
— Да ведь, ты даже и чаю не выпил, — сказала Анники.
— Пей, парень, спокойно, — сказал ее брат.
Я пил чай, жевал бутерброды и помалкивал, глядя между Анники и ее братом на стену и оконные гардины. Я чувствовал, что брат Анники уставился на меня, но не смотрел на него.
— Однако я вправе знать, какие у вас планы, как вы намерены дальше строить свои отношения, я же не могу каждый день приезжать из Хельсинки, чтобы следить за всем этим. Нас пятеро: кроме меня и Анники, есть еще три старшие сестры, ты, наверное, знаешь; так вот, те, остальные, могут делать что угодно, но об этой одной я всегда заботился и буду заботиться, потому и спрашиваю, каких глупостей она собирается натворить. А что так будет, я не сомневаюсь, — сказал брат Анники.
— Никто не просил тебя заботиться обо мне, — сказала Анники.
— Откуда ты знаешь?
— Во всяком случае, я не просила.
— Так-то оно так, но этого недостаточно.
Анники подала нам обоим еще бутербродов и взяла себе тоже. Я ел ц смотрел теперь на ее брата; он уже закуривал сигарету, когда Анники предложила ему налить еще чаю, отказался и пододвинул к себе пепельницу желтыми от постоянного курения пальцами; что-то господское было в его манере держаться и в том, что на нем было все, как У приспешников Веннамо[4]: обязательный темный пиджак, и не совсем свежая белая рубашка, и галстук, волосы у залысины немножко кучерявились — специалист по информации или кем там еще он мог быть?
— Уж чему за мою жизнь мир меня научил, так это тому, что всегда необходима осторожность, когда имеешь дело с кем-то не из своих, — сказал он.
— Я не убийца, — заметил я.
— Первый жизненный урок мне преподали в пятилетием возрасте, а вас обоих тогда еще и на свете не было, — сказал брат Анники.
Он рассказал, что оставался
