Читаем без скачивания В поисках христиан и пряностей - Найджел Клифф

Великое движение Запада на Восток, которое инициировал папа Урбан II, нанесло смертельную рану тому самому городу, который позвал их на помощь.

И вновь все могло бы сложиться иначе. В 1229 году император Священной Римской империи Фридрих II прибыл в Иерусалим и сел за стол переговоров с мусульманскими правителями, чтобы договориться об аренде священного города. При всей своей религиозности Фридрих II был скептиком, выросшим на космополитичной Сицилии [85], в единственном христианском государстве под стать аль-Андалусу в том, что благосклонно смотрело на плодотворный обмен между тремя религиями Ветхого завета, и его уже отлучал от церкви папа за то, что он отказался отправиться в крестовый поход. Фридрих пировал с султаном, говорил на арабском языке, который неплохо знал, и на следующее утро муэдзины, призывавшие на молитву правоверных с минаретов городских мечетей, из уважения промолчали. В ответ Фридрих настоял, чтобы вечером звучали только мелодичные арабские песни. Договор об аренде был подписан, и на пятнадцать лет Иерусалим вернулся под контроль христиан – к возмущению фанатиков с обеих сторон.

Фридрих – известный среди равных, которые, впрочем, не всегда им восхищались, как Stupor mundi, или «Чудо света», – был свободомыслящим человеком, а потому аномалией. На какое-то время вспышка мирного света осветила возможный силуэт совершенно иного будущего, но и она скоро угасла. Вмешательство Фридриха в конечном итоге еще более взбудоражило Европу, и крестовые походы потянулись к своему неизбежному концу. Для многих последним шокирующим прозрением стал провал Седьмого крестового: его армии уничтожили голод, болезни и военное поражение в Египте, который так самоуверенно взялся покорить Людовик IX Французский.

«Горе и ярость поселились в моем сердце, – писал в душевных терзаниях один тамплиер, – укрепились так прочно, что я едва смею оставаться в живых» [86].

«Казалось, Господь пожелал поддержать турок к нашему урону… О, Господь Всемогущий… увы, королевство Востока утратило так много, что ему уже не подняться больше. Они превратят в мечеть монастырь Пресвятой Девы, и поскольку кража угодна Сыну ее, кто будет над этим плакать, подчинимся и мы тоже… Любой, кто желает воевать с турками, безумен, ибо Иисус Христос больше с ними не воюет. Они завоевали, и они будут завоевывать. Что ни день они преследуют нас, зная, что Бог, который бодрствовал, ныне спит, а Мухаммед прирастает силой».

Хотя Людовика выкупили за астрономическую сумму и позднее канонизировали, некоторые святые воины утратили всяческую надежду и перешли на сторону мусульман.

Когда последние твердыни крестоносцев вот-вот должны были пасть и тысячи христианских беженцев осадили побережье Палестины, казалось, только чудо способно спасти Европу от поглощения исламом.

И в этот момент на Восток ворвалась орда свирепых всадников.

Изо всех вторжений кочевых племен, волнами накатывавшихся на запад через Азию, приход племен, объединенных Чингисханом, оказался не только самым неожиданным, но и самым опустошительным. В начале XIII века военная машина монголов прокатилась по Китаю, повернула на запад и выжгла себе дорогу через Иран и Кавказ. Всадники пронеслись через Русь в Польшу и Венгрию, где стерли с лица земли внушительную европейскую армию, в рядах которой были большие отряды тамплиеров и госпитальеров. В 1241 году они дошли до Вены – и внезапно растворились так же быстро, как появились, отозванные домой смертью своего великого хана [87].

Европа, убежденная, что Апокалипсис уже близок, в последний момент получила передышку. Исламскому миру повезло меньше. Там монголы остались, а в тех областях, по которым неудержимо прокатывалась орда, лежали тлеющие руины бесчисленных великих городов.

Халифы еще укрывались в своих багдадских дворцах, когда у их ворот объявилось новое бедствие из степей. В 1258 году монголы разграбили Багдад и внезапно положили конец пяти векам правления Аббасидов. У победителей было табу на пролитие королевской крови, поэтому последнего халифа закатали в ковер и до смерти затоптали лошадьми. Багдад сожгли, его население вырезали, его дворцы разграбили и превратили в руины. Ирригационную систему, превратившую Месопотамию в один из самых плодородных регионов мира, разрушили раз и навсегда, и земля, более пяти тысячелетий служившая колыбелью цивилизаций, лежала разоренная и опустевшая.

Исламская цивилизация так и не оправилась от этого удара. Реакцией многих мусульман на потрясения стал уход в себя: это было время вертящихся дервишей, мистиков, превративших ощущение изгнания и отчужденности во внутреннюю битву, способ избавиться от эгоистического эго ради того, чтобы раскрыть безграничное божественное начало. Пока одни смотрели внутрь, другие оглядывались назад. С утратой накопленных за столетия знаний, последовавшей за уничтожением бесчисленных библиотек, улемы (так собирательно называют мусульманских богословов) отошли на позиции консерватизма, искавшего стабильности в фундаментализме. Ранняя готовность ислама жить бок о бок с иудаизмом и христианством была окончательно отброшена, и теперь улемы учили, что всех чужеземцев следует держать под подозрением, и немусульманам воспретили посещать Мекку и Медину.

К середине XIII века силой боевых топоров, скимитаров и луков монголы построили крупнейшую лоскутную империю, какую только знал мир. Осажденные крестоносцы, цеплявшиеся за остатки своих былых государств, начали видеть во врагах своих врагов потенциальных союзников и десятилетиями питали надежды выковать опоясывающий мир монголо-христианский альянс против ислама. Монголы сами предложили совместно напасть на Египет, которым правила теперь военная каста мамлюков, династия солдат-рабов турецкого происхождения, изгнавшая потомков Саладина. Однако крестоносцы настаивали, чтобы монголы крестились, прежде чем христиане пойдут с ними на битву, и еще одна удачная возможность была утрачена из-за непримиримости Запада. В результате многие монголы обратились в ислам и восстановили разрушенные ими же города с еще большим размахом. Губители цивилизаций, монголы оказались на удивление способными управляющими, и на протяжении столетия Pax Mongolica, или «Монгольский мир», господствовал во всей Азии.

Со временем насытились и почили на лаврах сами монголы, и их империя пала жертвой внутренних усобиц. Когда она распалась на множество крупных и мелких владений (одно из них, государство Золотая орда, владело Русью до 1480 года), исламский мир постиг новый катаклизм. В середине XIV века в Азию пришла бубонная чума, завезенная стремительно передвигающимися монгольскими армиями и унесшая около трети населения. Цивилизация рухнула снова, и уже ослабленные династии утратили свою власть. «Они приближались к полному уничтожению и распаду, – сетовал мусульманский историк Ибн Хальдун, родившийся в семье беженцев из аль-Андалуса и потерявший родителей в результате эпидемии Черной смерти. – Города и строения приходили в запустения, дороги и веховые знаки были уничтожены, селения и усадьбы опустели, династии и племена ослабли. Весь обитаемый мир изменился» [88].

Точно так же XIV столетие отбросило назад и Европу. Тут Черная смерть забрала не меньше жизней, чем на Востоке, и некогда процветающие города внезапно опустели, а коммерция замерла. Династическая бойня Столетней войны между Францией и Англией тянулась бесконечно. Снова подняли голову суеверия: это было время, когда семнадцать церквей похвалялись, что владеют крайней плотью Господней, и никто не видел в таком утверждении ничего необычного. Моральная власть церкви рухнула: папство уже поступилось своим авторитетом, когда в 1309 году под давлением французского короля перебралось во Францию. Католическая церковь была ввергнута в собственный Великий раскол, когда законность папы все больше оспаривали враги французской короны, которые поддерживали второго папу, посаженного на престол в Риме. Через сто лет после переезда папского престола во Францию Пизанский собор объявил обоих пап – и французского, и римского – еретиками и избрал третьего папу; нечестивая неразбериха разрешилась лишь восемь лет спустя на Констанцском соборе, затянувшемся на три года празднестве, где присутствовали 72 тысячи заинтересованных лиц, включая 2 пап, 1 короля, 32 принцев, 47 архиепископов, 361 юриста, 1400 торговцев, 1500 рыцарей, 5000 священников и 700 проституток [89]. Когда первый за несколько поколений бесспорный папа вернулся в Рим, то застал его в таком упадке, что его едва можно было признать городом. Повсюду выросли строительные леса, Вечный город превратился в вечную стройку [90].

На более чем сто лет священная война уступила место борьбе за простое выживание. Тем не менее под фасадом всеобщего разорения глубоко укоренившееся соперничество между исламом и христианством вовсе не зачахло. Если уж на то пошло, оно лишь обострилось от того, что вынужденно стало подспудным.