Читаем без скачивания Цветок Тенгри. Хроники затомиса - Александр Беляев

– Да что ты, мама! – прервал ее Андрей, испугавшись откровений, которые слушать от мамы ему всегда было дискомфортно. – «Какую же она, порой, несусветную глупость несет, – подумал он с раздражением, – и главное все настолько банально, можно заранее предсказать, что она ляпнет. А впрочем, чего от нее ждать, она же обычный человек».

При этих мыслях Андрей как-то непроизвольно сдвинул тот самый внутренний тумблер, который он столь чудесным образом обнаружил сегодня утром, и в тот же момент совершенно отчетливо увидел, о чем думает мама. Это было что-то вроде зависших в воздухе образов, которые динамично сменяли друг друга, плавая в непрерывно сменяющихся и переливающихся потоках-протуберанцах маминой розово-оранжевой ауры. Да собственно, они и лепились из этих струек и динамичных переливов. Андрей сразу невольно увидел истории маминого так и не состоявшегося пионерлагерного романа. Сценка эта сопровождалась всякими милыми подробностями, каких любой человек немало сможет вспомнить из своего детства, которые, тем не менее, для каждого несут с собой атмосферу трогательного наивного утраченного, хотя наверняка имей они возможность быть подсмотренными со стороны, то не произвели бы никакого впечатления на постороннего наблюдателя. Поэтому Андрей с удивлением наблюдал за не очень отчетливой, но все-таки довольно вразумительной сценой о том, как мама в спортивном зале в числе болельщиков смотрит баскетбольный матч двух лагерных команд и взгляд ее в основном прикован к высокому, стройному голубоглазому блондину, лет пятнадцати, напоминающему юного Олега Видова, явно из старшей группы, который кладет в баскетбольную корзинку мяч за мячом. И тут Андрей испытал неприятное чувство, словно подсмотрел что-то нехорошее и переставил свое восприятие в прежнее русло, не допускающее чтение чужих мыслей и мыслеобразов.

Все вышеописанное длилось буквально несколько секунд (хоть и описание получилось затянувшимся), Андрей испугался, что мама вдруг начнет по ассоциации вспоминать свои иже более поздние, зрелые увлечения и сравнивать одно с другим, сожалея, что случилось так а не эдак, это было видно по ее затуманившемуся взору и некоторому столбняку, который находил на нее в подобные минуты, поэтому наш герой постарался вывести маму из нахлынувшей на нее лирической волны и громко закончил зависшую в воздухе фразу:

– При чем здесь любовь! У нас просто оказалось много общих интересов, она очень много фантастики читала – и Сругацких, и Лема, и Бредбери – и разбирается в этом, как редкий мальчишка разбирается! Ну и у нас на эту тему как бы такая игра с продолжением возникла: сначала она кусочек выдумает, затем я – и так все дальше и дальше, очень интересно получается. А то я здесь месяц проторчал, и даже не с кем было на интересные темы поговорить, а мне уже надоело самому играть.

«Господи, – мелькнуло в голове Андрея, – что я как маленький мальчик разговариваю, это же не я, это „он“ разговаривает! А собственно, чего это я так возмущаюсь, я и должен говорить с ней, как раньше, ни к чему нам подозрения, а то еще потащит к врачу. Пусть себе думает, что я то же дите, что и раньше. Хотя, с другой стороны, что значит „он“ или „я“? Я – по-прежнему я, только содержание поменялось».

– Так что, – закончил Андрей, – мы с ней всякие истории выдумываем, нам интересно и вовсе не до глупостей.

– Ну, не до глупостей, так не до глупостей, – спустилась на землю мама, – это я так, чтобы тебя подзадорить, все же ты первый раз сам с девочкой познакомился, я и подумала, что ты… ладно, не буду, не буду! Я очень рада, что у тебя хоть под конец отдыха появился товарищ, тем более с такой же богатой фантазией, как у тебя, и если тебе, в конце концов, не важно, девочка это или мальчик, то тем лучше. Ладно, это лирика, а проза заключается в том, что мы нормально позавтракать сегодня не сможем, разве что могли бы бутербродами, но для бутербродов я как-то ничего вчера не купила. Ну, можно еще вареные яйца с помощью кипятильника сообразить, а обедать придется в столовую пойти. Дело в том, что в нашем газовом баллоне газ закончился! Я хотела у хозяйки электроплитку попросить, но та сказала, что лишнюю электроплитку новым жильцам отдала, а у самой газовал плита совершенно занята, да и не удобно, мы же не платили за плиту в хозяйском доме. Сказала, что ближе к вечеру ее родственник на самосвале должен подъехать, баллон забрать, ну а зарядить его только завтра после работы сможет. Так что домашняя кухня временно отменяется.

Мысль о том, что сейчас придется давиться яйцами вкрутую или всмятку, которые он терпеть не мог, не показалась Андрею очень удачной, тем более идти в местную столовую! Наш герой, выросший на бабушкиной рафинированной кухне, даже и мамину, весьма похожую, воспринимал с трудом, а уж есть общепитовские котлеты с мерзкого вида подливой и серыми слипшимися макаронами! От одной мысли об этом у Андрея подкатился к горлу ком тошноты. Избалованный бабушкой, он был чрезвычайно привередлив в вопросах питания, многие продукты не ел вообще, а малейшие вкусовые отклонения в потребляемом рационе воспринимал почти как трагедию, тем более, напомним, что в те далекие годы столовское меню, особенно в провинциальных городках разительно отличалось от домашней кухни. Конечно, произойди все это еще вчера, он бы чуть-чуть поворчал, покапризничал, но, безусловно, смирился с существующим положением вещей. Еще вчера, но не сегодня! В сознании Андрея неожиданно родилось совершенно фантастическое решение проблемы – и это были не какие-то там маниловские фантазии, а совершенно четкое знание, что он способен разрешить возникшую проблему самым фантастическим способом.

– Может, – для вида начал канючить Андрей, – ты что-нибудь не так крутила в плите, может там газа еще есть немного!

– Да какое там, – махнула рукой мама, – я вчера-то еле-еле картошку успела поджарить, а сегодня огонь даже вспыхивать не желает.

Чтобы Андрей удостоверился, мама включила конфорку на полную – привычного шипения при этом не прозвучало – и поднесла (чтобы уже окончательно развеять последние иллюзии) зажженную спичку к конфорке, что, естественно, не возымело никакого действия.

– Вот видишь, – сказала мама, выбрасывая сгоревшую до пальцев спичку в пепельницу, – даже не пыхает, вчера хоть пыхало, правда, погасло почти сразу.

Затем, чтобы окончательно снять с себя последние подозрения, покачала баллон, стоявший рядом с газовой плитой:

– Видишь, не булькает, выгорел полностью.

«Так, – судорожно думал Андрей, Желание проделать удивительный эксперимент крепло в нем с каждой минутой, – как бы сделать так, чтобы она меня не заподозрила… а, собственно, чего я боюсь, во первых ей это даже в голову не придет, а во вторых, если даже заподозрит, все равно ничем не докажет, а я, естественно, не признаюсь. Конечно, когда-нибудь придется во всем признаться, но к этому ее надо долго готовить, иначе, боюсь, у нее крыша поедет: шутка ли узнать, что сын у нее то ли волшебник, то ли инопланетянин!»

– А ты вентиль на болоне туда-сюда покрути, может, там еще немного газа осталось, – заныл Андрей: «Неужели получится!», – думал он, сам, поражаясь той уверенности, с которой он впервые в жизни затеял эксперимент, противоречащий всем, известным ему до сегодняшнего дня, законам физики.

– Да крутила я уже сто раз, – начала раздражаться мама, – думаешь, я вообще ничего не соображаю!

– А ты еще раз покрути и спичку поднеси к конфорке.

– Ну, ладно, ладно, чтобы уже всем было тихо, – уступила мама глупому упорству избалованного ребенка, – на, смотри!

Мама несколько раз закрутила и открутила вентиль на баллоне, затем поднесла горящую спичку к конфорке и повернула рукоятку на плите и… в этот момент конфорка озарилась веселым голубым пламенем, вполне сильным и ровным, не предполагающим даже мысли, что баллон абсолютно пуст уже со вчерашнего дня. Мама пораженно уставилась на горящую конфорку, пока сгоревшая до конца спичка не обожгла ей палец.

– Чудеса, – только и пробормотала она, – наверное, действительно немного газа в баллоне осталось, а вентиль был плохо разработан. Но ты не обольщайся, огонь, конечно, скоро потухнет, так что приготовить завтрак все равно не успеем. То, что огонь загорелся, говорит о том, что в баллоне немного испарившегося газа осталось, а он моментально выгорит, сжиженного же, ты сам слышал, – она для верности еще раз подвигала пустой баллон, – совсем не осталось. – (Действительно, бульканья не было слышно).

– И все же – сказал Андрей каким-то напряженным незнакомым голосом, – раз уж горит, то ставь чайник и сковородку, а вдруг не потухнет, гляди, какое ровное пламя.

– Да, действительно, ровное, – по-прежнему не веря своим глазам произнесла мама. – Но если мы сейчас вторую конфорку включим, то он точно через несколько секунд погаснет.