Читаем без скачивания Преодоление: Роман и повесть - Иван Арсентьев

Середавин к тому времени поправился. Правда, рука н нога потеряли прежнюю силу и левый глаз стал косить —в общем, болезнь заметно изменила его внешность. Но разве сравнишь это с теми разительными изменениями, которые произошли в характере его и в поведении! Еще раз аукнулась ему судьба: на буровую его не послали, назначили мастером–наставником консультировать все бригады конторы, и стал он нажимать и требовать так, что старое слетело с него, как труха, сдунутая свежим степняком.

Знакомая кобыла Кукуруза опять перешла в его личное распоряжение. Не расставаясь с палкой, наставник ковылял по буровым, появляясь внезапно и неизвестно откуда в местах, где его менее всего ожидали. Казалось, ничто не могло укрыться от бдительного глаза дошлого наставника. Его стали побаиваться больше, чем самого директора. За короткое время знаменитый ловкач и деляга превратился в настоящую грозу. В грозу, ко вместе с тем и верную надежду мастеров. Его советы и подсказки — всегда неожиданные и своеобразные — изумляли мудрой простотой, которая обычно приходит вместе с накоплением глубоких практических званий.

Среди степных ветров лицо Середавина утратило больничную бледность и сделалось похожим на циферблат самых древних часов, что висели у него посреди стены на самом почетном месте.

Чаще всего Середавина видели в бригаде Карцева — то колдующим возле наклонной скважины, то спорящим с топографом. Хвалынский, встречая его на аварийной буровой, спрашивал одно и то же:

— Ну как, старая гвардия, попадете в «яблочко» или за «молоком» пошлете турбобур?

— Смотря что считать «яблочком», — отвечал наставник уклончиво.

— Съездили б вы лучше на курорт, Петр Матвеич.

— За мной должок, Петр Павлович… Уж вытолкаете на пенсию, тогда постоянно пропишусь на курортах…

— Вот вы опять за свое! С вашей хворобой шутить нельзя.

— Ничего, кто не утонул, того не повесят…

— Я же вижу, как трудно вам передвигаться!

— А Кукуруза? Я использую кобылу.

— Он использует кобылу! —хохотали бурильщики.

Однажды вахта Шалонова закусывала в будке горячей картошкой с солеными помидорами, добытыми предприимчивым бурильщиком у своей симпатии, восемнадцатилетней дочки председателя Кирюшкинского колхоза. В центре стола, как обычно, возвышался видавший виды алюминиевый чайник, испещренный фамилиями бывших мастеров. Крупнее других поблескивала свеженацарапанная надпись: «Середавин — шевели мозгой!»

— Ах, и что за вкуснятина! — восклицал с восторгом Маркел, высасывая сочный красный помидор.

— Известно, губа у тебя не дура.

— Маловато. Еще бы парочку.

— Не надейся и не жди. И вообще, не помидорами, а тухлой капустой положено кормить таких работничков! Топчемся на одном месте, как… — роптал Шалонов, отправляя в рот последнюю картофелину.

Маркел посмотрел задумчиво на оставшуюся от помидора кожуру, вздохнул, затем и ее отправил в рот. Наблюдавший за ним искоса Шалонов несказанно возмутился, схватил в горсть картофельной шелухи, сунул ему под нос.

— На, лопай уж все, прорва непотребная! — шмякнул он очистками об пол, плюнул и, сдернув с гвоздя куртку, приказал: — Убери мне помещение, чтоб сияло! Культбудка это или свинюшник? Попривыкали… Валюх здесь нет, чтобы подметать за вами. Давай–давай, без пререканий! — пресек он попытку сопротивления со стороны Маркела и вышел на двор. За ним потянулись остальные. Маркел, вздыхая, выгреб за дверь кучу мусора, отправился следом.

С полудня ветер наволок на степь толстый слой серого тумана и, как бульдозерист в снегу, не рассчитавший мощи машины, сам же в нем увяз и выдохся.

Карцев приехал из Нефтедольска с технического совещания, заглянул на вышку к Шалонову и пошел отдохнуть в будку. Сунул под голову ватник, лег на жесткой лавке возле батареи отопления и уставился на репродукцию суриковской «Боярыни Морозовой*, ви–севшую напротив. Уж который раз смотрел он и никак не мог сообразить, кого из знакомых напоминает ему тот мужчина с корзинкой, что стоит на картине позади юродивого. Особенно лицо и глаза. Казалось, вот только что видел где‑то эти живые глаза! Не сообразив и на этот раз, Карцев задремал, но не прошло и получаса, как стукнула дверь и в будку влетел Шалонов. Потирая руки, крикнул с веселым азартом:

— А глинка‑то у нас запу–зы–ри–лась!

— Да ну?! — вскочил с лавки Карцев.

Через минуту он был на месте. Посмотрел, приказал чуть приподнять инструмент, утяжелить раствор и промывать скважину, пока не прекратится газопроявление.

— Кажется, попали, — сказал с улыбкой он столпившимся рабочим. — Пойду звонить в контору.

Диспетчер передал, что директор со своим штатом немедленно выезжает на буровую. Карцев не удержался, чтоб не позвонить Беку, спросил:

— Ну как вы там, Иваныч, вкалываете?

— Вкалываем, раз вкололи в ствол.

— Кто ж это успел вам сказать? — удивился Карцев такой оперативности.

— Сам вижу, что попал.

— Что вы там лопочете, Генрих Иваныч? Я говорю: я попал! То есть Шалонов нащупал фонтанирующую.

— Не знаю, не знаю, кого щупает твой Шалонов.., Я говорю тебе о моем турбобуре.

— Неужто и вы?

— Что значит — и вы? — оскорбился Бек.

— Вот здорово! Значит, можно вас поздравить?

— Пожалуйста! Это мы принимаем.

Карцев поспешил на вышку сообщить рабочим выдающуюся новость. Шалонов сморщился:

— Черт знает что! Это же просто позорище! Начали бурить раньше, а оказалось… — махнул Шалонов рукой с совершенно убитым видом.

— Не будь тщеславным, Ванюша, — посоветовал миролюбиво Карцев, а Маркел, торчащий жердью у манометра, «утешил»:

— А может, мы и не попали?.. Давление в скважине не растет.

— Заткни свою прокопченную глотку, нытик паршивый! — вскинулся на него Шалонов.

В суматохе никто не заметил, как возле вышки появился «кукурузный экипаж» наставника. Середавин взошел на помост и по праздничным, возбужденным лицам рабочих понял, что произошло. Прищурив один глаз, секунду смотрел он враждебно на ревущий фонтан и вдруг — рабочие были буквально ошеломлены! — улыбнулся. Середавин улыбался! Это казалось столь невероятным, что Шалонов даже поперхнулся, сообщая о давлении в наклонной.

— Опусти инструмент и пройди еще немного, раз не устраивает Маркела Алмазова давление, — оказал наставник как бы в шутку, но по глазам его видно было, что он вовсе не шутит, что ему не менее остальных хочется завершить поистине хирургический прокол скважины, да к тому же втемную. Какой мастер не мечтает показать наивысший класс бурения!

Карцев заколебался на секунду, помня прежнего Середавина. Но ведь хирургический прокол! Кому еще выпадет такой случай.

Показав Маркелу на штурвал превентера, — закрыть, если вдруг начнется сильное газопроявление, — Карцев сел за пульт. Рабочие отошли, уставились на индикатор веса. Каждому хотелось заметить момент, когда долото войдет в фонтанирующую скважину. Стрелка прибора пошла вверх, показывая растущую нагрузку на долото. Середавин дернул поспешно за рукав Карцева, подмигнул многозначительно: глянь, мол, назад. Карцев снял с турбобура нагрузку, обернулся: к вышке шествовала большая группа специалистов во главе с самим начальником объединения.

Рабочие тоже повернулись с любопытством в сторону высокого начальства, расступились, пропуская. Поздоровались, переглядываясь между собой. Все чувствовали себя примерно так, как, скажем, солдаты гарнизона где‑нибудь на краю света, увидавшие вдруг в своей казарме маршала…

Начальники после осмотра скважины Карцева и Бека, посовещавшись, решили не испытывать больше судьбу и дальнейшее бурение прекратить. Трубы поднять, а в забой опустить шпуровые торпеды и сразу после взрыва давить фонтан через обе наклонные цементным раствором и водой. Середавин и Карцев развели в досаде руками: увы, классный прокол не состоялся.

Счастливая подсказка Саши Деминой избавила от другой большой работы — прокладки двадцатипятикилометрового водопровода: воду пустили по одной «нитке» магистрального газопровода и припасли в достаточном количестве. Запруженная глубокая балка рядом с буровой превратилась в настоящее озеро. Хотя весна была сонливая, недружная, снег все же растаял, и перенасыщенная земля тоже прибавила к запасам буровиков толику своей влаги.

Всю ночь и утро следующего дня к Венере подтягивали нужную технику. Было туманно, сыро, но к полудню все же проклюнуло скупое солнце, и водоплавающая дичь, задержавшаяся с перелетом на север, зароилась с шумом над Кирюшкой. Даже общипанные сороки, что стрекотали приплясывая всю зиму возле будки, исчезли в раскисшей, унылой дали.

Народа собралось на буровой, как на праздник. Работники спецслужбы треста привезли торпеды, подключили провода к машине. Заряды легли на дно наклонных скважин, где‑то в десятках сантиметров. от фонтанирующей. Буровики навинтили заливочные головки, от них к огромным язам потянулась паутина труб. Наступил решающий момент.