Читаем без скачивания Избранное - Юрий Скоп

— Что же это вы, Иван Андреевич, не звоните, а?.. Второй вечерок у телефончика караулю… Ведь вроде-то договорились по-человечески — позвоните?.. Неужели так уж не о чем говорить стало?..

Михеев, вслушиваясь в кряквинскую иронию, неожиданно зло подумал: «А сам-то, сам давно ли разговорился?.. Вон ведь сколько лет прошло, пока ты не додумался до этих расчетов… Что ж ты раньше-то помалкивал?..» Разом вспомнился их разговор с Кряквиным после того, как Михеев внимательно проштудировал его работу с экономическими прогнозами настоящего и будущего комбината… Когда Кряквин вспылил, обвиняя Михеева в приспособленчестве, он, сдерживая себя, спокойно сказал ему:

— Алексей Егорович, я бы очень просил вас… быть потактичнее… Иначе может случиться так, что мы с вами не сработаемся…

Кряквин пронзительно посмотрел на него, помолчал, а потом, улыбнувшись, нервно и весело ответил:

— Ерунда! Сработаемся.

— Это как понимать? — спросил Михеев.

— А очень просто. Я на колени встану перед кем угодно, лишь бы остаться на комбинате, понял? А вот приведу рудники и карьеры в порядок — сам уйду… Сам!

— Ерунда… — прошипел Михеев и, превозмогая боль, сел на тахте. Замельтешили в глазах ломкие, скользкие искорки… «Хватит… Сейчас мы. Ну скорей же, скорей проходи!» — приказал он кому-то, беззвучно шевеля губами и — удивился… Боль вдруг действительно оборвалась и — точечка потухла…

— То-то… — злорадно усмехнулся Михеев, набирая всей грудью тепловатый, безвкусный воздух комнаты. «Ничего, ничего… Сейчас я ей все скажу. Все…»

Наклоняясь за носками, он ощутил в груди тусклую, зыбкую тяжесть. С трудом распрямился и посидел в неподвижности, пережидая внезапное головокружение. Затем, когда оно кончилось, брезгливо и вяло отвернул от себя сову, чтобы не видеть ее залитых желтью, бессмысленно выпученных глаз…

Вере Владимировне не спалось. После того как они натянуто разошлись с Михеевым по разным комнатам и в квартире наладилась душная, темная тишина, Веру Владимировну охватило щемящее, смутное беспокойство.

Она ворочалась на диване, не находя себе удобного положения, то и дело переворачивала подушку, чтобы хоть как-то охладить горячее лицо, включала и выключала торшер, смотрела на часы, пробовала читать и не могла сосредоточиться, закуривала, но тут же гасила сигареты, нервно расплющивая их пальцами в пепельнице.

Она беспрерывно думала о Михееве… И чем напряженнее думала о нем, тем тревожнее и тяжелее становилось у нее на душе.

Теперь уже Вера Владимировна чувствовала себя виноватой перед ним, хотя поначалу считала свою сегодняшнюю неприязнь к Михееву вполне справедливой. «Тоже мне… демагог, правдоискатель в скафандре. Ты ее делай, правду-то эту, как понимаешь, и тогда нечего будет ныть и жаловаться на кого-то… Устал он, видите ли. Сломался… Ну, так и скажи об этом честно и уходи, не мешай другим…»

Но постепенно неприязнь улетучивалась из Веры Владимировны, уступая место мучительному и томящему недовольству собой. «Максималистка, — казнилась Вера Владимировна, — дура… Да разве так лгут?.. Он же, не зная, наверно, куда подевать себя, пришел к ней, ждал ее, чтобы излить и облегчить душу, а она… Ужасная дура!..»

С размаху она зарылась головой в подушку. Ей было невыносимо стыдно сейчас за себя перед Иваном Андреевичем, которого она так незаслуженно отчитала ни за что. «Не-ет, — лихорадочно думала Вера Владимировна, — сейчас я встану и пойду к нему. Пойду… и извинюсь, извинюсь… Он поймет. Должен понять…»

В прихожей послышались шаркающие шаги и какой-то неясный шум.

Вера Владимировна насторожилась… Сердце ее забилось сильно и часто. «Он… — радостно подумалось ей, — сам…»

Она торопливо нашарила рукой на тумбочке очки и надела их. Моментально огладила взъерошенные волосы…

Михеев на ощупь вошел в гостиную и нерешительно кашлянул.

— Что вам угодно, Михеев?! — вырвалось у Веры Владимировны неожиданно громко. Она даже и сама не поняла, почему это так у нее получилось, и, напуганная собственным голосом, прижалась спиной к стене, надергивая на плечи одеяло.

Сделалось очень тихо, и было слышно, как дышит, с подсапыванием, Михеев…

Вот он опять кашлянул и только потом, глухо, отозвался:

— Я… простите, Вера Владимировна… только попить. Минеральной…

Она судорожно рванула шнурок торшера, включая свет.

Михеев понуро стоял возле двери в шапке, застегнутом на все пуговицы пальто, с портфелем в руке… Но не это сейчас поразило Веру Владимировну. Не это… Ошеломило ее лицо Ивана Андреевича: какое-то мглистое, неживое… Мрачно и грузно набрякли под его глазами мешки. Щеки, испачканные проступившей щетиной, обвисли… И мокро проблескивали в морщинах на лбу мелкие капельки пота…

— Вы уж простите меня… — невнятно пробубнил Михеев и, подойдя к шкафу, откинул со скрипом дверку верхнего отделения. Привстав на носках, потянулся за чашкой…

— Они же на столе, — встревоженно подсказала Вера Владимировна.

— Да? — как-то отрешенно спросил Михеев и обернулся. В то же мгновение снятая им уже с полки чашка выскользнула у него из пальцев, цокнула донцем о резной край шкафа, отскочила немного и с коротким, обрывистым звоном рассыпалась на паркете… Звук был такой, будто кто-то щелкнул ногтем по тонкой струне и тут же прижал ее.

У Веры Владимировны перехватило дыхание. Она с трудом проглотила набухший у горла комок.

— Вы… разбили… мамину чашку.

Михеев, нелепо соглашаясь, закивал головой:

— Да, да… я сейчас… — и, подгибая колени, бесформенной грудой опустился на пол. Начал медленно собирать осколки и почему-то складывать их в карманы пальто. Вера Владимировна, кусая губы, смотрела на ползающего Михеева и вдруг, не выдержав, вытолкнула из себя задушенным шепотом:

— Не надо, Мих-х-хеев… И-идите… — «ко мне» — хотелось сказать ей, но она почему-то так и не договорила последнего слова.

Михеев замер, стоя на четвереньках, несколько секунд так и глядел на Веру Владимировну, затем, помогая себе руками, поднялся и, не оглядываясь, вышел из комнаты.

Поплыли перед ним, свиваясь в тугие жгуты, оранжево-черные кольца… В сердце вцепилась, не отпуская, протяжная, жгучая боль. Михеев упрямо добрел до лифта, прижался всем телом к решетке ограждения и вдавил наконец выскальзывающую из-под пальца пластмассовую кнопку вызова, ненужно запомнив кроваво налившийся в ней свет.

У него еще хватило сил дождаться прихода кабины, открыть дверь и со стуком сойти на шатучую, просевшую под его тяжестью площадку… Он выронил портфель, но сумел все-таки захлопнуть лифт. Последним усилием, уже не видя ничего, заставил себя приподнять руки и ладонями, наугад, упереться сразу во все клавиши отправления…

Белая точечка вздрогнула в нем, стронулась с места и толчками, подпрыгивая, стала приближаться к нему из какой-то немыслимой темной бездонности… Она все росла и росла, и все ослепительней и невозможнее делался ее блеск…

Страшная боль согнула Михеева пополам и швырнула на зашарканный, пыльный линолеум кабины.

Он упал лицом вниз…

И ничто не помешало гудящему движению лифта. Погромыхивая разболтанными суставами, сухо скрипя, лифт послушно и мягко доставил Ивана Андреевича по назначению.

— Ко-нец, — вслух повторила Ксения последнюю надпись на экране и, наваливаясь плечом на Варвару, жарко дохнула ей в прикрытое тонким пушистым платком ухо: — Вставай, Кряквина!

В зале зажгли свет. Сразу задвигались, заговорили люди. Зазвякало звучно возле дверей сорванное с петель железо крюков. Покатились по узким проходам впущенные в теплоту с темной наружи морозные, белые шары.

Ксения поднялась с места, и сиденье, откидываясь, резко приподняло подол ее модного кремового пальто, заголяя красивые, чуть полные ноги, обтянутые капроном.

Варвара быстрым движением оправила ткань.

— Что? — обернулась Ксения. — А-а… — Она игриво подмигнула. — Чего ты беспокоишься?

Варвара укоризненно посмотрела на нее черными, влажными глазами и ничего не сказала. Придерживая сиденье рукой, встала, и они боком начали выбираться к выходу.

Уже на улице, отделившись от общей людской массы, Ксения, ныряя лицом в лисий воротник, зевнула и спросила про фильм:

— Ну как тебе?

— Мне понравилось… — задумчиво ответила Варвара.

— А мне никак. Не люблю про деревню… Одно да одно — коровы, председатели.

— Не понимаешь, значит.

— О-хо-хо… Куда там! Ты много в ней понимаешь…

— Понимаю, — серьезно сказала Варвара. — Я деревенская.

— Ну и что? — фыркнула Ксения. — А я-то, по-твоему, откуда?

— Не знаю.

— Из Копенгагена… — захохотала Ксения. — Ты погляди, деревня, хорошо-то как…