Читаем без скачивания Избранное - Юрий Скоп

Поначалу еще все шло ничего, Юлий Петрович с ходу перехватил инициативу, многозначительно произнес заранее отрепетированный тост в честь «изменника ро… (пауза), извиняюсь, ру… дника…», удачно подкинул пару самых свежих анекдотов, которые притаил до подходящего случая после недавней ночевки у него знакомого лектора-социолога из Ленинграда, хорошо скаламбурил в адрес главного экономиста Гимова, известного на комбинате потрясающей осторожностью и скупой предусмотрительностью во всем, активно высказал свое отношение к последним событиям в Ливане — так что был вполне удовлетворен собой. Но постепенно, по мере провозглашения последующих тостов, Юлий Петрович все трудней и трудней отыскивал в нарастающем гаме и разговорной неразберихе паузы, когда бы мог еще и еще явить свое неисчерпаемое остроумие и полемический блеск, и он заскучнел, подзамолк, отошел в тень, все более и более тяготясь своим пребыванием здесь.

Если бы Юлий Петрович мог позволить себе выпивать, как все, что когда-то, не так уж и давно, он умел делать, или хотя бы хорошо закусывать — это бы хоть как-то компенсировало вынужденное бездействие его за столом, но, к сожалению, и то, и другое Юлию Петровичу было категорически запрещено врачами после случившегося с ним два года назад в Кисловодске инсульта. Прихватил он его основательно, и впоследствии, выкарабкавшись-таки из болезни, Юлий Петрович остался заметно помечен ею: при ходьбе подволакивал правую ногу и говорил теперь с некоторым затруднением. Последнее было для него, пожалуй, самым тягостным. Ведь он славился по всему району своими лекциями, докладами, выступлениями…

Юлий Петрович по натуре был человек чрезвычайно деятельный. Он любил говорить. И мог говорить вечность, лишь бы слушали. Он знал все и обо всем. На трибунах и перед аудиторией он возгорался благороднейшим пламенем оратора, логично и неколебимо отстаивающего свою уверенность и убежденность. В такие минуты Юлий Петрович делался как бы выше ростом, стройнее и элегантнее. Голос его был звучен, он слегка грассировал. Скользкая седина поредевших волос и отлично ухоженные усы импозантно дополняли чуть восточную внешность. Каждый жест был необходим и важен.

Юлий Петрович прожил на Севере много, и за эту жизнь кем только не был на Севере… Полярские старожилы помнили его еще в подтянутой форме офицера НКВД, это когда еще рудничные зоны бдительно охранялись с молчаливых сторожевых вышек, и по ночам, в подсиненном морозном безмолвии, бело дымились в горах бессонные луны прожекторов…

Потом он возглавлял руководство всем снабжением района… Потом верховодил подсобным хозяйством комбината… Позже числился кем-то в орсе, а перед тем как стать социологом, побыл снабженцем на руднике Нижний. Отсюда его и попросил уйти нынешний главный инженер комбината Кряквин. Он тогда заступил в должность начальника рудника.

Прощальный диалог Кряквина со снабженцем Шаганским тоже зафиксировался в памяти полярских старожилов. Кряквин вызвал Шаганского в кабинет и спросил, почему рудник до сих пор не обеспечен нужным количеством лесоматериалов.

Юлий Петрович кивнул, понимая, пошевелил губами, открывая золотые коронки, и, как всегда, намерился отвечать обстоятельно и логично:

— Видите ли, Алексей Егорович, для того, чтобы лес стал просто деловой древесиной… то есть крепежником, брусом, шпалой, тесом и… если хотите, даже дровами… э-э… необходимо понять и усвоить всю специфику существующей организации лесозаготовительного производства в суровых, полярных условиях…

— А для того чтобы крепежник был в руднике, — остановил его Кряквин, — я бы просил вас, Юлий Петрович, как можно скорее… вот прямо сейчас — освободить занимаемое вами место и на досуге усвоить и понять всю существующую специфику организации горных работ под землей. Всего наилучшего.

При Кряквине Юлий Петрович проработал на руднике всего три часа. Оттого, вероятно, и не мог никак позабыть столь обидно короткого стажа совместной деятельности. Вот почему и сейчас, спустя столько лет, он нет-нет да и отплачивал помаленьку Кряквину свой душевный должок, не упуская любой возможности намекнуть директору комбината, доверием которого он, к удивлению многих, пользовался в последнее время, о выдающихся способностях главного инженера и о его все возрастающем авторитете руководителя в сфере рабочего класса комбината.

Да, Юлий Петрович именно хвалил и умело возвеличивал перед Михеевым фигуру Алексея Егоровича… Никогда не опускался при разговоре с ним до обывательских, пускай и доверительных, сплетен, никогда не пытался подловить Кряквина на каких-то неизбежных житейских промахах и мелочах… Наоборот, именно каждую мелочь Юлий Петрович умело облекал в высшее проявление инженерного ума Кряквина, с не видимым никому удовольствием отмечая раз за разом или придумывая глухую пока еще и неосознанную неприязнь Михеева к своему главному инженеру…

Когда веселье компании в банкетном зале дозрело до «борьбы на локотках», Юлий Петрович, не замеченный никем, вышел в холл ресторана. С минуту подышал здесь свежим, клубливо струящимся из открытой фрамуги воздухом, затем демократично потрепался со знакомым метрдотелем, одетым в несколько необычный для Полярска отутюженный фрак, заглянул в основной зал ресторана, где электрически буйно гремел оркестр, сновали молоденькие официантки и одинаково неумело прыгали друг перед другом, размахивая руками, танцующие, а потом и надумал позвонить Ксении Павловне Михеевой, расположением которой — он этого добился неназойливым вниманием: цветы, информация о дефицитных товарах на складе, анекдоты, редкие книги и прочие милые пустяки — пользовался.

Метрдотель услужливо отомкнул ему директорский кабинет и вежливо удалился. И вот теперь, так и не договорив с Ксенией Павловной, хотя она ему и сказала «одну минуту…», Юлий Петрович, недоумевая, смотрел на молчащую трубку, пока в ней, не отозвавшись на его «алло», не раздались тягучие сигналы отбоя.

— Допустим, что у мадам на кухне сбежал кофе… — сказал сам себе вслух Юлий Петрович и тоже положил трубку на рычаг.

Посидел, разглаживая пальцем усы, подумал… С кряхтением встал и вышел из кабинета. Увидел идущих по холлу к двери банкетного зала, безбожно опаздывающих на проводы Студеникина, начальников Нижнего и Верхнего рудников: Тучина и Беспятого.

— Кого я вижу! — громко сказал Юлий Петрович. — Господа, чем вы мотивируете опоздание?

— Да вот, понимаешь, все работаем… — сказал приземистый Беспятый. — У нас же наверху метет… Еле продрались.

— Суду все ясно… Прошу! — Юлий Петрович галантно распахнул перед ними дверь.

Они вошли и остановились. Никто на них не обращал внимания. Все сгрудились возле Студеникина, азартно следя за его борьбой с Гимовым.

— Кто… сле-дую-щий? — с напряжением в голосе спросил Студеникин и… со стуком припечатал руку Гимова к столу. — Пардон.

Высокий, костлявый Гимов сконфуженно вытер вспотевший лоб большим клетчатым платком и скривил тонкие губы, страдальчески реагируя на хохот и подначки вокруг.

— Я вам, Виктор Викторович, вот что могу посоветовать… — очень серьезно начал Студеникин. — Начинать с полотенца…

— Что с полотенца? — покосился недоверчиво Гимов.

— Все. По утрам перед работой берите обыкновенное полотенце, посильнее его мочите под краном и выжимайте. Сперва по часовой стрелке, после против. Ужасно помогает развитию бицепсов и трицепсов. За совет денег не беру. Бесплатно от сердца отрываю. Пользуйтесь и освободите стульчик. Кто следующий?

Гимов мешковато встал со стула и с трудом пролез сквозь хохочущее окружение.

— Смелее, смелее, товарищи! — призывал Студеникин, одаривая всех открытой улыбкой. По тому, как он пользовался этой улыбкой, можно было догадаться, что пользоваться своей улыбкой Студеникин умел. И вообще он производил весьма приятное впечатление: широкоплечий, широколобый, белозубый, веселый. — Да неужто перевелись на «Полярном» Калашниковы или, как их там, Кирибеевичи?

— Не шуми, не шуми. Не перевелись… — На стул против Студеникина уселся Скороходов, секретарь парткома, рыжеватый, скуластый мужчина. — Думаешь, ухряпал главного экономиста — так и все? Не-ет…

— Фью-у… — присвистнул Студеникин. — Вот это да! Коммунисты, вперед? Правильно, Сергей Антонович… Тем дороже будет и памятней победа.

— Это мы сейчас еще поглядим. Давай лапу.

Студеникин охотно приставил свой локоть к локтю Скороходова. Они обхватились ладонями. Напряглись. Закраснели лицами. Рука Скороходова было дрогнула и стала клониться, но он тут же с трудом выправил положение и в свою очередь пошел в наступление…

— Мо-ло-дец, парторг… — похвалил, кряхтя, Студеникин. — Первый… раунд… твой. Зато… второй… — Под белой рубашкой Студеникина вспухло обозначился плотный бугор мускула…