Читаем без скачивания Избранное - Юрий Скоп

— Ну и что? — фыркнула Ксения. — А я-то, по-твоему, откуда?

— Не знаю.

— Из Копенгагена… — захохотала Ксения. — Ты погляди, деревня, хорошо-то как…

Они остановились. Курчавился пар от дыхания. Несильный морозец приятно студил лицо. Небо вверху было светлым от звезд и как бы выгнутым от этой светлоты. Узкая прорезь сбывающей на нет луны косо мерцала над высиненным, млечно поблескивающим снегами склоном хребта. Там, в вышине, возле шахтных отверстий, тускло и зябко перемелькивались огоньки, будто кто-то украдкой курил там, зажимая цигарки.

— Луна стоит на капитанской вахте… На сотни верст рассыпался прибой… — нараспев прочитала Ксения, размахивая в такт снятой варежкой. — И словно белая, трепещущая яхта, уходит женщина, любимая тобой. А? Как?

— Чьи это? — спросила Варвара.

— А вот и не скажу-у… — обняла ее Ксения. — Пойдем ко мне, тогда узнаешь…

— Поздно уже, — начала было Варвара.

— Да ты что! Десять же часов только. Пойдем, а? Ну, пожалуйста. Скучно ведь до смерти! Я тебя чаем напою. Или коньяком?

Варвара подумала: «А что?.. Алексей раньше двенадцати все равно не придет…»

— И водки дадите?

— Спрашиваешь!

— Тогда пойдем, — улыбнулась Варвара. — Только на часок, ладно?

— Умница! — Ксения обрадованно чмокнула Варвару в щеку и, схватив за руку, потянула ее, валко прихрамывающую на левую ногу, через застеленную свежим снежком улицу.

Подругами, тем более близкими, Ксения Павловна Михеева с Варварой Дмитриевной Кряквиной никогда не были. И хотя знали они друг друга давно, чуть ли не с девичьих лет, когда еще начинали на комбинате простыми работницами, а теперь вот и жили в одном доме, в самом центре Полярска, неподалеку от управления, причем в одном и том же подъезде, только на разных этажах: Михеева — повыше, на четвертом, а Кряквина на третьем; и в личной их жизни много удивительно совпадало: почти одинаковый возраст, — Ксения лишь на год постарше Варвары; трагическая утрата детей — Варвару на последнем месяце беременности сбила машина; образование — обе заочно, в один и тот же год, закончили институт: Ксения — библиотечный, а Варвара — педагогический, — в отношениях их между собой, кроме слегка фамильярного и, в принципе, совсем не сближающего обращения на «ты», предложенного Ксенией, а не Варварой, больше, пожалуй, ничего и не значилось, — так, обычное, корректно обособленное и замкнутое добрососедство.

В какой-то мере этому определенно способствовало служебное положение их мужей. Михеев, например, с самого начала, как только заступил в должность директора комбината, настойчиво и терпеливо насаждал по всей иерархии управленческого аппарата так называемый им «элемент должностного разобщения». Он считал, что в среде подчиненных ему начальников не должно было быть никакого панибратства и чрезмерного дружелюбия. Конечно, все человеческое: радости, счастье, тревоги, горе — должны быть общими. Но должностное — только должностным. Здесь ценилась прежде всего умная, вежливая деловитость. И никакого самовлюбления. Если руководитель позволит себе однажды всерьез подумать о том, что он кого-то выше, хотя бы на «дельту эль», — нет-нет да и говорил своим подчиненным Михеев, — конец… Больше такого руководителя на комбинате не будет…

А каких только начальников не перевидали на «Полярном»: и горлохватов, и «кулачных бойцов», что чуть не так, не по-ихнему, дубасили по столу кулаком…

Каждое время привносило на комбинат свой стиль руководства. И стиль этот, незримо просачиваясь в каждую семью городка, сопричастного ко всему, что делалось на комбинате, так или иначе, но повторялся, как эхо, в каждой семье Полярска, сказываясь на общем поведении жителей и их бытие.

С приходом Михеева на комбинат «горловой» стиль командования производством исчез, будто его и не было раньше. Заметно поумерился и вообще приказной темперамент. Наступила пора приглушенной, замедленно-вдумчивой манеры общения с людьми. Даже на явочных диспетчерских совещаниях уже спорили без крика, подменяя его вежливо-язвительной иронией.

Директорский кабинет Михеева стал своеобразным размножителем этого нового.

Разом очистились обычно заваленные черт знает чем рабочие столы в отделах. У Михеева же на столе поблескивала только автоматическая шариковая ручка…

Белые рубашки и галстуки на инженерно-техническом персонале властно вытеснили разношерстные свитера и ковбойки. Михеев всегда приходил на работу в строгом костюме.

Иван Андреевич носил обручальное кольцо, и вскоре кольца искрились на руке чуть ли не каждого женатого мужчины.

Иван Андреевич жил в личной жизни обособленно, с мало кому известными подробностями, и это тоже, по-своему, перенималось полярскими жителями.

Так что не упроси сегодня Ксения Варвару Кряквину сходить с ней в кино и не затащи так настойчиво к себе на чай, еще неизвестно, когда бы они, соседки, сошлись столь близко, да и неизвестно — сошлись ли…

Варвара Дмитриевна, без пальто и платка совсем маленькая, сухонькая женщина, сгорбленно, уложив руки на колени, сидела на краешке обширного кожаного дивана в гостиной Михеевых и спокойно наблюдала за порывистой, шумной хозяйской суетой Ксении.

В гостиной было уютно и красиво. Толстый, неброской расцветки ковер гармонировал со светлым неполированным орехом мебели: стенка под потолок, кресла… Приятно посвечивала хрусталем и бронзой люстра. Книги, гравюры и шторы дополняли убранство, а дымчатая линза большого цветного телевизора выпукло вбирала в себя все это со вкусом подобранное великолепие, на фоне которого так странно и бедно смотрелась сейчас ссутулившаяся на диване Варвара Дмитриевна, одетая в коричневый домашней вязки жакет без рукавов поверх скромной голубенькой блузки в горошек и темные брюки.

На первый, не очень внимательный взгляд со стороны жена Кряквина некрасивая, а в сравнении с Ксенией так и вовсе дурнушка: чернявая, с узкими губами… Черты оттянутого книзу лица одновременно и мелковатые и резкие. Заметно расставлены скулы. Короткая стрижка. Волосы прямые, и на затылке, несколько старомодно, гребенка. Вот глаза только большие… Прекрасные, умные глаза. Они-то и оживляют худое лицо Варвары Дмитриевны и украшают его… Какие-то очень спокойные они, эти глаза. В черной их живой глубине постоянное удивление или недоумение. Оттого они и раскрыты широко… Перед такими наверняка невозможно лгать. Ясные и требуют ясности…

— Ну вот и все… — громко сказала Ксения, входя в гостиную с подносом в руках. — Кушать подано!

Она водрузила поднос на журнальный столик перед Варварой, подтащила кресло, бухнулась было в него, но тут же вскочила и, порхнув к бару, вмонтированному в стенку, выудила бутылку и рюмки.

— Вот теперь, кажется, полный порядок… Хотя погоди, без музычки как же? Ты Зыкину любишь?

— Люблю, — сказала Варвара.

— Тогда сейчас… — Ксения включила проигрыватель и поставила пластинку. — Слушай.

Пошипев, корунд добежал до первого всплеска струн. Мягко набрали они певучую переборность, а после и родился, пока еще издалека, знакомый голос, наполненный светлой, бабьей печалью…

За окошком свету мало,белый снег валит, валит…А мне мама, а мне мамацеловаться не велит…

Ксения посмотрела на часы — половина одиннадцатого… Подошла, покачиваясь в песенный такт, к темному окну, внимательно приценилась к собственному отражению… Нет, вроде бы несильно пока видать морщинки… Хотя, если вот так, вплотную, — заметны все же… Бережно помассировала под глазами, вздохнула и резко повернулась к Варваре, задумчиво и неподвижно слушающей песню.

— Давай, Варя, выпьем, а? По капельке. Что нам терять? Мужья нас покинули… А потом я тебе спою. — Она убавила звук и села напротив Варвары. Наполнила маленькие, похожие на бочечки, хрустальные рюмки. — За что?

— За что хочешь…

— Ну, тогда за нас с тобой. Ведь сам за себя не выпьешь — никто не догадается. Поехали! — Они чокнулись.

Варвара пригубила чуть-чуть и поставила рюмку. Ксения свою выпила всю. Нарочно, по-мужски крякнула и, проводя пальцем под носом, нарочно же шмыгнула:

— Наливай, Варя, чай. Хозяйни-чай… Ишь — в рифму получилось. Будь как дома, а то мне тут все опротивело… Все!

— Что?

— Да все вот это! — Ксения широко махнула рукой. — Вот так вот сидишь здесь одна, как эта… — Она не договорила и встала с кресла. — И старишься. Понимаешь, Варвара Дмитриевна? Мы ведь все время старимся. Жуть одна! А охота пожить… О-о… И чтобы все коромыслом летело! Вот ты сейчас Зыкину слушала… А что Зыкина? Мы ведь и почище умеем, только никто про это не знает. Иногда… так и вижу себя на сцене. — Ксения быстро подошла к проигрывателю и опять отыскала самое начало. — Значит, так. Ты только представь… Михеева идет по сцене… На ней чудное, до пола, белое платье. Зал — ждет, не дышит. Тишина — мертвая… Легкий поклон, — Ксения кашлянула, — и…