Читаем без скачивания Будни и праздники императорского двора - Леонид Выскочков

В воскресенье, 27 января 1831 г., «на представлении в Эрмитаже» Долли Фикельмон встретилась с императрицей Александрой Федоровной, которую долго не видела. «Она по-прежнему прелестнейшая из женщин, – записала Долли, – но в этот раз показалась мне печальной и несколько удрученной. Что касается женщин вообще, зала блистала ими, но вместо элегантных красавцев-гвардейцев виднелись довольно невзрачные незнакомые фигуры» [1111] . Вряд ли нужно особо пояснять отсутствие в зале гвардейских офицеров – русская гвардия отправилась в польский поход на подавление восстания. Другое упоминание 7 февраля 1835 г.: «В театре Эрмитажа состоялось несколько спектаклей, в том числе опера "Роберт-дьявол", которая произвела фурор и которую мы страстно любим..» [1112] Речь шла об опере немецкого композитора Джакомо Мейербера (Якоб Либман Бер; 1791–1864), впервые поставленной с сенсационным успехом в 1831 г. в Париже. В первой половине 1830-х гг. театр часто посещается столичной аристократией. В дневнике Долли Фикельмон от 11 января 1832 г. находим запись: «Теперь каждое воскресенье в Эрмитажном театре устраиваются спектакли. Иногда очень досадные! Часто выбор пьес неудачен…» Вспоминая о веселой зиме 1838 г., великая княжна Ольга Николаевна отмечала: «Иногда устраивались спектакли во дворце» [1113] .

В своем дневнике от 31 августа 1832 г., имея в виду водружение Александровской колонны на Дворцовой площади, Долли Фикельмон записала: «Состоялось открытие нового театра, который тоже будет носить имя Александра». Она допустила неточность. Новый театр получил название Александринского в честь императрицы Александры Федоровны и назывался так (также в быту «Александрины» и «Александринка») до середины 1850-х гг. В день открытия была поставлен трагедия М. В. Крюковского «Пожарский» с В. А. Каратыгиным в главной роли. Театр был построен по последнему слову техники и противопожарной безопасности. Как отмечает историк архитектуры В. К. Шуйский, в театральном зале было установлено: 10 лож бенуара, 26 – первого яруса, 27 – третьего, 16 – четвертого и балкон на 36 мест. В партере было установлено 243 кресла в 9 рядов, в амфитеатре – 183 стула; в галерее четвертого яруса размещалось 151, в пятом ярусе – 390 зрителей, а общая вместимость зала составила до 1700 зрителей. Мебель была выполнена лучшими мебельными мастерами, в начале 1840-х гг. обветшавшую голубую обивку зала заменили на красную и увеличили ложи у авансцены.

Архитектор К. И. Росси предусмотрел и обширные императорские апартаменты, в которые вел отдельный вход со стороны аркады. В небольшой передней находилось (и находится) зеркало в бронзовой оправе, а на третьем этаже, куда вела белокаменная лестница, открывается анфилада небольших уютных комнат, которые можно было использовать по разному назначению, а также туалетная. С лестницы прекрасные двери ведут в аванложу, украшенную зеркалами и малахитовым камином (нечто вроде передней), далее – в ложу. Специальное потайное окошко в ложе позволяло видеть не только сцену, но и часть закулисья. С лестницы другие двери вели в нижнюю царскую ложу наравне со сценой, а также на саму сцену [1114] .

Александринский театр считался «русским», так как в нем в основном ставились произведения, исполнявшиеся на русском языке. В. Г. Белинский не был высокого мнения о репертуаре этого театра. Пьесы в его репертуаре, по замечанию критика, «разделяются на три рода: 1) пьесы, переведенные с французского, 2) пьесы, переделанные с французского, 3) пьесы оригинальные. О первых, прежде всего, должно сказать, что они большею частию неудачно переводятся, особенно водевили… Русские переделки с французского нынче в большом ходу: большая часть современного репертуара состоит из них. Причина их размножения очевидна: публика равнодушна к переводным пьесам; она требует оригинальных, требует на сцене русской жизни, быта русского общества… Об оригинальных пьесах нечего и говорить» [1115] .

Естественно, русские пьесы ставились и до открытия Александринского театра. Долли Фикельмон в своем дневнике от 27 августа 1829 г. пишет: «Видела в русском театре представление новой трагедии "Ермак", сугубо патриотической пьесы, вдохновенно сыгранной с воодушевлением и овациями. Множество параллелей с нынешним положением России и с успешным ходом нынешней войны с Турцией произвели на публику ожидаемое впечатление» [1116] . Речь шла о пьесе в стихах А. С. Хомякова, в которой главную роль играл Василий Каратыгин (брат комика и мемуариста Петра Каратыгина).

Хотя Николаю I нравились водевили, однако не им он уделял основное внимание. Неоднократно Николай Павлович выступал арбитром при постановке острых и злободневных произведений. Как отмечал Ф. А. Бурдин, император любил haute comedie, а любимыми русскими его пьесами были названные тем же В. Г. Белинским шедеврами «Горе от ума» и «Ревизор». По мнению мемуариста, Николай Павлович не всегда был виновен в чрезмерных строгостях цензуры. Отдельные сцены из комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума» под разными названиями ставились уже с 1830 г. В 1831 г. была постановка в Москве. Тогда наследники А. С. Грибоедова обратились в Цензурный комитет с просьбой разрешить опубликование пьесы. Цензор О. И. Сенковский счел напечатание возможным с заменой только одной фразы – «кто что ни говори, они (львы и орлы. – А. В.), хоть и животные, но все-таки цари» – на согласованный с покойным автором вариант «кто что ни говори, а все-таки они цари». Он считал возможным опубликование полного текста, так как в России по рукам ходило около 40 тысяч рукописных списков этого произведения и две или три тысячи экземпляров опубликованного текста с купюрами не могли что-либо изменить.

26 января 1831 г., почти через два года после тегеранской катастрофы, «Горе от ума» вышло на сцену Большого театра Петербурга в бенефис Брянского. Чацкого играл великий Василий Каратыгин, пользуясь указаниями, когда-то полученными его братом от самого Грибоедова. Петр Каратыгин играл Загорецкого; Нимфодора Семенова – Софью; Брянский – Горича; жена Василия, дочь актрисы Колосовой, – молодую супругу Наталью Дмитриевну; Ежова – старуху Хлестову; Сосницкий – Репетилова. Цензурные пропуски зрители восполняли по памяти. Решение о публикации пьесы тем не менее задержалось в III Отделении у М. Я. фон-Фока. В марте 1833 г. в Московском цензурном комитете вновь рассматривался тот же вопрос. Цензор Цветков не счел возможным опубликование пьесы на том основании, что по ходу действия молодая девушка остается на ночь в спальне с мужчиной и выходит вместе с ним «без всякого стыда». Главное управление цензуры все же сочло пьесу возможной к опубликованию, но для перестраховки представило это на рассмотрение императору. Вскоре, 16 апреля 1833 г., последовала высочайшая резолюция: «Печатать слово от слова, как играется – можно; для чего взять манускрипт из здешнего театра» [1117] . Комедия была издана, хотя в полном виде постановка пьесы состоялась только в 1869 г. [1118]

Еще больше повезло «Ревизору». Артист Ф. А. Бурдин рассказывает, как В. А. Жуковский «однажды сообщил государю, что молодой талантливый писатель Гоголь написал замечательную комедию, в которой с беспощадным юмором клеймит провинциальную администрацию и с редкой правдой и комизмом рисует провинциальные нравы и общество. Государь заинтересовался» [1119] . Жуковский прочитал пьесу Николаю Павловичу, который выслушал ее, смеясь от души [1120] . Он пришел на ее премьеру в Александринский театр 19 апреля 1836 г., а вслед за ним потянулся и высший свет. Впервые со сцены прозвучали простонародные выражения типа «свинья в ермолке». В своем дневнике А. И. Храповицкий зафиксировал свои впечатления и эмоции: «Государь император с наследником внезапно изволил присутствовать и был чрезвычайно доволен, хохотал от всей души. Пьеса весьма забавна, только нестерпимое ругательство на дворян, чиновников и купечество. Актеры все, в особенности Сосницкий, играли превосходно. Вызваны: автор, Сосницкий и Дюр» [1121] . Впоследствии Николай Павлович, со слов М. С. Щепкина, ссылавшегося на самого Н. В. Гоголя, говорил: «В этой пьесе досталось всем, а мне в особенности» [1122] .

Упомянула об этой пьесе и великая княжна Ольга Николаевна, описывая светскую жизнь императорской семьи зимой 1844 г.: «Три раза в неделю посещали итальянский или французский театр, между ними иногда русский. Артисты были прекрасны, но репертуар неважный. После грибоедовского 'Торе от ума" не ставили больше ни одной значительной пьесы, кроме гоголевского "Ревизора", который, благодаря поддержке Папа, миновал цензуру» [1123] . По существующей легенде, оказавшись после дорожного происшествия в уездном городе Чембаре Пензенского губернии, после приема местных чиновников император воскликнул, обращаясь к свите: «Ба! Да я их всех знаю!» Он пояснил, что хотя первый раз в Чембаре, но знает всех по «Ревизору» [1124] . Отвечая на письмо наследника Александра из Твери, 8 мая 1837 г. император предупреждал: «Не одного, а многих увидишь подобных лицам "Ревизора", но остерегись и не показывай при людях, что смешными тебе кажутся, иной смешон по наружности, но зато хорош по другим важнейшим достоинствам, в этом надо быть крайне осторожным» [1125] .