Читаем без скачивания Быть Сергеем Довлатовым. Трагедия веселого человека - Владимир Соловьев

И вот Довлатов вынужден эмигрировать из СССР. Именно вынужден, подчеркиваю, да просто выпихнут из страны, а не ловко подстроил свой отъезд, как опять-таки передергивает Попов. Надоело, признаться, его неумолчное злоречие. Но на Сережиных проводах именно Попов, а не его ненавистный соперник, проявляет какое-то сверхъестественное прозрение. Валера успокаивает себя тем, что там, в Америке, «лет пять все одно должно пройти, прежде чем из просто наблюдательного человека выработается писатель. Да лет пять еще, как минимум, уйдет на то, чтобы все поверили наконец, что вот этот вот тип, вроде бы известный им со всеми потрохами, — настоящий писатель».

Итак, Попов провидчески положил «еще не писателю Сереге» больше десяти лет только на писательское самоопределение. А Сережа всего-то отмотал в Нью-Йорке неполные двенадцать лет. Невероятное зловещее предсказание. И ничего хорошего улетающему Довлатову не сулит.

Убить пересмешника

Так и случилось. А я-то надеялась, вынужденная глотать весь яд, желчь и злобу этой умопомрачительной лажи, что на американском, априорно успешном, благополучно написавшем и издавшем все свои книжки Довлатове Попов наконец угомонится, образумится и вспомнит о своих обязанностях объективного биографа. Какое там! Я недооценила мстительный и прямо-таки остервенелый реваншизм Попова. Закусив удила, он, как разъяренный до бешенства конь, помчался топтать и сокрушать покойного Довлатова, объявив его прозу «довлатовщиной» — пустозвонким и эффектным, как цирковой номер, смехачеством, а его самого, трагического героя русской литературы, — антигероем: лишним человеком в русской литературе.

Попов выводит Довлатова из литературы вообще — не только современной, но из классической русской традиции. Не только из литературы, но из самой русской культуры. У него хватает наглости заявить, что в России у аморалиста Довлатова не было ни малейшего шанса стать русским писателем — «на русской березе рассказы Довлатова не выросли бы никогда, ни при какой политической погоде». Не по себе становится после этих страшных слов.

Последние эти главки — погромные. Запальчиво, но целеустремленно Попов чинит расправу над Довлатовым — писателем и человеком. И даже громадную и затяжную его славу обесславливает.

С присущей ему «виртуозностью», то есть свирепой расчетливостью, этот «Довлатов» становится «первым парнем на Ньюйоркщине». С безумной прозорливостью предчувствует и уже разрабатывает свою «будущую славу в России». Если в Питере — робко, то в Нью-Йорке он уже «гениально» самопиарствует (неведомо для самого себя). Умышленно нарывается на катастрофы — перспективные сюжеты будущих его сочинений… Ну да, знакомая уже читателю картина — монструозный псевдонимец Довлатова разгулялся на американском просторе!

Идем дальше — вслед за вершащим свой праведный суд «честным Яго» Поповым. Узнаем, что филигранное мастерство Довлатова на самом деле ущербно, с крупными изъянами, нуждается в чужой помощи. «Довлатов… не любил работать над своими рассказами в одиночку, предпочитая советоваться с достойными людьми на каждом этапе рукописи, и лишь таким способом „доводил сочинение“».

Мало того, Довлатову для создания крепкой, правильно сориентированной, убедительно законченной прозы требовался редактор — сам бы он с этим делом не справился. Без совместной работы с этим редактором «главные довлатовские шедевры… могли бы не появиться». Без помощника, «равного ему по силе», он бы «погиб и как писатель не состоялся».

Как же спасти его от этого неминучего творческого обвала, где взять чудотворного помощника, а фактически — соавтора? Никогда, никогда не появились бы на свет лучшие довлатовские вещи… «Трудно теперь себе это вообразить — но такое могло случиться, если бы не…» Вот тут и является на сцену неведомо откуда Deus ex machine: верный друг, палочка-выручалочка, довлатовский благодетель и спаситель Игорь Ефимов! Зато ведомо зачем: теперь отстрел Довлатова ведется опосредствованно — с помощью его давнего врага и ненавистника.

Напомню, что Ефимов издал в своем «Эрмитаже» только три книги Довлатова — «Зону», «Заповедник» и «Чемодан». И тесное плодотворное их содружество на уровне соавторства, как вещает Попов, велось исключительно «по почте». Для вящей убедительности он продлевает творческую помощь Ефимова на долгие годы — как назад, так и вперед. Благодаря Ефимову «лучшие книги Довлатова вышли в Америке… И вклад Игоря Ефимова неоценим». Для Довлатова — это самые результативные годы. Без помощи Ефимова ничего бы у него не вышло. Таков итог Попова.

Немощный, зависимый от помощников, творчески несостоятельный Довлатов — вольное сочинение Попова, но с подачи и в представлении Игоря Ефимова, в нью-джерсийском доме которого скуповатый, как Плюшкин, Попов подолгу гостил на полном обеспечении и с упоением выслушивал и записывал все ефимовское злоречивое фуфло о творческом сотрудничестве с Довлатовым.

Так неуемно Попов славословит бескорыстно делового Ефимова и так огульно третирует неблагодарного юзера Довлатова, что невольно создается и уже не проходит впечатление, что вся эта туфта под видом биографии пусть и частично, но в значительных частях надиктована Ефимовым, так сказать проплачена впрок (ефимовское отменное гостеприимство), и что выступает он, Ефимов, тайным соавтором вовсе не Довлатова, а Валеры Попова.

Тем более что у Игоря Ефимова уже есть именно организаторский опыт, ему не впервой поднимать антидовлатовскую рать. Вспомним, какой он, десятью годами раньше, устроил шабаш из подопечных ему и зависящих от его издательства авторов-довлатофобов в связи с выходом контрабандного почтового романа, в котором он сам — положительный герой и супермен, зато его корреспондент Довлатов — антигерой: подонок, сукин сын и сам себе враг!

Но Попову этого мало, и он уже не довольствуется замещенным, by proxy, разгромом и устраивает личную расправу с ненавистным Довлатовым, выносит покойнику смертный приговор и сладострастно, с почти физически ощущаемой лютостью, приводит его в исполнение. Лопнула — причем с вонью! — любимая прежде газета «Новый американец», которой Довлатов отдал столько времени и крови, ликует Попов.

Следующий обвал: рухнуло еще одно, самое главное дело его бездарно прожитой жизни — замечательная, плодотворная, спасительная дружба с Ефимовым.

Мир Довлатова рушится! Мало ему сомнений в своих рассказах — выходит, что и как человек он — говно на палочке! Причем все его книги, согласно Попову, — это «перечень улик». А потому ступеньки к славе оказываются для самого Довлатова, для его души ступеньками в ад. Все главные точки опоры уходят из-под ног. Полный моральный крах. Рухнуло и главное «строение» Довлатова — он сам! Пора кончать счеты с жизнью. Единственный выход — в смерть.