Читаем без скачивания По воле судьбы - Маккалоу Колин

— Ну-ну, успокойся, — беспомощно пробормотал Фавоний. Он помолчал и изрек: — Цезарь тоже ведь лысый, но это ему не мешает.

— Он вовсе не лысый! — взвизгнул Агенобарб. — У него еще достаточно волос, чтобы зачесать их с затылка на лоб! — Он скрипнул зубами. — И потом, на людных сборищах ему полагается носить дубовый венок, а тот держит прическу.

Тут к ним вошла жена Агенобарба. Порция, старшая сестра Катона. Коротконогая, толстая, вся в веснушках. Они рано поженились, и их брак оказался счастливым. Дети рождались с периодической регулярностью. Двое парней и четыре девчонки, но, к счастью, Луций Агенобарб был достаточно богат, чтобы обеспечить продвижение сыновей и дать приданое дочерям. Кроме того, у них был еще один сын, которого усыновил Аттилий Серран.

Порция посмотрела на мужа, что-то промурлыкала и кинула сочувственный взгляд на Фавония. Потом прижала несчастную голову Агенобарба к своему животу и похлопала его по спине.

— Дорогой, перестань горевать, — сказала она. — По какой-то причине Рим не хочет облечь тебя жреческим саном. Но это вовсе не из-за твоей лысины, иначе тебя не избрали бы консулом. Сосредоточься на том, чтобы наш Гней стал жрецом. Упокойся, веди себя как мужчина.

— Но Марк Антоний! — простонал Агенобарб.

— Марк Антоний — публичный идол, примерно такой же, как гладиатор. — Она пожала плечами, поглаживая мужа, как больного ребенка. — Конечно, он не такой способный, как Цезарь, но равен ему в умении очаровывать чернь. Людям нравится голосовать за него, вот и все.

— Порция права, Луций Домиций, — согласился Фавоний.

— Конечно, я права.

— Тогда скажите мне, зачем он приехал в Рим? Ведь ему удалось победить in absentia!

Агенобарб получил ответ на свой вопрос через несколько дней, когда Марк Антоний, новый авгур, объявил, что он баллотируется на должность трибуна от плебса.

— Boni даже не почесались, — усмехнулся Курион.

Для человека, который всегда выглядел великолепно, Антоний стал выглядеть еще лучше, подумал Курион. Жизнь с Цезарем пошла ему на пользу, включая и запрет Цезаря на вино. Редко Рим рождал подобного великана и силача, внушающего благоговение огромными гениталиями и неукротимым оптимизмом. Люди смотрели на него, и он нравился им совсем не так, как нравился Цезарь. Вероятно, цинично думал Курион, потому что он излучал мужественность, не будучи красивым. Обаяние Цезаря, как и Суллы, действовало и на мужчин, и на женщин. Если бы это было не так, старая утка о связи Цезаря с царем Никомедом не возникала бы так часто, хотя с тех пор никто не мог заметить чего-либо подозрительного в его сексуальной активности. А ведь утка про царя Никомеда держалась только на показаниях двух людей, ненавидевших Цезаря, — уже умершего Лукулла и очень даже живого Бибула. Однако Антония, порой прилюдно посылавшего Куриону сладострастные поцелуи, никто и в мыслях не числил гомосексуалистом.

— Я и не ждал от них чего-то иного, — сказал Антоний, — но Цезарь верит в меня. И считает, что я вполне могу заменить тебя, хотя, возможно, ты с ним не согласен.

— Я согласен с Цезарем, — ответил Курион. — И нравится тебе это или нет, мой дорогой Антоний, ты на какое-то время станешь моим самым прилежным учеником. Я натаскаю тебя на boni, словно пса.

Фульвия, готовая вот-вот разродиться, все же сочла возможным присутствовать на пирушке и возлежала около Куриона. Антоний знал ее много лет и очень ценил. Энергичная, умная, она, несмотря на то что с юности любила Публия Клодия, легко перенесла свое чувство на Куриона, который с Публием был очень несхож. Однако в отличие от большинства женщин Фульвия смотрела на брак вовсе не как на возможность свить свое гнездышко. На любовь и верность ее мог рассчитывать только храбрый, умный и что-то значащий в политической жизни мужчина, каким был Клодий и каким сейчас являлся Курион. И то сказать, она ведь внучка Гая Гракха, жилы ее наполнял чистый огонь. Она была все еще очень красива, хотя ей перевалило за тридцать. И весьма плодовита: четыре ребенка от Клодия, а теперь на подходе — от Куриона. Кто это выдумал, что аристократки обречены на тяжелые роды? Фульвия метала детей, как чихала! Она развенчала множество теорий, ибо ее кровь была очень древней, а генеалогия — очень сложной: Сципион Африканский, Эмилий Павел, Семпроний Гракх, Фульвий Флакк. И несмотря на это, она была просто фабрикой по производству потомства.

— Когда ждете? — спросил Антоний.

— Скоро, — ответила Фульвия и, протянув руку, взъерошила волосы Куриона. Потом улыбнулась с притворной скромностью. — Мы… э-э… припозднились со свадьбой.

— Почему?

— Спроси Куриона, — зевая, сказала она.

— Я хотел разобраться с долгами, прежде чем сделать предложение столь обеспеченной даме.

Антония сказанное весьма удивило.

— Курион, я никогда тебя не понимал! Почему это должно было тебя беспокоить?

— Потому что, — послышался новый, радостный голос, — Курион не такой, как мы, бедняки.

— Долабелла! Входи же! — вскричал Курион. — Подвинься, Антоний.

Публий Корнелий Долабелла, нищий аристократ, возлег на ложе рядом с Антонием и взял в руки протянутую ему чашу с вином.

— Поздравляю, Антоний, — сказал он.

Курион подумал, что они очень схожи, по крайней мере физически. Оба высокие, широкоплечие, мускулистые, полные мужской силы. Но Долабелла, пожалуй, умнее, хотя бы потому, что у него нет тяги к вину. А в красоте он даже превосходит приятеля. Его родство с Фульвией сказывалось в чертах лица и в цвете кожи. Такие же светло-каштановые волосы, черные брови и ресницы, синие глаза.

Финансовое положение Долабеллы всегда было таким непрочным, что только выгодная женитьба позволила ему войти в Сенат. По совету Клодия он завоевал сердце Фабии, бывшей старшей весталки, сводной сестры Теренции, жены Цицерона. Брак, правда, длился недолго, но Долабелла в результате стал владельцем огромного приданого Фабии и, несмотря на развод, сохранил расположение жены Цицерона, считавшей, что Фабия сама расстроила брак.

— Верно ли, Долабелла, что ты уделяешь большое внимание дочери Цицерона? — спросила Фульвия, лениво жуя яблоко.

Долабелла вмиг погрустнел.

— Вижу, слухи, как и всегда, распространяются очень быстро.

— Значит, ты ухлестываешь за Туллией?

— Нет, не ухлестываю. Я ее люблю.

— Туллию?

— А что тут такого? — вмешался Антоний. — Все мы насмехаемся над Цицероном, но самый злейший его враг не откажет ему в уме. Туллию я приметил несколько лет назад, когда она была замужем… ммм… за Пизоном. Очень милая, очень живая. Наверняка с ней интересно.

— Да, интересно, — угрюмо подтвердил Долабелла.

— Только бы ее детки не пошли в ее матушку, — с деланной озабоченностью произнес Курион.

Все захохотали, но Долабелла не поддержал веселья.

— Сдери с них приданое пожирнее, — посоветовал напоследок Антоний. — Цицерон будет жаловаться на отсутствие наличных денег, но он владеет самой завидной в Италии собственностью. А кубышка Теренции всегда полна.

В начале июня Сенат собрался в курии Помпея, чтобы обсудить угрозу вторжения парфян в Сирию. В связи с этим возник вопрос о замене губернаторов в Киликии и Сирии. Сторонники Цицерона и Бибула рьяно обрабатывали Палату, убеждая почтенных отцов не продлевать этим губернаторам срок правления еще на год. Здесь возникали определенные трудности. Список потенциальных губернаторов был невелик (большинство брали провинции после окончания срока консула или претора — цицероны и бибулы были редки), и самые влиятельные лица в этом списке рвались заменить Цезаря, а не губернаторов неспокойных провинций. Кабинетные генералы до жути боялись войны с парфянами, а провинции Цезаря казались всем усмиренными на много лет вперед.

Контролировали ситуацию два Помпея — высеченный из мрамора и настоящий, располагавшийся на нижнем ярусе с левой стороны. А посвежевший и словно бы окрыленный Катон сидел на среднем ярусе с правой стороны, рядом с Аппием Клавдием Пульхром, который вышел из суда оправданным и вскоре был выбран цензором. Правда, другим цензором наряду с ним стал Луций Кальпурний Пизон, тесть Цезаря и человек, с которым Аппию Клавдию трудно было сработаться. В данный момент они разговаривали друг с другом. Аппий Клавдий намеревался основательно почистить Сенат, но по закону, проведенному еще Публием Клодием, его собственным братом, один цензор не мог изгонять из Палаты сенаторов или менять статус всадников в трибах или центуриях. Это значило, что успех действий Аппия Клавдия зависел целиком и полностью от того, одобрит их Луций Пизон или нет.