Читаем без скачивания Джура. Приключенческий роман (с иллюстрациями) - Георгий Тушкан

Саид призывал проклятия на голову сторожей, всех их потомков и прародителей.

В темную, смрадную яму редко заглядывало солнце. Только в полдень узкий, как лезвие, луч проникал сквозь решетку. По утрам Чжао видел в глазах Джуры тоску, которая бывает в глазах загнанного до смерти коня.

Чжао, пожилой человек небольшого роста, худощавый, с кожей цвета слоновой кости и черными быстрыми глазами, внимательно слушал его и понимал, как тяжко мучается в яме этот свободолюбивый, сильный охотник.

Однажды утром Чжао, сидя у стены, увидел красный с позолотой лист, случайно залетевший в яму. Он закрыл глаза и забормотал:

Поднявшись тайком к плотине,Там стоит один… И сноваВольный ветер, ночь сурова,В воздухе кружится иней.Обернувшись, смотрит он:Лодка спряталась в затон,И среди цветов, осокЧуть мигает огонек.

— Что он бормочет? — спросил Джура у Саида, не поняв китайского языка.

— Так, пустое, — сказал Саид, понимавший по-китайски, — говорит об одном контрабандисте, торговце опиумом, который спрятал лодку в затон и смотрит, что делает полиция.

— Нет, — сказал Чжао, — это стихи. Понимаешь? — Ну, это ты врешь! — уверенно сказал Саид. — Только один раз в жизни меня ловко обманули. И знаешь, кто обманул? Кучак! Саид сплюнул с досады. Мысль, что он, Саид, упустил такого жирного гуся, приводила его в бешенство.

«Знал бы, что у него золото, золотую жизнь и ему и себе создал бы! Целые дни лежали бы мы на кошмах, красавицы подавали бы нам кумыс, плов, манту, и мы бы так наедались, что икали бы даже во сне. Вай, вай, я сижу в яме, я, Саид!» И он горестно ударял себя в грудь кулаком.

За это время Джура стал разбираться в географии, понял, какую тяжелую борьбу ведет китайская Красная армия против генералов, оплачиваемых английским и американским золотом. Он теперь только ясно представил себе, какой огромной силой, зажигающей сердца всех свободолюбивых людей мира, является Советский Союз. Джуре порой было стыдно, что не он восхваляет свою родину, а ему говорит о ней человек, родившийся в другой стране.

— Давайте что-нибудь придумаем, чтобы спастись, — все чаще и чаще говорил Джура.

— Попробуем, — соглашался Чжао. — Но куда тебе, такому слабому, бежать? Сначала надо прийти в себя и быть здоровым. Мне бы только попасть на базар и увидеть своих…

— Или мне попасть на базар, — вмешивался Саид. — Я буду стараться выздороветь, — взволнованно сказал Джура. — Я съел бы кутаса, но буду есть даже эту болтушку. Я хочу на свободу… Мне скучно без родных гор…

Джура начал поправляться.

— Эх, съел бы архара! — говорил он, вылизывая чашку из-под аталы.

Чжао, державшийся все время в темном углу ямы и не разговаривавший со стражами, в тот же день предложил страже заработать. Он, Чжао, будет просить милостыню на базаре, а страж возьмет из неё все лучшее. Лишь бы оставил третью часть. — Я ведь знаю «оборванные строки», и мне хорошо подадут! — крикнул Чжао сторожу. — Вот слушай:

Ночь. Один сижу у южного окна.Вьется ветер и, кружа, вздымает снег.Там, в деревне, спят… и всюду тишина.Только здесь не спит печальный человек.За спиной трещит оплывшая свеча.Я один… И в сердце вновь закралась грусть.В хлопьях снега стонет, жалобно крича,Заблудившийся, отсталый дикий гусь.

— Что ты говоришь? — спросил Джура.

Чжао повторил по-киргизски:

Я один… И в сердце вновь закралась грусть.В хлопьях снега стонет, жалобно крича,Заблудившийся, отсталый дикий гусь…

Джура вспомнил горы, бураны, отбившихся птиц, и ему стало жалко этого отставшего гуся.

— Ну и что ж, — спросил Джура, — гусь долетел? Никто не ответил.

— Хорошо. Если не будет старшего, завтра пойдем, — донесся сверху голос. — Но имей в виду: ты возьмешь себе только пятую часть!

— О Чжао, ты очень умный, ты, наверно, много знаешь! — восхищенно зашептал Саид.

— Нет, — ответил Чжао, — я не тот, за кого ты меня принимаешь. Я как-то работал посыльным. Память была очень хорошая: что скажут передать, то слово в слово запомню и передам. Теперь память стала не та. Так, немного помню…

— Чжао, я знаю, ты можешь нас вывести из темницы, — уверенно сказал Саид.

Чжао горестно покачал головой.

— Ты не друг, ты хуже врага! — закричал Саид. — Ты можешь, но не хочешь помочь. Джура, да проси же его, он может нас освободить! Чжао поднял руку:

Печально все! Удел печальный данВсем нам, кому не суждено жить доле.И что останется? Лишь голубой туман,Что от огня и пепла встанет в поле…

Это велел мне передать один японский офицер своей милой и затем сам себе разрезал живот и выпустил кишки. — Не верю! — сказал Саид. — Таких дураков нет. Из-за бабы? Он просто был сумасшедший… Ты очень грамотный, Чжао. Скажи, ты можешь рисовать деньги? Я знал одного ловкача. Вот богатый был! И жизнь была у него сладкая… Давай деньги делать, стражу подкупим. Ну? — Нет, — сказал Чжао, — ничего не выйдет.

— Ты уверен?

— Потерпи.

Прошло несколько дней. Пленники терпеливо ждали. Наконец, ровно через неделю, сторож спустил на дно ямы легкую деревянную лестницу.

— Влезай, знаток стихов, пойдем на базар милостыню просить, — раздался голос сверху.

Джура бросился было к лестнице, но Чжао крепко сжал пальцами ему руку выше локтя и прошептал:

— Подожди, не торопись! Если только я встречу своих друзей на базаре, может быть, уже сегодня мы будем на свободе. Чжао вылез из ямы, лестницу убрали. Саид шумно дышал, втягивая воздух через стиснутые зубы, и шептал: — А если обманет? Если сам убежит, а нас бросит? Надо было бы мне идти. Но я не знаю никаких стихов и никаких песенок. Мне бы коня! Только бы меня Кипчакбай и видел!..

День тянулся особенно долго… Наступил вечер. Чжао не возвращался.

— Где же он? — волновался Саид.

Джура метался по яме, не находя себе места.

Уже поздно вечером пленники услышали наверху возбужденные голоса. Отодвинулась решетка, и в яму спустился Чжао с завязанными руками. Он был весь в крови.

— Меня обманули, — сказал он. — Захотели установить, есть ли в этом кишлаке мои единомышленники. Один знакомый увидел меня и подал мне милостыню. Не успел я сказать и двух слов, как нас окружили ищейки Кипчакбая. Мой друг убежал. Теперь друзья знают, где я.