Читаем без скачивания Джура. Приключенческий роман (с иллюстрациями) - Георгий Тушкан

— Эй, Юнус!

В воротах открылось окошко, и в нем показался большой толстый нос и блестящие глаза.

— Хоп, — сказал обладатель этого носа.

Загремели засовы, заскрипели ворота, и Джура очутился во дворе. Так, связанного, на лошади его ввезли во второй двор. Посреди второго двора под тенистыми деревьями, возле большого водоема, высился помост с крышей. На кошмах и расшитых подушках лежал толстяк Кипчакбай, одетый в яркий шелковый халат. Люди, сопровождавшие Джуру, сложив руки на животе, низко кланялись. Один из них шепотом сказал Джуре:

— Приветствуй раиса Кипчакбая.

Но Джура гордо промолчал: ещё не зажили раны от первой встречи с Кипчакбаем.

Из широкого водоема, журча, струился арык.

Указательным пальцем левой руки, украшенным толстым перстнем, Кипчакбай чесал за ухом кошку, разлегшуюся перед ним на подушке, и бросал крошки большому золотисто-красному петуху. Кипчакбай молча рассматривал Джуру. После продолжительного молчания он приказал развязать веревки и снять его с коня. Джура, став на землю, пошатнулся: у него затекли ноги. — Целуй! — сказал ему Кипчакбай, протягивая свою пухлую руку. Но Джура не двинулся с места.

— Ты разве не знаешь, кто я?

— Знаю, — ответил Джура, глядя на него исподлобья. — Мой приказ — закон для правоверного. Или ты неверующий? Говори, собака!

Кипчакбай сел на подушки и свесил ногу за край помоста. — Целуй! — сказал он, протягивая ему ногу.

Джура отвернулся. Кипчакбай сжал кулаки и топнул ногой. Петух отскочил и захлопал крыльями.

— Эй, Махмуд! — крикнул Кипчакбай.

Прибежал тщедушный старик. Его выпирающий вперед подбородок почти смыкался с огромным горбатым носом.

— Садись, — сказал Кипчакбай Джуре и бросил ему подушку. Джура, поджав ноги, сел там же, где стоял. Кипчакбай кивнул стражам, и они сели возле помоста на голую землю. — Услади нам слух, Махмуд: расскажи этому охотнику его будущее.

Махмуд принес дутар и хотел сесть возле Кипчакбая, но тот толкнул его ногой.

— Садись возле Джуры.

— Нет, нет, я старик, я боюсь! — умоляюще сказал Махмуд, пододвигаясь к Кипчакбаю.

Тот усмехнулся и разрешил ему сесть у своих ног. «Почему певец меня боится?» — удивился Джура. А Махмуд пел:

Я, переживший гола, Махмуд, черный от черного дыма юрт,Сколько видал, сколько слыхал, сказов рассказывал, песен певал!Но даже и я, переживший года, не видел и вряд ли увижу когдаМужа храбрее тебя, батыр!Это тобою гордится мир!О тонколицый Джура-исполин, много прошел ты горных вершин.Сотни потоков в горном краю пеной омыли грудь твою!Свистнешь, могучий, громче пурги — дряблобрюхие вздрогнут враги,Вислоухие хвастуны, важные только возле жены…Тучей морозной ты упадешь; грозномогучий, врагов обойдешь,Будешь стрелять их, будешь крошить, будешь калечить, не дашь им жить!Дверь позлащенную, из серебра ты поднимешь, батыр Джура,Над высоким своим седлом острым булатным своим мечом!Будь Кипчакбаю другом ты — жизнью станут эти мечты!Войлоки с вражеских юрт обдерешь — на потники их изрежет твой нож.Слушай, Джура, Махмуда слова: юрты врагов разберешь на дрова!В сорокадневных пустынях пески, но ты в них откроешь, Джура, родники.Там, среди самоцветных камней, будешь поить и мыть коней!Будь Кипчакбаю другом ты — жизнью станут эти мечты!Лучших коней — жеребцов и кобыл, — чтобы огонь под копытами бил,Сильной и ловкой рукою в борьбе лучших коней ты добудешь себе.Время настало: на волю пора, сердце железное, храбрый Джура,С жилами крепче каменных гор, взором, пылающим, словно костер!Будь Кипчакбаю другом ты — жизнью станут эти мечты!В яме глубокой сохнешь ты, беркут, рожденный для высоты.Дева Зейнеб, светлее дня, сядет сзади тебя на коня.Будь Кипчакбаю другом ты — жизнью станут эти мечты![44]

Звучание струн наполняло уши Джуры свистом горного ветра, звоном потоков и гулом битв. Он невольно застонал. Мечты о свободной и счастливой военной жизни, о мести, претворившись в надежду, поддерживали молодого охотника, помогая ему переносить неволю.

Любовь к родным горам, родному кишлаку зажгла его глаза ярким блеском и окрасила щеки румянцем. Этот румянец был отблеском того внутреннего пожара, в котором сгорали его мальчишеские и юношеские заблуждения.

И вот самые сокровенные мысли и надежды, затаенные глубоко в душе молодого охотника, враги вырвали и бросили ему в лицо! Слова: «Будь Кипчакбаю другом ты — жизнью станут эти мечты!» — ранили его насмерть.

Басмачи — это раскаленные шомпола, кровь, страдания, горе и слезы. А Зейнеб, его Зейнеб!.. От этих песен можно сойти с ума! — «О благоуханное дыхание молодости! — пел Махмуд. — О свобода, свобода, свобода, свобода!..»

— Замолчи, проклятый, замолчи! — закричал Джура. Басмачи, сидевшие возле Кипчакбая, вскочили, выставив вперед ружья.

— Пой, — усмехаясь, приказал Кипчакбай перепуганному Махмуду. И тот продолжал петь.

Джура бросился на певца, но стража Кипчакбая оттолкнула его. Тогда он закрыл руками уши, но Кипчакбай велел завязать ему руки на спине.

— Не мучь! Лучше убей! — кричал Джура.

— Сознайся: ты убил Артабека? — сладким голосом спросил Кипчакбай.

— Да, я! Я никогда не скрывал этого.

— Ты откровенно сознаешься! Тем лучше. А куда дел фирман Ага-хана!

— Я не видел никакого фирмана. Много всяких бумажек было в его сумке, я все выбросил.

— Ты должен знать, где фирман! Скажи, и я отпущу тебя на волю.

— Если бы я нашел фирман, я отдал бы его Козубаю или пограничникам! — Джура насупился.

— А сколько бойцов в отряде Козубая?… Молчишь? Значит, не хочешь быть мне другом? Пой, Махмуд! — приказал Кипчакбай, возбужденно потирая пухлые руки.

По приказу Кипчакбая возле Джуры поставили блюдо плова. Аромат риса и жареного мяса разносился вокруг голодного Джуры, но он не желал принимать еду из рук врагов.

— Говори! — приказал Кипчакбай, вскочив с помоста и подходя к узнику.

Джура сжался и изо всех сил ударил Кипчакбая ногой в живот. Кипчакбай упал. Невероятным усилием Джура разорвал веревки, разбросал стражу и подбежал к забору, но слуги Кипчакбая сбили его с ног.