Читаем без скачивания Йот Эр. Том 2 - Андрей Колганов

И в самом деле, зачем? Нина помнила, с чего началась эта ее охота за мужчинами, но, действительно, разве нужно было ее длить бесконечно? Убедилась, что получается, и хватит этого. Разве подобное занятие составляет смысл ее жизни?

Подполковник между тем продолжал:

— Подумай, чего ты добилась? Ты и в самом деле сделалась мне небезразлична, и в то же время я понимаю, что совершенно тебе не нужен. Что, приятно поставить человека в такое дурацкое положение? — подполковник пристально глянул Нине в глаза, заставив ее покраснеть. — К тому же ты испортила мои отношения с женой. Она ведь не слепая и прекрасно видит, что между нами происходит. Поверь, она очень достойная женщина, я ее на самом деле люблю, и она всего этого вовсе не заслужила.

Девушка сидела перед подполковником, красная как рак.

В тот же день Нина пришла с визитом к жене этого офицера. Та сразу же поняла, кто перед ней, и встретила девушку весьма нелюбезно:

— Что вам угодно, милочка? — процедила она. — Вы еще имеете наглость заявляться ко мне домой?

После сбивчивых объяснений Нины, пытавшейся убедить женщину не держать зла на своего мужа, поскольку он совершенно не виноват в случившемся, та заговорила немного спокойнее:

— Мне все это было понятно и без объяснений. Я не собираюсь отворачиваться от него из-за твоей интрижки. Но ведь осадок все равно останется, — женщина немного помолчала, глядя в упор на Нину, по лицу которой расползалась краска стыда. — Ладно, надеюсь, ты поняла, что наделала, раз уж хватило ума признаться в этом. Ступай… — она махнула рукой и отвернулась.

На фоне всех этих событий попытки ухаживаний со стороны адъютанта отца — довольно молодого, но уже лысеющего и обладающего выпирающим брюшком поручника, отличавшегося редкостной самовлюбленностью, — воспринимались Ниной с иронией. Мотивы его ухаживаний были несколько иными, чем у поручника Локая. Тут дело было не столько в поиске генеральской протекции для карьеры, сколько в заманчивой возможности породниться со знатным шляхетским родом — ибо сам адъютант не мог похвастать близостью к польской аристократии. Войти в род Потоцких и начать с этого настоящую собственную шляхетскую родословную было верхом его мечтаний.

Довольно частые летом выезды на природу происходили в неизменном сопровождении адъютанта, от лоснящейся самодовольством физиономии которого Нину начинало уже подташнивать. Бесило девушку и то, что адъютант подчеркнуто игнорировал ее подружек — Томку Купшу и Люсю Хвалей, — которые попеременно сопровождали их в поездках. Поручник не только сосредотачивал все свое внимание на Нине, но и ясно давал понять, что ее подружки — пустое место, что они недостойны находиться в настоящем светском обществе и он терпит их присутствие лишь постольку, поскольку таков каприз шляхетной паненки.

Впрочем, девушка отвечала ему тем же, подчеркнуто ограничивая свои предпочтения в общении при выездах на природу Люсей, Томой и шоферами Казиком и Янеком, что, при всем самодовольстве адъютанта, не могло его не нервировать. Время от времени в поездках участвовал отец, захватывая с собой сводных братишек Нины, а иногда вместе с ними выбиралась и Янка. Тогда девушке приходилось целиком брать на себя шоферские функции, чтобы все поместились в машине.

Вскоре во время одной из таких поездок адъютант, и так не имевший никаких шансов, окончательно уронил себя в глазах Нины. По дороге из Ожиша по темно-синему «Шевроле» хлестнули из леса автоматные очереди. В стеклах появились пулевые пробоины, от которых расходилась паутина трещин. На глазах у Нины поручник потерял сознание, и она почувствовала характерный запах… Тут же вспомнились уроки, полученные в военном госпитале, и девушка немедленно закричала Казику, сидевшему за рулем:

— Гони в госпиталь! У поручника полостное ранение!

Но когда машина выскочила из-под обстрела, при ближайшем осмотре обнаружилось, что никакого ранения у поручника нет, а он просто-напросто упал в обморок и обделался со страха…

Ко всему прочему поручник оказался совершенно неспособен читать в женском сердце и явно недооценивал женский ум. Иначе бы он не совершил свою последнюю и роковую ошибку. В некоторой наблюдательности ему отказать было нельзя: он совершенно верно подметил, что предмет его притязаний явно неравнодушен к ювелирным изделиям. И вот однажды адъютант решился:

— Я очень надеюсь, что гжечна паненка не сочтет то за невежество… — начал он.

— Что не сочтет? — поинтересовалась Нина.

— Ах, пани Янина, я все понимаю! И то, что не подобает юной девице посещать квартиру холостого мужчины. И то, какая пропасть нас разделяет — кто вы и кто я? — стал упражняться в преувеличенно-эмоциональном красноречии адъютант. — Но мне просто хочется порадовать вас зрелищем коллекции прекрасных драгоценностей, которую мне удалось собрать. Не смущайтесь, я знаю, к чему лежит женское сердце, и все мои помыслы — лишь порадовать вас!

Выслушав это приглашение, девушка слегка порозовела — но не от того, что делать подобное предложение несовершеннолетней девушке считалось совершенно неприличным. Ей просто вспомнилась одна весьма неловкая история, связанная с аналогичным приглашением…

Дело было накануне Рождества, в конце прошлого, 1946 года. Возвращаясь с дельницы вместе с Романом, который начал выделять Нину среди прочих зедвуэмовок, оказывая ей особые знаки внимания, она услышала от него предложение:

— Ты будешь не против заглянуть ко мне домой, посмотреть мою рождественскую елку?

Немедленной реакцией Нины на это предложение была звонкая пощечина, которую она залепила своему кавалеру. Правда, осознав, что именно она сделала и, главное, почему, девушка густо покраснела и забормотала извинения.

Чтобы понять всю пикантность ситуации, следует заметить, что рождественская елка по-польски зовется Choinka, и это слово легко принять за созвучное русское из разряда ненормативной лексики.

Роман, пожалуй, понял, чем вызвана такая реакция, и, чтобы сгладить возникшую неловкость, тоже поспешил извиниться за то, что посмел пригласить юную девушку в квартиру, где бы она оказалась наедине с мужчиной.

Отец, которому Нина откровенно рассказала о ситуации, в которую она попала, долго смеялся:

— Да, теперь тебе трудно будет выдавать себя за совершенно невинную и неискушенную девицу! — затем, уняв смех, но не переставая улыбаться, добавил уже чуть более серьезным тоном: — Вот так вот разведчики и проваливаются!

Но вот теперь никакой неловкости от предложения адъютанта Нина не испытывала. Почему бы и не посмотреть на его коллекцию? Собрание драгоценностей, которым ее завлекал поручник, оказалось беспорядочной грудой ювелирных изделий.

— Ах, пенькна паненка Янина! — снова завел свои речи адъютант, пока девушка с любопытством рассматривала совершенно различные по качеству и художественному исполнению вещи. — Вам стоит только пожелать, и все это, и еще множество прекрасных вещей, будет ваше!

По мере того, как Нина смогла оценить количество собранных в квартире поручника драгоценностей, в душе у нее начал шевелиться червячок сомнения. Она все никак не могла забыть те наветы на отца по поводу присвоения им конфискованных ценностей, которые ей довелось услышать во время последней поездки в Москву.

Поэтому первым делом, вернувшись от поручника, она поставила отца в известность о подозрительной коллекции, собранной его адъютантом. Якуб немедленно предпринял проверку, и оказалось, что поручник, пользуясь своим положением, как раз и занимался конфискацией ценностей именем генерала Речницкого. На этом и чувства адъютанта, и его карьера пришли к понятному концу.

Обо всем случившемся необходимо было поставить в известность Москву. Тем более что у генерала в связи с возникшим скандалом по поводу драгоценностей появилась одна идея: разоблачение адъютанта надо тщательно замять, осторожно пустив слух о подозрениях в адрес генерала. И пусть контрразведка достаточно открыто установит за ним наблюдение. Вдруг интересующие нас персоны клюнут на эту приманку?

На связь с Центром Речницкий должен был выходить ежемесячно, но при необходимости это можно было делать и чаще. При этом функции Нины как радистки на деле сводились к тому, что она садилась на место шофера, и они с отцом выезжали куда-нибудь в глухой лес. Там сержант-радистка, забросив на деревья антенну, сбрасывала свои функции на генерала — она стояла «на стреме», пока отец работал на ключе, что у него получалось гораздо лучше, чем у нее. Впрочем, оказалось, что не зря в Нину, еще не отошедшую от пеллагры, вдалбливали осенью 1945 года радиодело. Отец частенько снимал наушники и говорил ей:

— Так, а теперь ты поработай. Нужно принять сообщение из Центра.