Читаем без скачивания Открытие медлительности - Стен Надольный

На обратном пути Гвендолин показалась ему вдруг совершенно другой — лицо плоское, лоб широкий, ноздри раздуты. И снова Джон задумался над тем, почему вообще человеческое лицо выглядит так, а не иначе.

От пастуха в Спилсби он уже слышал, что женщинам нужно от жизни совершенно не то, что нужно мужчинам.

Со стороны набережной Лиссабон сиял, как Новый Иерусалим. Одна гавань чего стоила — вот уж действительно настоящий порт! По сравнению с этим гулльская гавань на Хамбере казалась последней дырой, куда могли пристать разве что заблудившиеся в тумане шлюпки. А какие тут были корабли! Трехпалубные гиганты с золотыми буквами на флагах. Сквозь такие красивые косые окна Джон мечтал смотреть на горизонт, когда станет капитаном.

Корабль, к которому он был приписан, оказался невелик. Но, как и всякий другой, он мог самостоятельно передвигаться, и на его борту имелся свой капитан, как имелся он и на больших кораблях. Матросы появились на борту в последний момент. Их доставили на лодках местные жители. Некоторые из них были в таком виде, что их пришлось поднимать лебедкой. Отец, бывало, тоже мог перебрать стакан - другой, а Стопфорд и того больше, но то, до какого состояния довели себя эти моряки, не лезло ни в какие ворота. Они рухнули в койки и появились на палубе только тогда, когда корабль уже начал сниматься с якоря. Один из матросов, не такой пьяный, как остальные, успел показать ему до того свою спину: коричневая кожа вся была в розоватых рубцах и напоминала фантастическую поверхность, сложившуюся из отодранных клочков кожи, которые потом наросли вкривь и вкось. Густые волосы, равномерно покрывавшие некогда спину, теперь приспособились к новому ландшафту и словно расступились, образовав длинные просеки, прорезавшие заросли.

Владелец этого живописного полотна сказал:

— Вот они, радости военного флота! За каждый чих — плетка!

— От такого наказания можно ведь и умереть, — заметил Джон.

— А то, — ответил матрос.

Джон понял: есть вещи и пострашнее шторма. Кроме того, было еще и спиртное, от этого ему не отвертеться, храбрецы никогда не отказываются. Ему уже пришлось поучаствовать.

— Глотни-ка! Как говорят на флоте, с ветерком!

Жидкий липкий соус, кусачий и красный, — с напускной небрежностью Джон сделал через силу два глотка и прислушался к тому, что происходило в нем. Он пришел к выводу, что ему, пожалуй, как-то не по себе. Потом он выпил до конца. Теперь он смотрел на дело совсем иначе.

Каких только историй он не наслушался о том, что бывает на военных кораблях. Чтоб с самого начала знал, флот — это тебе не фунт изюма.

Они шли миль под двести в час, двигаясь на запад, в сторону Атлантики, чтобы обойти стороной португальский северяк. К тому же это позволяло избежать столкновения с английскими военными кораблями, которые растянулись вдоль всего побережья и только ждали того, чтобы поймать какое - нибудь торговое судно да забрать с него людей для пополнения своих экипажей: дескать, торгаши обойдутся. Некоторые матросы так и влипли, их отловили как диких зверей, загнали на войну и заставили сражаться, но при первой же возможности они снова сбежали. Это все оттого, что они боялись, подумал Джон.

Еще десять дней, и они снова войдут в Английский канал. Джон теперь частенько обедал вместе с капитаном, который угощал его виноградом и апельсинами со своего стола. От него Джон узнал, что у каждого судна есть своя предельная скорость, которую невозможно превысить и быстрее которой, даже при самом распрекрасном ветре, уже не пойдешь, хоть тысячу парусов еще наставь.

Джон внимательно наблюдал за работой на корабле. Он попросил научить его вязать узлы. При этих обстоятельствах он сделал вывод: когда учишься вязать узлы, большое значение придается тому, как скоро ты справился с этой задачей; в реальной жизни, однако, гораздо важнее, чтобы твой узел хорошо держался. Следя за тем, как устанавливаются паруса, Джон отмечал про себя, в какие моменты действительно нужно действовать быстро. Во-первых, на разворотах, это понятно: чем дольше паруса будут стоять против ветра, тем больше судно будет терять в скорости, стало быть, на брасах надо поторапливаться. Таких ситуаций было довольно много. Джон решил, что со временем надо будет выучить их наизусть, как он когда-то выучил дерево.

Теперь все зависело от отца. Он должен был бы написать капитану Лофорду и похлопотать, чтобы сына взяли волонтером. Однако особо рассчитывать на это не приходилось. Оставалась еще и другая возможность: не исключено, что Мэтью все-таки вернется и возьмет с собою Джона.

И вот Джон снова дома. Мэтью так и не объявился. О нем предпочитали не вспоминать, а если вспоминали, то только для того, чтобы отговорить Джона от его затеи. Каникулы уже подходили к концу, когда все Франклины в полном составе собрались за большим столом. В некоторых случаях отец считал нужным собирать семейный совет. В основном говорил он сам, остальные же говорили ровно столько, чтобы со стороны не казалось, будто они не говорят ничего.

— Знаю я это море! Нечего парню там делать! — решительно заявил дед. Пришлось ему напомнить, что в море он ни разу не был.

Но оказалось, что Джону не нужна поддержка, потому что произошло невероятное: отец переменил свое мнение. Нежданно-негаданно он вдруг заявил, что лучшего дела для Джона и придумать нельзя, и — единственный из всего семейства — встал на его сторону. Матушка как будто тоже была согласна. Во всяком случае она казалась весьма довольной и смотрела на Джона радостно и ободряюще. Похоже, перемена в настроениях отца произошла не без ее вмешательства. Она молчала, хотя от нее никто и не ждал никаких речей, даже тогда, когда собирался семейный совет. Джон так растерялся, что по-настоящему радости пока не испытывал.

Брат Томас ничего не говорил и только улыбался хитрой улыбкой. Изабелла, младшая сестра, принялась громко плакать. Почему — никто не знал.

На том и порешили.

— Если ты не поймешь, что тебе приказывают, — медленно и с расстановкой сказал Томас, — отвечай просто: «Есть, сэр!» — и прыгай сразу же за борт. Верное дело. Никогда не ошибешься.

Джон решил, что такие замечания, пожалуй, не стоят того, чтобы их обдумывать.

Он хотел поделиться новостью с Шерардом. Шерард наверняка порадуется за него. Но его нигде не было. Управляющий сказал, что он работает где-то на полях вместе с родителями и другими людьми из Инг-Минга. Где точно, он не назвал. Нечего, мол, отвлекать.

Времени на поиски не оставалось, повозка уже ждала.

Остался еще один год в школе. Что такое год для такого человека, как Джон. Ничего, сущий пустяк.

«У Джона есть одна особенность, — писал доктор Орм капитану. — Его глаза и уши подолгу удерживают каждое впечатление. Его кажущаяся неповоротливость и непонятливость есть не что иное, как проявление специфического ума, который сосредоточен на том, чтобы не упустить ни одной мельчайшей детали. Он наделен безграничным терпением… — Последнее предложение доктор Орм вычеркнул. — Джон превосходно считает и умеет преодолевать трудности, используя свои собственные, необычные методы, сущность которых сводится к тщательному обдумыванию и планированию».

Намучается Джон на военном корабле, думал доктор Орм, но писать этого не стал. В письме, адресованном капитану, такое все-таки не к месту.

Джон не знает жалости к себе, думал он.

Этого он тоже не стал писать. Тот факт, что учитель восхищается своим учеником, редко когда может принести кому-нибудь пользу. Уж на войне, тем более во флоте, до этого точно никому нет никакого дела.

Хорошо, если капитан прочитает это письмо до выхода в море. А если нет? Джон сам непременно хотел попасть на войну. Какой из него вояка, совсем мальчишка, четырнадцать лет, и к тому же такой медлительный… Что же написать? Каждый сам кузнец своего счастья, подумал он. Или несчастья. Он скомкал письмо, отправил его в корзину и сидел теперь, подперев голову руками. Ему ничего не оставалось, как предаться скорби.

Ночами Джон лежал в койке с открытыми глазами и повторял про себя все те слишком стремительные события, с которыми он сталкивался днем, стараясь перебрать их в голове все до одного, придав им другую скорость. Таких событий было множество. Команда в шестьсот человек! И у каждого есть свое имя, и каждый из них движется. А потом еще вопросы! Они могли поступить в любую секунду. Вопрос: «Ваш пост?» Ответ: «Нижняя орудийная палуба». Вопрос: «Ваши должностные обязанности?» Ответ: «Прохожу подготовку по парусной части под руководством мистера Хейлса».

Сэр. Никогда не забывать добавлять «сэр»! Крайне опасно!

Экипаж на корму! Наказания. Шаг вперед, привести приго… При-вес-ти при-го-вор… Это же еще надо выговорить! Привести приговор в исполнение.