Читаем без скачивания Скорая помощь. Обычные ужасы и необычная жизнь доктора Данилова - Андрей Шляхов

По самым оптимистичным предположениям, до Формовского было не меньше десяти минут езды.

— Эдуард, а почему ты пришел на «скорую»? — обернулся в салон Данилов. — Чему ты улыбаешься?

— Есть такой фильм «Всадник по имени «Смерть», — пояснил Эдик. — Там герои постоянно спрашивают друг дружку: «Почему вы пошли в террор»?

— И все же?

— Трудно сказать… — замялся Старчинский. — Работа живая, результат видишь сразу, это приятно… Писанины мало…

— Зато носилки таскать приходится, — добавил Данилов.

— Это проще, да и разминка всегда нужна. И — работа суточная, свободного времени много. Сутки отработал — трое дома.

— Так не получится, — поправила Вера. — Тем, кто работает на ставку, непременно ставят в месяц несколько полусуточных дежурств — «восемь — двадцать два» или «девять — двадцать три». Владимир Александрович, помните Таню Пангину?

— Такую не забудешь, — ответил за Данилова Петрович. — Ходячий тормоз, а не фельдшер.

— Что за Таня? — заинтересовался Эдик.

— Была у нас такая сотрудница, — начала Вера. — Фельдшер. Тупила по-черному, где только можно. Врачи от нее просто вешались — дозировки путала, повязки накладывать не умела, к аппаратуре подойти боялась… Прозвище у нее было — «Ходячий тормоз». Так вот, она опоздала на свое первое дежурство. Помню, входит она в фельдшерскую к самому концу «пятиминутки» и на удивленный взгляд заведующего отвечает: «Разве я опоздала? Сейчас восемь двадцать, еще две минуты до начала смены». Не просекла, что «восемь — двадцать два» означает начало и конец смены.

— А помнишь, как она у Федулаева спросила, глядя на рану: «Это мышцы или мясо»?

— Ничего себе! — помотал лохматой башкой Эдик. — Как же ее на «скорую» взяли?

— Чем-то приглянулась Сыроежкину, — фыркнула Вера, отрицательно относящаяся к любому начальству за исключением Данилова. — Он любит таких — послушных, приторно вежливых и соглашающихся с каждым его словом.

— А мы с ним друг другу не понравились, — сказал Эдик.

— Бывает, — Данилов вспомнил, как сам устраивался на «скорую». — Что не поделили?

— Я, по его мнению, слишком долго читал трудовой договор, прежде чем подписать, — ответил Эдик. — Он даже слегка нервничать начал, про очередь у кабинета вспомнил.

— А ты чего? — поторопила рассказчика Вера.

— Ничего — сказал, что в институте учили читать то, что подписываешь. Он ответил, что навряд ли из меня получится хороший выездной врач, а я сказал, что на худой конец устроюсь куда-нибудь заведовать кадрами.

— Так и сказал? — не поверил Данилов, а Вера только ахнула.

— Да, — скромно подтвердил Эдик.

— Наш человек! — в приливе чувств, Вера хлопнула стажера по плечу.

Тот слегка поморщился — хрупкая, изящная девушка, натренированная за шесть лет работы на «скорой», обладала прямо-таки недюжинной силой.

— Готовься — за первый же косяк огребешь строгий выговор с занесением в личное дело, — предупредил Данилов. — Сыроежкин злопамятен, как кардинал Ришелье.

— От судьбы не уйдешь, — махнул рукой Эдик. — А у вас, Владимир Александрович, выговоры были?

— Семь штук, — ответил Данилов. — Причем, как правило, не за то, за что следовало. Например, первый свой выговор я получил за то, что у меня в машине были посторонние.

— Пассажира подвезли?

— Нет, отвез старичка с нестабильной стенокардией в госпиталь инвалидов войны, причем не в наш, а в тот, что в Медведково. Дедушка без жены ехать наотрез отказывался, а что ей было в госпитале делать, после того как я ее мужа в реанимацию сдал? В два часа ночи? Ну, мы ее обратно и прихватили — все равно по пути.

— Помню, — вмешался Петрович. — Ночью дернул меня черт поехать через город, а не по кольцу, и на Таганке, возле бывшего ресторана «Закарпатские узоры» нас линейный контроль и тормознул. Посторонний в салоне — всем по шапке, то есть по выговору.

— Благими намерениями… — вздохнул Данилов.

Некоторое время они ехали молча. Когда машина свернула на Формовский проезд, Вера спросила:

— Ингалятор брать?

— Естественно, — отозвался Данилов. — Язов по дури не дернет — лечить будем в полном объеме.

У подъезда стояла машина тринадцатой бригады. Длинноволосый молодой водитель Бутаков так увлеченно слушал свой любимый «хэви-метал», что не сразу заметил появления коллег.

— Ромка! Аккумулятор посадишь! — на весь двор рявкнул Петрович. — Выруби магнитолу!

Бутаков не отреагировал. Петрович нехорошо помянул его родителей и вылез из машины на разборку, к которой его обязывала бригадирская должность…

Некупируемый отек легких — это ужас. Как для больного и его родственников, так и для врачей. Пена у рта, клокочущее дыхание, искаженное страданием, потное, холодное, синюшное лицо, умоляющий взгляд… Хорошо еще, если у родственников достает ума не осыпать бригаду упреками и намеками на их профессиональную несостоятельность. В противном случае работать становится еще сложнее.

Некупируемый отек легких транспортировке не подлежит, и это правильно. Куда такого в машину? Сначала надо по мере возможности стабилизировать состояние больного, а уж потом везти его в стационар.

Фельдшер Язов сработал как надо — интубировал больного, подключил его к ингалятору, установил кубитальный катетер, ввел морфий, преднизолон, мочегонные. Выслушав его краткий, толковый доклад, Данилов мотнул головой в сторону двери, отпуская Язова восвояси, и склонился над больной — толстой неопрятной старухой, не мывшейся, должно быть, с прошлого года.

Больная пока находилась в сознании, но уже не совсем адекватно оценивала обстановку. В дверях маячила соседка — невзрачная женщина неопределенного возраста. Соседка вела себя хорошо — не лезла с советами, обвинениями и причитаниями. Стояла молча и только зыркала глазами туда-сюда, смотрела, чтобы «скорая» не прихватила бы чего на память о вызове.

Данилову вспомнился Юра Меркулов, доктор с подстанции, получивший лет семь назад срок за кражу золотого обручального кольца на вызове.

Юра был парнем неплохим, но, что называется, «со странностями». Излишне обидчивым и склонным к рефлексии. В один прекрасный день у Юриной жены на Черкизовском рынке вытащили из сумочки кошелек с солидной суммой денег. Неприятно, конечно, кто спорит. Юра обиделся на весь белый свет и возжелал компенсировать потерю. Он не придумал ничего лучше, как умыкнуть на первом же вызове обручальное кольцо больной, лежавшее на тумбочке. Неопытному Юре, совершавшему кражу впервые в жизни, казалось, что он провернул дельце совершенно незаметно, но больная заметила, как доктор прячет кольцо в карман. Сразу же после убытия бригады она позвонила в милицию. Видимо, в этот день оперативники изнемогали от безделья, потому что часом позже на подстанцию прибыли двое сотрудников в штатском и поинтересовались фамилией доктора, выехавшего в такое-то время по такому-то адресу.

Опытная Люся Сиротина поняла по обрывкам фраз, что доктора Меркулова ждут нешуточные неприятности и, улучив минуту, передала ему по рации, что его ждут на подстанции по поводу такого-то вызова. Кто ждет, Люся в «прямом эфире» сказать не решилась, уповая на то, что Юра поймет ее и так. Коммуникаторов — наладонников на «скорой» тогда еще не было, а свой мобильный телефон Меркулов, приходя на дежурство, запирал в шкафчике, чтобы не потерять и не разбить во время дежурства.

Незадачливый вор понял диспетчера правильно и, незаметно для окружающих — водителя и фельдшера, спрятал свою добычу за обивкой правой передней дверцы.

Дождавшись Меркулова, менты затащили его в кабинет старшего врача, бесцеремонно выставив хозяина, и битых два часа обрабатывали подозреваемого, убеждая его признаться в совершении кражи. Обрабатывали уговорами, без всякого физического воздействия, и даже без угроз. Они больше напирали на то, что красть нехорошо, и на то, что, выдав им краденое, гражданин доктор может с чистой совестью жить дальше. Разумеется — на свободе.

Поддавшись на уговоры, доверчивый доктор Меркулов повел оперативников к машине и при двух понятых, прихваченных из числа свободных сотрудников подстанции, торжественно выдал им кольцо. Обрадованные милиционеры тут же надели на недоумевающего Юру наручники и увезли в отделение. На свободу он вышел только через два года и на «скорую», разумеется, не вернулся. Да его и не взяли бы.

С превратностей судьбы мысли Данилова съехали на новую начальницу.

К этому времени больная была полностью готова к транспортировке. Данилов запросил место в реанимации (с учетом состояния больной на Центре дали ближайший стационар — сто пятнадцатую больницу) и на всякий случай записал в карточке данные соседки — фамилию, имя, отчество и номер квартиры. На всякий пожарный, чтобы в любой момент можно было ответить, кто остался в квартире после отъезда хозяйки на лечение. Десять лет работы на «скорой» любого научат предусмотрительности.