Читаем без скачивания Штурмовая пехота - Дмитрий Львович Казаков

В этот момент он напомнил мне бригадира узбеков, строивших дачу соседу моего сослуживца, у которого мы отдыхали пару дней прошлым летом — выпивали немного, купались, таскались в лес за грибами. Такой же шустрый, активный, но всегда себе на уме.

Эх, благословенные были времена.

Новый «кинопроектор» установили за рекордное время — каких-то пять минут.

— Приготовились!! — как Шредингер за этот день не сорвал голос, я понять не мог, но орал он так же зычно, как утром. — Сначала второе отделение, затем первое! Третье замыкает!

Ну да, нас не жалко.

Аппарат заработал, на этот раз луч света оказался широким и не таким ярким, а проход в янтарном сиянии будто вырезали ножом. Рванули в него бойцы, спотыкаясь и едва не падая от усталости, и безголовцы, словно что-то почуяв, двинулись на нас с удвоенной скоростью.

Но теперь патронов можно было не жалеть, и мы полосовали врага очередями.

— Все, поехали! — закричал Ричардсон.

Я ждал подлянки, взрыва в последний момент, но мы свободно проскочили на другую сторону. Под ногами оказался не песок, а бетонные плиты дорожки, «проектор» мигнул и погас, и проход за нами закрылся.

* * *

После всей суеты я больше всего на свете хотел упасть в койку, предварительно сожрав чего-нибудь и вымывшись.

Но около казармы нас встретил Нгуен, прозвучала команда «смирно», и пришлось тянуться, делать вид, что ты храбрый воин, а вовсе не истощенная беготней, жарой и стрельбой человеческая оболочка.

— Спасибо, бойцы, — пророкотал комроты. — Вы вернулись и принесли важные данные. Что поделать, кто-то должен был выполнить эту задачу. У вас будет шанс отдохнуть, но…

Я вздохнул и приготовился, что он понесет унылую пургу, которую так любят офицеры в подобных ситуациях.

— … сначала дело, — продолжил Нгуен. — То есть твои, Шредингер, бегом в санчасть. Прививки и лекарство от той болезни, что посетила нас на днях — на всякий случай. Выполнять.

Новый комвзвода скорчил рожу, даже рот открыл, явно хотел что-то возразить, но не осмелился. Прозвучала его команда, и «лучшие штурмовики Вселенной» мрачно утопали в темноту.

— Теперь до остального, — Нгуен откашлялся. — У нас новые соседи. То есть…

Дальше он сообщил, что казарму третьей роты, опустевшую после того, как нас «посетила» — ха-ха — болезнь, теперь займут зенитная батарея и взвод воздушной поддержки. Потом выяснилось, что мы теперь и вправду штурмовая рота, Шредингер не приукрасил — все три взвода ударные, никакого хозяйственно-технического,ну а «новые товарищи» передадут нам соответствующий опыт, слаживание и подготовка начнутся завтра.

— Это он про тех упырей, не иначе, — прошептал, не удержался Вася.

Я уныло кивнул.

— Состав отделений переукомплектован, командирам получить в штабе списки, — закончил речь Нгуен. — Лучше это сделать прямо сейчас. До подъема все свободны. Вольно.

Ричардсон, поминая шепотом гениталии разных краснокнижных животных, побрел следом за комроты, а мы отправились в казарму.

— Чему они нас выучат, эти желторотики⁉ Какой опыт передадут? Салаги, чтоб их! — кипятился Эрик, явно забывший, что сам провел на полигоне не так много времени.

— Вот завтра и увидим, — сказал я, на что финн не нашел чего возразить, и даже замолчал минут на пятнадцать.

Этого времени как раз хватило, чтобы вымыться и вскрыть сухпай, выданный вместо ужина.

— Так, слушай меня, — сказал заявившийся в казарму Ричардсон. — Третье отделение. Называю фамилии… Всего у нас теперь восемнадцать человек. Отзывайтесь. Аль-Фаранги!

— Здесь, — откликнулся пакистанец.

На каждого из старичков приходилось двое новых людей, из тех, что явились со Шредингером. После Макунги комотделения назвал японца Нагахиру, с которым мы сегодня утром — невероятно давно — пытались бить друг другу рожи, а за фамилией «Серов» прозвучало «Силва».

— Здесь! — поднял руку Фернандо.

Он сидел по пояс голый, в одном полотенце, и было ясно, что он все же мужик, но зачем-то удаливший все волосы на торсе — так поступают либо качки, чтобы красоваться перед жюри на подиуме, либо педики, желающие выглядеть женственно и сексуально.

Угадайте, кого занесло в наше подразделение?

Еще из новичков запомнился узколицый Симон, обладатель бородки клинышком и унылого взгляда.

— Мы закончили, давай ты, — Ричардсон махнул Бадави.

Комотделения-два выглядел таким же сонным и заторможенным, как в тот момент, когда мы нашли его. Голос его звучал гнусаво, и служившие под его началом люди отзывались на свои имена глухо, вяло, казалось, что они все погружены в гипнотическую или наркотическую полудрему.

Состав этого отделения не изменился, и ничего удивительного, они отсиделись двое суток в каком-то временном кармане.

— Что-то с ними не так, и это мне не нравится, — пробормотал Ингвар, щуря пронзительные синие глаза и потирая переносицу. — Надо бы поговорить с этим Бадави. Разузнать, что там было на самом деле.

— Пусть командиры с этим возятся, не наше это дело, — возразил Эрик.

— А если они все с ума сошли? И кто-то из них захочет тебе глотку перегрызть? — норвежец хмыкнул. — Что, тоже к командирам побежишь за помощью? Неужто не интересно?

— Если такое произойдет, то разговоры не помогут, а я…

— Тихо вы! — шикнул на них Ричардсон, поскольку свой список принялся зачитывать Ганс, комотделения-один.

Я сомневался, что это его настоящее имя, поскольку выглядел он типичным японцем, этаким миниатюрным борцом сумо.

— Все, отбой, — сказал Ричардсон, когда распределение оказалось закончено. — Спать. Чтобы завтра были огурцами.

— Я уже покрываюсь пупырышками и зеленею ради тебя, мой господин, — заявил Эрик.

Я прикончил сухпай и как раз выдавил из тюбика остатки желе, пахнущего арбузом, когда рядом с моей койкой обнаружился Фернандо.

— Я вижу, что вы враждебно восприняли наше появление, — начал он проникновенным тоном иезуита, который уговаривает индейца, что христианство это круто, особенно посты, десятина и обязанность ходить в церковь по воскресеньям. — И это меня сильно печалит. Поверьте, коллеги.

— Сам ты калека! — огрызнулся Вася, а я поморщился, вспомнив о том, что недавно это слово было вполне применимо к моей персоне — нога искусственная, бегать и танцевать никак, только ковылять.

Выкинуть, выкинуть это из головы! Я теперь нормальный, обычный!

— Все это потому, что вы далеки от истинных, правильных ценностей, — на слова Макунги Фернандо внимания не обратил. — Не понимаете смысла настоящей толерантности! Ты ведь принял мои извинения за моих предков,