Читаем без скачивания Тайный заговор - Филипп Ванденберг

Почему же, ради всего святого, спрашивал себя Бродка, мать хранила эту фотографию в сейфе? Он внезапно почувствовал, что банкир, по-прежнему сидевший за письменным столом, наблюдает за ним, и попытался скрыть свою взволнованность. Положив фотографию обратно в кассету, Бродка запер ее и подал знак директору банка, что он закончил.

Последующие дни Бродка занимался тем, что пытался пролить свет на свое прошлое — прошлое, которое до сих пор мало интересовало его. Наоборот, он постоянно гнал от себя мысли о своем происхождении, словно думать об этом было чем-то грязным и запретным. По крайней мере, мать культивировала в нем именно такое ощущение. Но чем дольше Александр размышлял о своем детстве, которое прошло по большей части в интернате, тем яснее понимал, как же плохо он знал свою мать. Вместе с тем он осознавал, что попытки выяснить хоть что-нибудь о том времени просто-напросто обречены на неудачу.

Все эти годы он обходился без прошлого. Он рано понял, в чем заключается его талант, и уже в четырнадцать лет четко знал, чего хочет. Теперь он достиг всего, несмотря на то что ему никто не помогал. И вдруг ни с того ни с сего неизвестное прошлое настигло его. Безразличие и беспечность Бродки сразу же превратились в противоположности. Казалось, что он преследует сам себя, словно пытается поймать собственную тень.

Конечно, нельзя сказать, что значительное состояние его матери пришлось некстати. Деньги — это свобода. А для Бродки свобода заключалась в том, чтобы не браться за любой заказ, не быть вынужденным зарабатывать деньги, а иметь возможность их заработать. Он мог бы делать только те фоторепортажи, которые его интересуют, — не важно, найдется ли журнал, который захочет их опубликовать. И все же он охотно отказался бы от этой вновь обретенной свободы, лишь бы не было жутких событий последних нескольких дней.

Бродка уже не чувствовал себя в безопасности в своей расположенной высоко над крышами города квартире, где за все эти годы скопилось немало различной мебели. Даже прекрасный вид на Альпы, открывающийся с террасы на плоской крыше, теперь казался ему мрачным. Он знал, что кто-то в его отсутствие пробрался в квартиру и стер записи на автоответчике. Понимая, что этот кто-то вторгся в его интимную сферу, Бродка как будто потерял контроль над своей жизнью. Он сменил замок, но сказать, что после этого стал чувствовать себя увереннее, не мог. Его пугал даже телефон.

Когда же ему позвонил Дорн, главный редактор «Ньюс», и предложил сделать репортаж в Вене, Бродка согласился. Заказ его порадовал, ибо в нем он увидел возможность хотя бы на несколько дней вырваться из чертовой круговерти, в которой, как ему казалось, он очутился.

Глава 3

Есть города, которые нуждаются в совершенно определенном времени года, чтобы показать свою красоту. Риму нужна весна, летом город отвратителен. Зато Лондон раскрывает всю свою прелесть только летом. В Праге красивее всего осенью, а в Каире — зимой.

И только Вена хороша в любое время года, даже промозглой осенью и холодной зимой, когда торжествует морбидо этого города.

Каждый из этих городов Бродка знал довольно неплохо, но Вену любил больше всех остальных. Такси, которое везло его из аэропорта Швехат в «Гранд-отель», у Дунайского канала попало в пробку, и водитель то и дело давал компетентные комментарии, сводившиеся к одному:

— Неудивительно, что стоим, ведь все улицы постоянно забиты.

Для таксиста, как и для всех австрийцев, даже малейшее страдание было способом разнообразить свою жизнь, в то время как немцам в основном приходилось бороться с манией величия или комплексом неполноценности.

Было четыре часа, почти темно, и моросящий дождик, придававший этому городу особое очарование, перешел в снег. Бродка отрешенно кивал в ответ на все дальнейшие разглагольствования шофера. Мысленно он уже занимался полученным заказом — историей успеха автогонщика, который после окончания своей спортивной карьеры основал авиакомпанию. Два дня были забиты полностью: съемки в аэропорту, в концертном зале и на вилле экс-спортсмена за городом. Привычное дело для Бродки.

У моста Асперн такси повернуло налево и поехало вдоль Рингштрассе. Фасад отеля, расположенного неподалеку от оперы, архитектурной жемчужины Рингштрассе, был ярко освещен. Бродка не впервые останавливался в этом отеле, и, когда он вошел через стеклянную вращающуюся дверь в залитый светом холл, портье издалека приветствовал его профессиональной улыбкой, как это делают портье всех отелей мира. Но этот служащий, имя которого Бродка забыл, но внешность хорошо помнил, казалось, был одним целым с отелем, как плод и дерево. Он выглядел как сам кайзер Франц-Иосиф, и, если бы не был услужливым вездесущим портье, его можно было бы принять за актера, который просто играет здесь свою роль.

Вскоре Бродка узнал, что портье не желает, чтобы к нему обращались «господин Франц», «господин Иосиф» и уж тем более не «господин Франц-Иосиф», и что зовут его просто господин Эрих, что совершенно не мешало его эпохальной внешности.

Несмотря на изысканный вид, портье не побрезговал пристально осмотреть одежду клиента, причем уделил наибольшее внимание «ролексу» Бродки. Господин Эрих разделял постояльцев отеля — как и всех людей — на две категории: люди со вкусом и люди без него. Он утверждал, что по-настоящему вкус человека можно определить исключительно по его часам. В любом случае он презирал людей, цеплявших на запястье эти штуки на батарейках. Он расценивал это как падение нравов. Конечно же, только в частном разговоре, на службе господин Эрих никогда бы не отважился высказываться о постояльцах.

Заполнив регистрационную форму, Бродка поднялся на лифте в свой номер на пятом этаже и переоделся.

Из отеля он вышел, подняв воротник пальто. Снег прекратился, и Бродка пошел пешком по Академштрассе в направлении собора Святого Стефана. Затем он повернул налево, в одну из боковых улиц. Его внимание привлекла светившаяся зеленым вывеска ресторана. Бродка съел гуляш из длинноволокнистой говядины и яичницу, запив все это кружечкой пива, и вернулся в отель.

Совсем недавно пробило девять, спать не хотелось. Поразмыслив, Бродка отправился в бар, расположенный на промежуточном этаже отеля, сел у окна в середине зала под люстрой, заказал себе виски и стал смотреть на двери, словно ожидая кого-то. На самом деле взгляд его был устремлен в никуда. Он снова задумался о том, как справиться с ситуацией, в которой он оказался, и, конечно же, ни к какому результату не пришел.

На заднем фоне пианист со скучающим видом привычно наигрывал «Night and Day». За соседним столом трое японцев, возраст которых трудно было определить, предавались радостям жизни, позабыв о строгом этикете, принятом на их родине. Пожилая супружеская пара торжественно праздновала шампанским свой очередной юбилей — судя по виду обоих, золотую свадьбу. За ними неотрывно следила богатая вдова, сидевшая за одним из соседних столиков. Богатые вдовы в барах отелей — это что-то страшное.

Бродка равнодушно наблюдал за деловой женщиной, которая, улыбаясь, вошла в зал. На ней был черный костюм и черные чулки, а также бесстыдно привлекательная уверенность в себе. Хотя, как заметил Бродка немного позже, свободными были еще два маленьких столика, она вежливо поинтересовалась, склонив голову набок, разрешит ли он присесть.

В таких случаях Бродка обычно отвечал вопросом на вопрос: «Что?» Но эта женщина была слишком красива, чтобы он мог отреагировать подобным образом, да и риск, что через минуту к нему подсядет какой-нибудь болтун, тоже нельзя было исключать.

Поэтому Александр поднялся, приветливо кивнул и пододвинул незнакомой женщине кресло. Она заказала «Манхэттен», закинула ногу на ногу, прикурила сигарету и после того, как дышать стало почти нечем, спросила:

— Вы не возражаете?

На подобные вопросы Бродка отвечал просто: «Возражаю». Он ненавидел сигаретный дым и никогда не курил. Но этот случай казался особенным, и он, решив сделать исключение, дабы не прогнать зарождавшуюся симпатию, сказал:

— Пожалуйста!

Но прежде чем он это сделал, красавица взяла едва прикуренную сигарету, затушила ее в пепельнице и, глядя Бродке прямо в глаза, произнесла:

— Вы совершенно правы. Курение — полнейшая чушь. Честно говоря, я курю исключительно из смущения.

Так завязался приятный разговор, во время которого каждый пытался приподнять завесу над жизнью другого, и через час Бродка уже знал ее имя, профессию, семейное положение. Что касается возраста, то его можно было угадать: вероятно, ей было лет тридцать пять, не больше. О себе он рассказал столько же. Ее звали Нора Мольнар, она работала пиар-агентом в фирме, выпускающей спортивную одежду, и была разведена. Ее короткие каштановые волосы, которые она зачесывала на лоб, восхищали Бродку почти так же, как ее большая грудь и родинка на верхней губе. Короче говоря, встреча произвела на Бродку довольно сильное впечатление, и, когда выяснилось, что оба будут в отеле на следующий день, они договорились встретиться вечером в то же время и на том же месте.