Читаем без скачивания ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ - ГАРРИ ТАБАЧНИК

В 1987 году появится книга Горбачева „Перестройка и новое мышление для нашей страны и всего мира”. За отнюдь не претендующем на скромность названием скрывается 270-страничный трактат, призванный дать обоснование новой политике.

Хотя ненормальность советской власти была очевидна уже в ее первые дни и единственно нормальное состояние для нее — это состояние деградации, у этого состояния есть предел. В своей книге Горбачев, восхваляя достижения советского государства, не объясняет, как же такая могучая система почти полностью развалилась в брежневские годы и в конце стала, как он пишет, „пробуксовывать” и произошло, по остроумному замечанию польского историка Адама Михника, „восстание радиаторов” — отказ техники работать в условиях коммунистического режима. Чернобыль — ярчайшее тому свидетельство.

В связи с этим неофициальный советский журнал „Референдум” задает такой вопрос: „Не кажется ли читателю, что Чернобыль поставил эксперимент над всем политико-блатным отбором студентов, аспирантов и т. д. до академиков включительно? (Они) привели страну к мирной атомной драме, затронувшей напрямик благополучие 100 тысяч человек и напутавшей миллионы людей. Налицо — деградация профессии”. Добавим, налицо — деградация режима.

Положение, в котором оказался Горбачев, во многом схоже с тем, в каком был первый вождь. И это еще одно подтверждение закономерности происходящего. Инъекциями извне, колоссальным разбазариванием ресурсов удавалось отодвигать кризис. Но он все время был рядом. Насколько хватило бы терпения у людей — неизвестно. Но, видимо, 70 лет — это тот предел, который могут вынести „радиаторы”. Советская система не может справиться с современной техникой, и потому она становится прямой угрозой самому выживанию человечества.

Обращающегося постоянно, по его словам, к Ленину Горбачева история вернула вспять, к ленинским временам. Тот же кризис системы, та же неспособность правящего класса управлять, падение уровня жизни, отсталость экономики, грозящая потерей власти, та же сопротивляющаяся любым переменам бюрократия, о которой в 1921 г. крупный партиец А. Сольц писал: „...долгое пребывание у власти в эпоху диктатуры пролетариата возымело свое разлагающее влияние и на значительную часть старых партийных работников. Отсюда бюрократия, отсюда крайне высокомерное отношение к рядовым членам партии и к беспартийным рабочим массам, отсюда чрезвычайное злоупотребление своим привилегированным положением в деле самоснабжения. Выработалась и создалась коммунистическая иерархическая каста”.

Все это современно звучит и в правление Горбачева. Если бы партия, у которой в течение долгого времени была возможность показать, на что она способна, потерпела бы неудачу, в любом демократическом государстве она, несомненно, давно бы уже исчезла с политической арены. По определению польского социолога Петра Пацевича, „в конце XX века в СССР мы имеем дело с давно нарастающим, извините за выражение, революционным процессом”.

Но для большевиков, что бы ни происходило со страной, всегда главным оставалось только сохранение власти. Так было и тогда, когда Ленин, признав, что НЭП — это украденная у меньшевиков программа, настоял на их аресте, так как боялся, что они могут потребовать политической власти; а делиться властью он не собирался ни с кем и ни при каких обстоятельствах. Это опять повторит на XIX партконференции и Горбачев, отвергнувший идею многопартийности.

И еще одно совпадение. 19 октября 1921 г. в Риге был подписан мирный договор с Польшей, поставивший точку в войне, закончившейся поражением ленинского государства. В мае 1988 года Горбачев тоже признает поражение и начнет вывод советских войск из Афганистана.

Главной целью той, первой советско-польской войны был не только захват суверенного государства. Истощенной долгой гражданской войной и экспериментами новых правителей России предназначалось на практике осуществить очередное ленинское теоретическое построение: совершить прорыв в Европу и зажечь пламя мировой революции. Ленина куда больше огорчил провал его плана, чем то, что попытка осуществления его привела советскую республику на грань катастрофы. Преемники Ленина вновь приведут страну на грань катастрофы своими безудержными расходами на войну и военными авантюрами, одна из которых столь бесславно окончится в Афганистане. Горбачев этого не признал. Но эта война стала тоже одной из причин, заставивших его заговорить о перестройке.

Что же такое перестройка по Горбачеву?

„Перестройка — это решительное преодоление застойных процессов и слом механизма торможения, создание надежного и эффективного механизма ускорения социально-экономического развития общества, придание ему большего динамизма”.

Одним определением перестройки Горбачев не ограничивается. Он дает всего шесть определений ее. Он призывает к опоре на живое творчество масс, к развитию демократии, инициативы, удовлетворению запросов советских людей, устранению глухоты к социальным вопросам, избавлению общества от искажений социалистической морали, восстановлению принципов демократического централизма в экономике, поощрению новаторства и социалистической предприимчивости.

Все это не оригинально. Советские люди слышали это много раз. О том, что „я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек”, пели в самые мрачные времена террора, и тогда на весь мир провозглашалось, и многие верили в то, что „СССР — есть самая свободная, самая демократическая страна в мире”. И вот теперь выясняется, что, оказывается, никакой демократии в стране и в помине не было. Горбачев провозглашает: „Судить о достоинствах той или иной системы должна история. Она все рассудит. Пусть каждый народ разбирается, какой строй лучше, какая идеология лучше. Пусть это решит соревнование мирное, пусть каждая система докажет свою способность ответить на интересы и нужды человека”.

Оказывается, семидесяти с лишним лет недостаточно, чтобы определить победителя! Оказывается, что признание превосходства западных демократий в уровне жизни граждан и собственное отставание в здравоохранении и социальном обеспечении, в технике, обращение к Западу за помощью еще не доказывает, кто вышел победителем в историческом соревновании между утопией и реальным подходом к нуждам, правам и чаяниям людей. Как-то Горбачев справедливо заметил, что „мы приходим на Землю один раз”. Сколько же поколений советских людей должно прийти и уйти, так и не вкусив радостей жизни, потратив значительную часть ее на стояние в очередях, выполняя бессмысленные приказы руководителей, которые потом будут признаны ошибочными, отказывая себе во всем, теряя близких, вглядываясь в дорогие фотографии безвинно погибших? Сколько еще предстоит страдать, пока, как провозглашали плакаты в канун XIX партконференции, партия будет заниматься „поисками путей перестройки” и пытаться создать „новый облик социализма”?

Генсек ставит партии в заслугу принятие курса на перестройку, но как отмечает украинский журналист В. Чорновил, он боится „признать, что так называемые диссиденты первыми подняли фактически все вопросы перестройки”. Признать же это — значит признать, что партия и ее руководство не являются источниками новых идей. И как во времена Ленина меньшевиков, так и Горбачев на первых порах пытается держать диссидентов в тюрьмах. „А кто же причинил больший ущерб стране, — спрашивает писатель Леф Тимофеев, — Брежнев, ввергший страну в кризис, или диссиденты, имевшие смелость протестовать против его пагубной политики?”

Хотя Горбачев призывает честно взглянуть в глаза правде, сам он этому призыву не следует. Он признал, что „страна оказалась в предкризисном состоянии”. Однако имел он в виду, главным образом, кризис экономики. Но ведь все эти годы у руля страны стояли не кадеты, не меньшевики, не эсеры. Уж слова-то эти почти позабыты. В кризис страну ввергла компартия, которую Конституция утвердила в роли руководящей силы советского общества. В книге главы этой партии нет слов раскаяния за содеянное.

Но ведь и „пробуксовки”, на которые жалуется Горбачев, и неверие людей в новые лозунги и их слабый отклик на его призывы, свидетельство того, что перестройка — это прежде всего не экономическая и не политическая проблема, а моральная.

Будут реабилитированы через полвека после расстрела их Сталиным Бухарин, Каменев, Зиновьев, Тухачевский и другие крупные большевики, но не принесет партия извинения семьям заморенных в лагерях, расстрелянных миллионов простых людей.

Спустя год с лишним после обнародования программы перестройки на экраны вышел фильм Т. Абуладзе „Покаяние”. Одна из его героинь говорит о Сталине: „Похоронить его — значит простить”. Но и кампанию против Сталина можно вести по-разному. Можно все свалить на него, сделав из него козла отпущения всех грехов. Но когда все грехи взваливают на одного, тем самым избавляются от собственных грехов. Вот и Горбачев говорил о перегибах в деле коллективизации, об ошибках Сталина и тут же объявил коллективизацию важнейшим достижением советской власти, а значит и сталинского правления.