Читаем без скачивания Гибель советского кино. Интриги и споры. 1918-1972 - Федор Раззаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Цели своей Хрущев добился: дискредитировал своих соперников и полностью обелил себя. К тому же сделал из Сталина не только кровожадного монстра, но и недалекого человека (дескать, воевал по глобусу). Ни один западный правитель не поступал подобным образом со своими предшественниками, поскольку все они прекрасно отдавали себе отчет в том, какой урон можно нанести подобными разоблачениями своей стране. Хрущев об этом не подумал, поскольку именно он, а не Сталин чаще всего «воевал по глобусу» (имеются в виду сражения «холодной войны»). Однако и Брежнев, как полагают многие, не смог адекватно отрагировать на основные вызовы этого мирового противостояния.
Брежнев вполне мог рассекретить часть архивов КГБ, которые раскрыли бы перед широкой общественностью истинную подоплеку репрессивной политики сталинских времен. И тогда бы Сталин предстал не в образе кровожадного тирана, убивающего людей по прихоти своей ущербной психики, а государственным деятелем, который в жесточайших условиях противостояния с капиталистическим Западом и внутренней оппозицией создавал великую страну, новую сверхдержаву. Как пишет публицист А. Салуцкий:
«В 30-е красные сотни не желали мириться с напором радикал-большевиков. В воздухе запахло второй гражданской войной. О ее накале говорила листовка, выпущенная отчаянными леваками: „Товарищи! Великое дело Октябрьской революции предано! Сталинская клика совершила фашистский переворот“.
Термидор был неминуем.
«Борьба красных сотен с противниками Сталина приобрела страстность религиозных войн, – пишет В. Соболев. – Главными противниками сталинского курса на построение мощного индустриально-аграрного государства, основанного на традициях исторического прошлого, были не дворяне, купцы, мещане и бывшие офицеры белых армий, а горячие приверженцы Ленина с его курсом на мировую революцию и отказом от преемственности с историческим прошлым России» (Как всегда бывает при таких кровавых идейных схватках, репрессии с ужасающим размахом вышли за их рамки)...»
В свете сказанного выше история сталинских репрессий выглядит совершенно иначе, чем рисовал их тот же Хрущев, а с ним и либералы. Взять, к примеру, так называемое, «дело Тухачевского», по которому были расстреляны более десятка видных советских военачальников. Как уже писалось выше, судя по некоторым документам, все эти военачальники входили в антиправительственную группировку, которая планировала арест и устранение Сталина и его ближайших сподвижников. Этот кремлевский заговор носил кодовое название «Клубок». Однако Сталин опередил заговорщиков, арестовал их и сделал с ними то, что они планировали сделать с ним – расстрелял.
Что касается массовых репрессий на местах, то непосредственным инициатором их был скорее не Сталин, а те партийные бонзы (типа Эйхе и Хрущева), которые таким образом устраняли своих непосредственных политических конкурентов и запугивали население в преддверии выборов (по Конституции 1936 года право голоса получили даже бывшие кулаки, которые могли голосовать против действующих партийных руководителей, что тем, естественно, было крайне невыгодно).
Все эти факты можно было опубликовать уже тогда, в 60-х годах, но Брежнев на подобный вариант не решился. И, судя по всему, не страх перед правдой двигал им в первую очередь, а нежелание нарушить хрупкий баланс сил внутри самой элиты, что могло привести к непредсказуемым последствиям. Поэтому и был избран компромиссный вариант: не нашим и не вашим. Как верно пишет А. Байгушев:
«Брежнев был растерян, подавлен. Но признал, что духовную сумятицу в народе и партии, „Перельмутером“ (то есть Хрущевым. – Ф. Р.) в злое наследство ему, Брежневу, оставленную, уже не преодолеть, что духовный раскол общества состоялся.
Но жить-то надо. Партию сохранять как-то надо. Нужно было искать какую-то хотя бы полуиезуитскую, но на какое-то время эффективную, пусть временно, но жизнеспособную модель политического управления огромной страной. И что делать с совсем вышедшими из-под государственного контроля «шестидесятниками»? Что делать с динамичными, бунтующими евреями?
Ленин был за ассимиляцию евреев. Ничего из этого не вышло. Всегда в них бунт. Всегда у них, как политические карты ни тасуй, выбрасывается при игре в очко не 21, а 22 – «нерастворимый бунтующий еврейский осадок остается на дне в душе каждого, даже ассимилированного» (О. Рапопорт). Да, тут ничего не попишешь. Выживаемость потрясающая, как у чертополоха...»
Между тем сворачивание темы «культа личности» происходило постепенно. Первые намеки на это появились уже спустя три месяца после воцарения в Кремле Брежнева. В январе 1965 года, проводя очередное заседание Главной сценарной редакционной коллегии Госкино, ее руководитель Александр Дымшиц сказал следующее:
«По вопросу культа личности и как к нему относиться, как показывать его последствия?
Я лично не располагаю непосредственной информацией. Мы обратимся к нашему руководству. Может быть, оно ею еще тоже не располагает, но оно ее получит, такая информация последует. Но я лично считаю, что мы нравственно и политически подготовлены к принятию этого решения. Нужно сказать, что культ личности был нарушением законности. Но дело идет о мере подхода к этому, о такте в подходе к таким картинам. Чтобы понимать, когда это нужно, когда не нужно. Понимать отвественность воспитателей перед народом...»
Глава ГСРК знал, что говорил, поскольку как никто другой лучше был осведомлен о той ситуации, которая складывалась в советском кино вокруг темы «культа»: за последнее время в его учреждение стекалось такое количество сценариев на данную тему, что волосы становились дыбом. Казалось, что чуть ли не все советские сценаристы, устав писать о передовиках производства, о рабочих и колхозниках, бросились теперь живописать о зверствах сталинских чекистов. И Дымшиц весьма откровенно об этом говорит в продолжении своей речи. Цитирую:
«Этой ответственности, к сожалению, некоторые работники на студиях не испытывают. И я считаю, что на „Мосфильме“, например, некоторые товарищи слишком усердствуют. Вопрос заключается в том, как к этому подойти, как показать соотношение исторических сил. В некоторых произведениях получается картина, что, кроме безобразий, кроме нарушений законности, ничего не было. Тогда возникает серьезный вопрос – что является главным в жизни нашего общества? А главным является жизнь народа, которая непрерывно развивалась как поступательный процесс на основе того, что делала партия, делал народ. Несомненно, были трудности. Никто ничего в тайне не держит. Эту тайну открыла человечеству наша партия. И партия вынесла необходимые суждения. И, наконец, партия не заинтересована в том, чтобы люди случайные, мелкодемократические использовали этот сюжет. Я приветствую тот факт, что в подавляющем большинстве картин не будет обращено на эту тему внимания.
Я думаю, что по этому вопросу надо сделать следующее: ждать от начальства необходимых разъяснений, а со своей стороны быть к ним готовыми. Но не только по нашему моральному самочувствию. Я думаю, что надо быть готовыми вот в каком отношении: я прошу в три дня оперативно собрать материал по обзору, что делается у нас на эту тему. Такой материал дать руководству и согласовать какие-то действия, которые бы не привели нас к созданию вещей, в которых изображение культа приобретает характер безответственный и начинает приносить вред нашему делу».
Задание главы ГСРК его подчиненные выполнили: в три дня составили подробный список тех сценариев и заявок на сценарии, где речь шла о культе личности Сталина. Как уже говорилось, картина получилась безрадостная. Поэтому когда справка оказалась в высоких кабинетах ЦК КПСС, там были сделаны соответствующие выводы. В итоге власти взяли курс не на частичное, а на полное сворачивание темы культа личности Сталина, причем не только в кинематографе.
Отметим, что альтернативы этому курсу не было, как бы либералы ни утверждали обратное. Хрущевская «оттепель» разбалансировала страну, как в экономике, так и в идеологии, плюс вмешался и мощный внешнеполитический фактор – агрессия США во Вьетнаме. Поэтому «сталинисты» в Политбюро и победили «антисталинистов». Хотя эту победу нельзя было назвать стопроцентной. Например, когда готовились торжества по случаю 20-летия Победы (май 1965 года), было подготовлено несколько вариантов доклада Брежнева, где по-разному оценивалась роль Сталина. Так, либеральный вариант (его готовила группа под руководством уже известного нам консультанта ЦК КПСС из либерального лагеря Федора Бурлацкого) содержал в себе те же оценки Сталина, которые содержались в докладе Хрущева на ХХ съезде партии. А вот вариант члена Политбюро Александра Шелепина был совершенно иной: в нем речь шла о восстановлении доброго имени Сталина. В итоге Политбюро сошлось на компромиссном варианте: имя Сталина было упомянуто всего лишь один раз, но в положительном контексте (сообщалось, что он возглавил Государственный Комитет обороны). Однако даже это единственное упоминание вождя народов вызвало настоящий шквал восторга среди присутствующих в Кремлевском дворце съездов. Сошлюсь на слова историка С. Семанова:
