Читаем без скачивания Печать Медичи - Тереза Бреслин

Маэстро снова заговорил:

— Когда нас нет, в какой момент мы появляемся?

Я не мог ответить. Потому что не понял смысла его вопроса.

— Да, — продолжал он. — Именно это я хотел бы узнать.

— Но в настоящий момент мне придется удовольствоваться выяснением того, как это сердце перестало двигаться.

— Но ведь отец Бенедикт уже сказал нам это, — пробормотал я. — На то была воля Божья.

— Вот эти проходы, — показал хозяин окровавленным пальцем, — являются самыми важными для того, чтобы сердце функционировало.

— Откуда вам это известно?

— Мне приходилось вскрывать тела животных. Для исследования… Да и с человеческими останками уже доводилось работать.

К тому времени я уже догадался, что он не первый раз занимается вскрытием мертвого тела. Я предположил, что до сих пор это были трупы преступников, казненных за свои злодеяния, и поэтому эти исследования, полезные для изучения анатомии, знание которой необходимо для живописи и скульптуры, не могли помочь с установлением причины смерти. Ведь причина смерти этих людей определялась только тем способом казни, который выбирал палач.

— Мы можем сделать заключение, что причиной остановки сердца у этого человека является старость. Проходы сузились настолько, что кровь остановилась.

— Как река забивается илом, и течение воды замедляется?

— Вот именно! — Он взглянул на меня с одобрением. — Именно так!

Я подумал о сердце своей бабушки, о том, как оно боролось за жизнь у нее в груди. В старости ее тело совсем усохло, а кожа и кости стали такими же тонкими и сухими, как у этого старого бродяги Умберто, что лежит сейчас мертвым перед нами.

Человек, которого я называл маэстро, своими острыми ножами и еще более острым умом проникал в неведомые миры.

И делал он это не из праздного любопытства. Ибо я видел его истинную цель — хотя, может быть, лишь какую-то ее часть, — названную монаху у входа в покойницкую. Если мы обнаружим проблему, то будем искать способ ее решения. Потому что было совершенно очевидно, что именно случилось с сердцем Умберто. С возрастом входящие и выходящие каналы сузились и ограничили ток крови. Но что толку от этого знания? Разве возможно было прочистить эти каналы и дать моей бабушке прожить дольше? В последние месяцы жизни ее сердце уже ослабело под тяжестью лет.

Я вспомнил, как бабушка положила мою руку на свою чахлую грудь. И я услышал за ребрами, под увядшими грудями, слабый, неровный стук. Там, в глубине ее тела, тихо трепетало сердце. А потом оно вздрогнуло и затихло. Бабушка знала, что ее тело износилось. Но она не знала, почему это произошло.

— Наверное, от этого умерла и моя бабушка, — сказал я.

— Сколько ей было лет?

Я не мог ответить на этот вопрос. У нас возраст не измерялся в годах. Мы измеряем течение жизни сменой времен года. Времена года менялись много-много раз, пока она жила на земле. Уже прошло второе лето с тех пор, как я закопал ее вещи и бумаги и смотрел, как сжигают ее кибитку.

— Она была очень старая, — пожал я плечами.

Хозяин посмотрел на меня с любопытством.

— Оказывается, ты знал свою бабушку, Маттео? Прежде ты не упоминал о ней.

Я молчал, сжимая в руке фонарь. Когда в первые дни в Переле меня попросили рассказать историю своей жизни, я назвался круглым сиротой. И ни словом не обмолвился ни о какой бабушке.

Вот я и попался!

Глава 11

— Так что насчет бабушки?

Я заморгал.

Хозяин остановил свою работу.

— Маттео! — окликнул он меня. — Ты сказал, что твоя бабушка была уже очень старенькой, когда умерла.

— Я… Я… — Опустив голову, я пролепетал что-то нечленораздельное.

Он вернулся к работе. Пока он будет заниматься другим органом, я успею сочинить какую-нибудь байку о бабушке.

У меня немного отлегло от сердца.

— Может, у тебя были и другие родственники кроме бабушки?

Он застал меня врасплох, и я не знал, что сказать, но он, словно не замечая моего смущения, продолжал:

— Еще в Переле я обратил внимание, что в одном месте своего рассказа ты употребил слово «мы».

В моих глазах, наверное, мелькнула тревога.

— Это было, когда ты рассказывал о Венеции, — улыбнулся он. — Ты говорил, что вы смотрели на лодки в лагуне. Ведь это бабушка была тогда с тобой? Или под словом «мы» ты имел в виду кого-то другого?

От страха у меня сердце ушло в пятки.

— Не помню, чтобы я говорил «мы», — пробормотал я. — Ничего такого не имел в виду. Просто неудачно выразился… Не умею правильно говорить. Я же… малограмотный…

— Нет-нет, дело не в этом. Ты говоришь вполне правильно, хотя и несколько старомодно. Если это бабушка учила тебя говорить, то она была хорошей учительницей. Ты говоришь, что родился в горном селении, в Апеннинах. Но для тех мест характерно особое произношение гласных — такого не услышишь больше нигде. Местные жители совершенно по-особому произносят звуки «у» и «о». Они при этом выдвигают язык вперед. Но ты так не делаешь, Маттео. Однако если ты жил с бабушкой, а она родом из других мест, то наверняка ты позаимствовал свой выговор у нее. Откуда она была родом? Не знаешь? Было бы интересно выяснить это. В некоторых фразах у тебя явно слышен восточный акцент.

Я ничего не ответил. И что я мог ответить? Наверное, он волшебник, раз знает все эти вещи. За те несколько недель, что мы провели вместе, он так много узнал обо мне! Значит, все это время он пристально меня изучал, а я ничего не замечал.

В его взгляде появилась лукавинка.

— Использование тобою слова «мы» имеет не только лингвистическое значение. Похоже, ты думаешь о себе как о человеке, резко отличающемся от окружающих. — Он внимательно посмотрел на меня. — Сначала я решил, что ты цыган, но сейчас в этом не уверен. Кожа у тебя светлее, чем у большинства цыган. Но это не единственная причина, потому что цвет кожи может слегка различаться в пределах той или иной расы. Обычно у цыган маленькие руки и ступни, и эта их особенность присуща тебе. Однако есть еще кое-что, более важное.

— Ты ведешь себя очень независимо. Это совершенно очевидно — ты держишься особняком.

Я покачал головой.

— Не надо стыдиться своего происхождения, Маттео.

Резко вскинув голову, я гневно взглянул на него. Никогда я не стыдился ни своей бабушки, ни ее народа!

— Ага! — воскликнул он. — Вот оно! Я задел за живое.

Он прекратил работу и с любопытством посмотрел на меня. Чтобы избежать его пристального взгляда, я низко опустил голову.

— Здесь кроется какая-то тайна, — медленно продолжил он. — Когда мы были в Переле, из твоих собственных уст я узнал о том, что ты — незаконнорожденный ребенок и очень переживаешь по этому поводу. Знаю, что ты чувствуешь себя униженным оттого, что рожден вне брака. Ты сам мне это сказал. И тем не менее, — он наклонился ко мне и, взяв меня за подбородок, взглянул мне в лицо, — стоит мне упомянуть о твоем происхождении, как ты готов испепелить меня взглядом.

Он внимательно изучал мое лицо. Но нижняя его часть была скрыта под маской, а глазам я тут же постарался придать самое невинное выражение.

— Я не сержусь, — сказал я. — Просто любое неуважительное замечание о бабушке я воспринимаю как личное оскорбление. Да, вы правы. Она воспитывала меня… Какое-то время.

— И она же была твоей первой учительницей.

— Да.

— Твоей единственной учительницей.

Я кивнул. А потом, почувствовав, что должен защитить единственного человека, согревшего своей любовью мое раннее детство, добавил:

— Она научила меня многим вещам. Она многое знала. Но ее знание было мудростью возраста и пониманием природы, а не знанием, почерпнутым из книг.

— Но это самый лучший род знания! — воскликнул мой хозяин. — Я не могу это презирать! Наоборот! В детстве меня не учили латыни, поэтому тексты великих умов прошлого были для меня недоступны. Я глубоко переживал по этому поводу и впоследствии изо всех сил старался наверстать упущенное. Я выучил латынь и смог читать латинские произведения в оригинале. Среди них были трактаты о человеческом теле. И я воспринял это учение. Однако по мере того, как я изучал формы животной жизни и анатомию человека, я начал понимать, что мне не стоило так доверять мудрости, почерпнутой из книг.

Он помолчал. Казалось, он ждал моего ответа и вообще хотел, чтобы я принимал участие в беседе. К тому времени я уже начинал понимать, что если не отвечаешь на вопрос, когда от тебя ждут ответа, то это может привлечь к тебе больше внимания, чем простое молчание.

— Бабушка делала собственные наблюдения и заключения о болезнях и увечьях, — сказал я. — И порой она спорила с лекарями.

— Она была знахаркой?

Я кивнул.

— Значит, она была мудрой женщиной, доверявшей собственному опыту. Есть только один способ истинного познания предмета — исследовать и изучить его самостоятельно.