Читаем без скачивания Печать Медичи - Тереза Бреслин

— Потому что он знает его наизусть? — высказал я предположение.

— Вот именно, Маттео! — Маэстро внимательно посмотрел на меня. — Какой ты, однако, проницательный!

Он продолжал говорить, а его рука между тем уже набрасывала следующий рисунок.

— Ты прав! Кроме того, монах верит в истинность Писания, а это значит, что тайна слов может быть скрыта от него.

— Или же… — Маэстро сделал паузу, а затем продолжал, обращаясь то ли ко мне, то ли к самому себе: — Нет, в случае этого конкретного монаха лучше сказать, что он так основательно впитал в себя Слово Божье, что может легко повторить его, даже не задумываясь над смыслом.

Я ждал, не зная, закончил свой монолог хозяин или нет, и не вполне понимая смысл сказанного.

— Ты понимаешь, Маттео, о чем я говорю? Он верит в Священное Писание. Он всецело предан ему, и оно стало частью его самого. Он живет по Слову Христову и следует учению Господа, давая приют и пищу больным и страждущим.

— Это здорово для тех, кто нуждается и кому больше некуда пойти, — ответил я. — Но вы имеете в виду, что он не задумывается о смысле Священного Писания, что он просто произносит слова?

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Потому что в таком случае эти слова лишаются истинной ценности. Ведь любой человек может прочесть стих из Священного Писания.

Он пристально посмотрел на меня и спросил:

— Например?

У меня сердце упало в пятки. Он что, проверяет меня?

Он продолжал рисовать, но я знал, что он ждет ответа. Его мозг был способен выполнять больше чем два дела одновременно. Теперь мне следовало прочесть какой-нибудь стих из Священного Писания. Это доказало бы ему, что я христианин.

Но я был уверен, что смогу пройти это испытание. Бабушка очень любила читать вслух псалмы и отрывки из Библии, а у меня была хорошая память на сочный язык.

— Ох, да это может быть любой хорошо известный кусок! — беззаботно ответил я.

— А ну-ка, прочти что-нибудь!

Я медлил в замешательстве. Но потом вспомнил монаха из покойницкой и его отсылку к Книге Бытия, к тому месту, где Адама и Еву изгоняют из райского сада. Взяв это за руководство, я произнес:

— «И услышали голос Господа Бога, ходящего в раю во время прохлады дня; и скрылся Адам и жена его от лица Господа Бога между деревьями рая. И воззвал Господь Бог к Адаму и сказал ему: „Где ты?“ Он сказал: „Голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся“»[3].

— А ты считаешь, что нагота — это плохо? — Маэстро продолжал рисовать, но я знал, что он внимательно следит за ходом нашей беседы.

— Не знаю, — отвечали. — «Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь»[4].

— Маттео, ты меня заинтриговал! Ты — человек, который путешествует в одиночку, но думает во множественном числе. Путешественник, который, как оказывается, вовсе не путешественник. Мальчик, который вовсе не мальчик. Одетый как крестьянин, но изъясняющийся слогом ученого мужа.

— Если вы недовольны мной, то позвольте мне уйти, — твердо сказал я, не понимая, оскорбил он меня или нет.

Он прекратил рисовать, но не поднял головы. В комнате повисло молчание.

— Я вовсе не недоволен тобой, — произнес он наконец. — Отнюдь. Но ты сам должен решить, останешься ли со мной или нет.

Глава 13

Пока замок Аверно готовился к войне, у хозяина почти не оставалось времени на посещение покойницкой. И тем не менее, когда это случалось, он по-прежнему, даже после того как Фелипе вернулся из Флоренции, а Грациано оправился от болезни, предпочитал брать с собой меня. В их отсутствие я стал его постоянным спутником во время не только ночных, но и дневных вылазок. Они увидели, что я знаю, как готовиться к этим походам, и стали поручать мне разные дела. Так они начинали все больше и больше зависеть от меня.

Фелипе вернулся с двумя мулами, нагруженными множеством всяких коробов и свертков. Помимо бумаги, пергамента и новых кистей он привез самые разные ткани, меха и шкуры для шитья новой одежды, шляп и сапог, необходимых для того, чтобы домочадцы да Винчи смогли благополучно пережить зиму.

Мне не приходило в голову, что смена гардероба коснется и меня. Поэтому я очень удивился, когда дворцовый кастелян вызвал меня к себе и сообщил, что с меня будут снимать мерку для пошива новой одежды и обуви. Когда я вошел в гардеробную, там уже находились Фелипе и Грациано.

Грациано любил не только вкусно поесть, но и хорошо одеться. Сейчас его ворот украшал мех горностая.

— Как считаешь, похож я теперь на знатного господина? — спросил он меня, когда я показался на пороге.

Мех подчеркивал складки жира, опоясывавшие шею Грациано, и тем самым действительно делал его похожим на некоторых князей, которых я видел в Ферраре и Венеции. Я кивнул. Грациано взял меня за руку, ввел в комнату и представил меня Джулио, дворцовому кастеляну.

Этот человек, Джулио, был высокого мнения о своих мыслительных способностях и считал себя более умным, чем все остальные. Пока портной измерял длину моих рук и ног, кастелян смерил меня с ног до головы взглядом и сказал:

— Советую остричь ему волосы.

— А чем вам не нравятся мои волосы? — возразил я.

Бабушка всегда настаивала на том, чтобы я носил длинные волосы, и я привык к такой прическе.

Джулио неприязненно наморщил нос:

— Помимо того, что их слишком много?

— Зимой благоразумнее носить длинную прическу.

— Но какое отношение имеет благоразумие к моде и стилю?

Все засмеялись, включая маэстро, который только что вошел в комнату.

Джулио взял гребень и зачесал мои волосы назад.

— Посмотрю-ка, что скрывается под этой конской гривой, какие цвета и какой стиль одежды лучше подойдут мальчику.

Я замер, чтобы ничем не рассердить его, а не то он распорядится обрить меня наголо, как, борясь со вшами, каждый год брили наголо мальчишек, работавших на конюшне.

Он наклонился ко мне.

— Вижу, у тебя на затылке следы пальцев повитухи. Не беспокойся — мы подстрижем тебя ниже ушей.

Пока меня рассматривали, изучали, крутили и вертели, я просто сгорал от стыда. Но когда я попытался воспротивиться этому, Фелипе сурово посмотрел на меня и сказал, что таков приказ хозяина.

Не обращая на меня никакого внимания, словно меня здесь не было, они обсуждали, какого цвета должны быть у меня рейтузы, какого типа ремень, какой длины (выше или ниже колен) — сапоги. Я чувствовал себя куклой в руках девчонки. Эта девчонка играла со мной, одевала и переодевала меня и решала, какую одежду мне носить.

— Говорят, что французский стиль рукава сейчас самый модный в Европе.

Я в удивлении оглянулся. Это был голос маэстро. Он бродил среди наполовину распакованных коробов и тюков, доставал отрезы ткани — парчи и вельвета — и прикладывал их один к другому, подбирая цвета.

— Я хочу, чтобы у Маттео был камзол с подбоем. У него должна появиться одежда, в которой можно бывать в обществе. Возможно, ему придется сопровождать меня на званые обеды.

— Если слишком подбить ему костюм на торсе, ноги покажутся слишком худыми, — возразил Джулио.

— Я подумал, что ему подойдут рейтузы вот такого, мшисто-зеленого цвета.

— Да, обязательно нужен темный цвет! — согласился Джулио. — С такими тощими и длинными ногами в светло-зеленом он будет похож на кузнечика!

Раздался смех, и к чувству неловкости, которое я испытывал, прибавилось раздражение. Я молча переминался с ноги на ногу.

Заметив мое состояние, Грациано сказал:

— А почему бы Маттео самому не решить?

— Мне все равно, какой стиль нынче в моде, — сказал я. — Одежда служит для прикрытия наготы и для тепла.

— О нет, Маттео! — воскликнул маэстро. — Помимо чисто практического назначения у одежды много иных целей.

Меня не должно было удивлять то, что хозяина интересуют все эти вещи. Он с тем же вниманием относился к эффекту, производимому кроем и цветом, как и ко всему остальному.

Он взглянул на меня.

— Ты удивишься, Маттео, если узнаешь, насколько это важно, оторочен ли плащ мехом по самому краю или нет!

— Но это не имеет особого отношения к моде, — не сдавался я. — Мех животного, особенно горностая, специально создан для того, чтобы отражать ветер.

Маэстро тут же оказался рядом со мной. В руках его была шкурка горностая.

— А ну-ка покажи, Маттео.

Я взял у него шкурку и погладил мех против шерсти.

— Посмотрите, как волоски опять ложатся на свое место. Они начинают расти именно в эту сторону, когда горностай меняет шкурку на белую, чтобы прятаться на снегу.

— Для чего?

Когда он спросил это, я взглянул ему в глаза. Он прекрасно должен был знать для чего. Мне снова показалось, что он испытывает меня.