Читаем без скачивания Флорис. Флорис, любовь моя - Жаклин Монсиньи

Но даже и этих билетов ему уже было недостаточно. Приняв решение отомстить, он приказал отвезти себя во дворец Силлери. Ворвавшись туда, словно безумный, он оттолкнул Грегуара и бросился в покои Максимильены. Адриан играл там под присмотром Элизы. Даже не взглянув на ребенка, граф кинулся к шкатулке с драгоценностями, затем взломал замок секретера и завладел бумагами, удостоверяющими право собственности на дворец Силлери. Элиза попыталась было вмешаться, но Амедей в бешенстве отшвырнул ее в сторону. Он сбежал, словно вор, набив карманы украденными драгоценностями и документами. Впрыгнув в карету, он крикнул кучеру:

— На улицу Кенкампуа!

Во дворце Силлери слуги были вне себя от отчаяния. Адриан, ничего не понимая, плакал и звал маму. Элиза, заламывая руки, говорила Грегуару:

— Господи! Как сказать об этом госпоже графине?

— Дурной отец, дурной супруг! — отвечал Грегуар. — А теперь еще и вор! Подумать только… граф де Вильнев!

В то время как Амедей был в замке Силлери, Максимильена смотрела, как юный король покидает дворец Петра Великого. Царь, очарованный ребенком, к всеобщему удивлению, вышел проводить его до кареты. Людовик XV держал теперь за руку регента, своего дядю. Оба любили друг друга и во время беседы обменивались понимающими взглядами, что очень понравилось Петру. Людовик тихонько сказал дяде:

— Царь такой добрый! Мне хотелось бы, чтобы он еще раз подбросил меня в воздух!

Регент с улыбкой возразил:

— Мы не можем просить его об этом, Луи, потому что должны соблюдать правила этикета. Зато вас ждет сюрприз во дворце Тюильри.

— Что за сюрприз, дядя?

— Красивые игрушки из России, которые привез для вас царь.

Максимильена, услышав этот разговор, подумала: «Петр очень похож с Филиппом Орлеанским, хотя сам об этом не знает!»

Подойдя к карете, Петр наклонился к ребенку и сказал:

— Мы благодарны вашему величеству за нанесенный нам визит.

— А я, — воскликнул маленький король, на радостях забыв о королевском «мы», — благодарю вас за игрушки. Мне не терпится их увидеть!

Петр, улыбнувшись, шепнул ему на ухо:

— Беги, малыш, играй вволю!

Юный монарх засмеялся, а затем произнес громко, глядя в глаза царю:

— Я не забуду о своем обещании, сир, и всегда буду помнить имя Вильнев-Карамей.

Парижские зеваки, ожидавшие увидеть своего короля, радостно завопили, когда вышли мальчик и царь. Раздались крики «да здравствует король» и «да здравствует царь». Почти никто не восклицал «да здравствует регент», ибо Филипп Орлеанский, несмотря на все свои усилия и очевидные достоинства, не пользовался в народе популярностью.

Максимильена, оставив Петра и Бориса Куракина обсуждать договор, вернулась в свой дворец. Ее сопровождал Ромодановский. Отношение к ней обоих князей и бояр, сопровождающих императора, совершенно переменилось. Все смотрели на Максимильену как на фаворитку, и она была несколько смущена этим. Когда она поднялась к себе, Адриан плакал, а слуги пребывали в смятении. Грегуар с Элизой рассказали ей о поступке Амедея. Максимильена в ужасе обхватила голову руками. Человек, за которого она вышла замуж, осмелился ограбить собственного сына и покушался на дворец ее предков! Она почти забыла о пропавших драгоценностях, хотя они стоили немалых денег. Лишь одно имело для нее значение — то, что отец ограбил сына. Ромодановский переминался с ноги на ногу, не зная, что предпринять. Внезапно Максимильена резко выпрямилась.

— Куда он поехал, Грегуар?

— Я слышал, госпожа графиня, как он крикнул кучеру: «На улицу Кенкампуа».

— Очень хорошо, я попытаюсь найти его и поговорить с ним. Быть может, удастся избежать худшего.

— Но, мадам, — возразил Ромодановский, — вы не можете броситься в эту толпу на улице Кенкампуа. И царь ждет вашего возвращения — в данный момент он собирается отправиться в Люксембургский дворец, к герцогине Беррийской.

Не слушая увещеваний Ромодановского, Максимильена устремилась в погоню за Амедеем. Старик Грегуар побежал за ней. Ромодановский, поколебавшись, решил как можно скорее предупредить царя.

Улица Кенкампуа находилась недалеко от дворца Силлери. К ней можно было подойти с двух сторон: через улицу Урс, которую обычно выбирали люди высокого положения, и через улицу Обри-ле-Буше, куда устремлялись отбросы парижского общества. Уже с семи часов открывались решетчатые ворота. За считанные минуты узенькую улочку Кенкампуа, состоящую из сорока домов, заполняла истерическая толпа. Обезумевшие люди с жадностью расхватывали акции, которые назвали по времени выпуска «материнскими», «дочерними» и «внучатыми».

Максимильена отвыкла от Парижа и, пройдя метров сто, пожалела, что не взяла карету, — в своем негодовании она забыла обо всем. Грегуар ничем не мог ей помочь, поскольку совершенно не ориентировался в столице. Вместо того чтобы направиться на улицу Урс, Максимильена по ошибке свернула на улицу Обри-ле-Буше. Уже через минуту ее окружила стая гогочущих мегер. Она попятилась, но путь ей преградили трое мужчин бандитского вида. Максимильена, почувствовав, что бледнеет, сказала себе: «Если они увидят, что я их боюсь, мне конец!»

Грегуар же в ужасе думал: «Сейчас нам перережут глотки!»

Максимильена была великолепна в своем придворном наряде, и пока никто не осмелился ее тронуть. Но она понимала, что достаточно будет решиться одному, как на нее набросится вся свора.

— Что надо этой герцогине? — взвизгнула какая-то горбунья. — Своих денег мало? Еще и акции наши понадобились!

— Эй, красотка, — крикнул мужчина с лицом в гнойных язвах, — твой хахаль продал тебе мамочку?

— Или дочку с внучкой? — оскалился одноглазый парень.

Один из нищих, истекая слюной от похоти, уже тянул к Максимильене свои омерзительные культи, а женщины, похожие на гарпий с красными глазами, задыхаясь, шипели:

— Возьми ее! Трахни герцогиню!

Грегуар заслонил Максимильену, вскричав:

— Сначала вам придется убить меня!

— Эй, старичок, хочешь, я тебя приголублю? — завопила женщина, взобравшаяся на плечи к слепцу.

— Хватайте их, что смотрите!

Максимильена совершенно потеряла голову от страха. Ужасное кольцо сжималось вокруг нее. Но в этот момент с улицы Кенкампуа вдруг донесся нарастающий ропот:

— Акции понижаются! Наши бумаги уже ничего не стоят!

Толпа, забыв о Максимильене, ринулась, увлекая ее за собой, к улице Кенкампуа. Молодую женщину толкали со всех сторон, и ей с трудом удавалось перевести дух. Грегуар остался где-то позади.

— Герцог де Бурбон продал свои акции, — слышалось вокруг. — Он уже увозит золото!