Читаем без скачивания Мама - Наталья Евгеньевна Назарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я вообще очень любила своих родных. Женю, Лену, папу и Маму. Главным словом моей жизни в детстве было семья. Наверное, это ненормально. Но я умела ценить то, что имела.
Сейчас глажка папиных рубашек не доставляла мне былого удовольствия. Их было очень много. Но и не напрягала. Я была так отстранена от рубашек… и от радостей, которые раньше согревали меня.
Папа пришел в комнату и сел на Мамину кровать.
– Папа, пожалуйста, встань.
– Почему?
– Прямо на этом месте умерла Мама.
– И что?
– Ну пожалуйста.
Папа встал и сел в кресло, в котором обычно на всех праздниках сидела Мама. Я ничего не сказала. Ладно.
– Вы должны начать общаться с бабушкой.
– Пап, мы это уже обсуждали.
– И что? Ты ей не позвонила.
– И не буду. Она мне не позвонила, когда у меня горе.
– Мама совершила грех. И вы должны его замолить.
Я осмелела:
– Так может мы и твои грехи замолим?
– У меня нет грехов.
Я даже удивилась:
– Как это? У всех есть грехи.
– Я в жизни никому не сделал зла. Я безгрешен.
Очень хотелось рассмеяться. Но это сильно ранило бы папу. Хотелось напомнить ему, как плохо он сделал Маме, когда ушел. Жене и мне, которые этого так и не пережили. Но это ударило бы его. Думаю, в глубине души он и сам об этом знает, но спрятал это глубоко, потому что даже мысль об этом сбила бы его с ног.
– Да? – ответила я. – Это абсурд. У всех есть грехи.
– Нет. Я безгрешен.
Даже богохульно так думать. Интересно, что Бог подумал бы по этому поводу? Я выключила утюг и пошла на лестничную клетку курить. Папа вышел со мной.
– Они вам ничего плохого не сделали.
– Да, не сделали.
– Так почему же вы с ними не общаетесь?
– Пап, мы это тысячу раз обсуждали.
– Ну ответь, почему.
– Потому что Мама нам запретила.
– А своя голова у вас есть?
– Есть, – ответила я. И про себя добавила, – и своей головой я тоже не хочу с ними общаться.
– И что?
– Нет, пап.
Тут Папа довел меня до истерики. И после этого я стала уходить по вечерам.
Я выходила, ходила свои круги вокруг Морозовской, которые стали привычными, думала. Что я чувствовала к бабушке с дедушкой? А что можно чувствовать к людям, которых не видела пять лет? Нет, мы видели их, конечно. Летом когда-то я даже была у них – пообщалась с крестной, увидела своего нового двоюродного братика, и больше не звонила им. Не помню, зачем поехала тогда. У нас были родственники в других городах, их я не видела тоже уже несколько лет. И ничего. Ничего такого я не чувствовала. Зла на них не держала. Я знала, что что-то было между Мамой и бабушкой – не одна ссора, а очень плохие отношения. Знала их поступки, но в любом случае была на стороне Мамы. Но ситуации до конца я не знаю. И неважно уже это.
Я не помнила ясно выраженного запрета общаться с бабушкой и дедушкой. Насколько я знаю, Мама попросила папу не возить нас к ним, и передать им, чтоб не звонили. Он все сделал. Нас она попросила не приносить от них вещи потому, что ей от них плохо. И это все. По-моему, не было запрета. Я поделилась с Женей, и она сказала, что запрет был. Но я этого не помню. Папа заставлял меня думать о том, о чем я давно не думала, о чем не требовалось думать. Да, мне было четырнадцать, а Жене шестнадцать, когда родители развелись Но мы все-таки были детьми и, понятно, нам Мама ближе, чем бабушка. Нам запретили общаться. Мы перестали. Понятно, своя голова на плечах есть, но эта голова – две головы – выбрали Маму. По мне, эта ссора, эта проблема – была между Мамой и бабушкой. И если Мама или бабушка не захотели ее решить – я уже ничего не могу сделать. По мне, если бы вот так моя… эээ…. Как это называется? Жена моего сына запретила мне общаться с внуками, я бы пошла и поговорила с ней, один, второй, третий раз. Если бы она оказалась совсем невменяемой, после 10 разговора с ней я бы подождала детей после школы или института и объяснила бы им, что их мать запретила нам общаться, но их мать важнее. И что они ни в чем не виноваты, просто так получилось. И что они всегда могут положиться на меня, обратиться за поддержкой или помощью.
Бабушка этого не сделала. Она не решила проблему с Мамой, а теперь уже не решит. Я не могу ей помочь. С моей стороны это было бы предательством Мамы.
В институте люди не замечали перемены, или не хотели замечать. Трудно судить. Я нечасто бывала в институте. Я поздно просыпалась. Я не делала домашнюю работу. Я ходила только на пары, на которые могла, иногда разворачивалась, не доходя до университета, и шла домой. Или гулять. Я много гуляла тогда. Каждый приход домой был ударом – свет в коридоре и большой комнате тыкал мне в лицо пустоту квартиры.
Я ненавидела людей. За то, что они живы. И за то, что они не со мной.
Если папа не говорил про бабушку, он говорил про Маму. Как она его не ценила, что ему устраивала.
– Видишь ли, доча. Я зарабатывал деньги, мне было трудно… – про себя я думала о всей невероятной куче дел, которые Маме приходилось делать. Я не отрицаю папин труд. Он действительно вкалывал, чтобы в девяностые, в начале нового века поставить на ноги двоих детей. – Я приходил домой и хотел покоя, хотел тепла, спокойствия… Поначалу так и было. Мы с мамой так счастливы были первые десять лет, ты не представляешь… – папа на две секунды отвлекся, – а потом – что-то сломалось…
– Почему ты не захотел это починить?
– Я хотел. Я, в принципе, неконфликтный человек, я не хотел поддаваться ругани… но погодой в доме заправляет женщина.
– Как так? А я думала, двое.
– Нет. То есть, двое, конечно, но больше женщина. Мужчина – что, ему надо поесть, поспать, женщину рядом, а женщина – тонкая… она направляет мужчину. От женщины зависит, чувствует себя мужчина мужчиной или нет. Я приходил домой, и вместо тепла получал разговоры о моей маме, о каких-то проблемах, о каких-то делах, все это перерастало в ссоры… – папа начинал заводиться, – и она еще говорила мне о моей маме! Что якобы та хотела разрушить наши отношения, меня увести. Да зачем ей это нужно?!.
Я готовила
