Читаем без скачивания Слово о полку Игореве - Александр Зимин

Таким образом, несостоятельность методических приемов исследования делает, на наш взгляд, выводы А. Н. Котляренко бездоказательными.

Морфологические и синтаксические явления Слова о полку Игореве не дают никаких достаточных оснований, чтобы связывать их только с грамматическим строем русского языка XII в. В них несомненно можно обнаружить поздние следы. Все грамматические формы Слова отлично могли быть известны книжнику XVII–XVIII вв., в языке которого сказывались бы следы украинских диалектных явлений.

Новые аспекты изучения Слова о полку Игореве открываются благодаря применению математических приемов исследования. В этом плане заслуживает внимания работа Г. А. Лесскиса, показывающая зависимость между размерами предложения и характером текста.[Лесскис Г. А. О зависимости между размером предложения и характером текста//ВЯ. 1963. № 3. С. 92—112.] По всем приведенным автором показателям Слово о полку Игореве близко к произведениям XVIII в., а Задонщина ближе находится к памятникам древнерусской литературы.[Повесть о Савве Грудцыне, как показала Н. А. Бакланова, следует датировать началом XVIII в. (Бакланова Н. А. К вопросу о датировке «Повести о Савве Грудцыне»//ТОДРЛ. М.; Л., 1953. Т. 9. С. 443–459). Повесть о Петре и Февронии, как показывают специальные исследования В. Ф. Ржиги, А. И. Клибанова и других исследователей, написал Ермолай-Еразм в середине XVI в. {См. также: Повесть о Петре и Февронии / Подгот. текстов и исследование Р. П. Дмитриевой. Л., 1979. С. 95—118.}] Приведем некоторые данные автора, дополнив их подсчетами слов в Повести о походе 1185 г. из Ипатьевской летописи.

По пяти показателям из шести Слово о полку Игореве стоит ближе к памятникам XVIII в., чем Задонщина. Шестой показатель дает для обоих памятников примерно одну и ту же картину (37.0 % и 36.7 %). В четырех случаях Слово ближе к памятникам XVIII в., чем все приведенные произведения древнерусской литературы. В двух последних случаях Задонщина дает показатели, более близкие к памятникам XVIII в. в целом. Однако у Слова о полку Игореве большее сходство с «Путешествием» А. Н. Радищева, написанным в 1790 г., т. е. примерно тогда, когда, по нашим наблюдениям, появилось и само Слово.

По первым двум показателям Слово о полку Игореве ближе к памятникам XVIII в. по сравнению с Задонщиной и другими древнерусскими повестями. По третьему показателю Слово ближе всех памятников именно к «Путешествию» Радищева, что даже показательнее, чем общая картина для всех произведений XVIII в. Во всех трех случаях Повесть 1185 г. дает размеры, более близкие к Задонщине, чем к Слову.

Таковы некоторые данные сравнения Задонщины со Словом и памятниками XVIII в. согласно исследованию Г. А. Лесскиса.

В связи с обсуждением настоящей работы Г. А. Лесскис высказал ряд интересных замечаний. В частности, он считает, что использование первого из двух показателей (соотношение трех основных компонентов) непродуктивно, так как по его наблюдениям, «соотношение речи персонажей в прозаическом художественном произведении — явление глубоко индивидуальное, зависящее от жанра и от манеры автора и едва ли зависящее от эпохи». Зато второй показатель (распределение предложений в зависимости от их размеров), по мнению Г. А. Лесскиса, заслуживает самого пристального внимания. Он обследовал дополнительно еще 4 произведения древнерусской литературы («Сказание о Борисе и Глебе», «Повесть о походе Игоря Святославича», «О житии в. кн. Дмитрия Ивановича» и «Взятие Цареграда»).[Видимо, речь идет о «Слове о житии великого князя Дмитрия Ивановича» и «Повести о взятии Царьграда крестоносцами в 1204 г.».] И «полученные результаты еще более разошлись с показателями „Слова“»; размах колебаний от 17.1 до 39.3 при среднем размере предложений 28.0. Таким образом, средние размеры предложения по 8 произведениям древнерусской литературы составляют 23.8 при колебаниях в интервалах от 17.1 до 39.3.[АН СССР. Отделение истории. Отзывы на рукопись А. А. Зимина, л. 90–91.] Все это только начало. Привлечение других показателей может значительно расширить диапазон исследования стиля Слова о полку Игореве на фоне произведений русской литературы XII–XVIII вв.

Много хлопот исследователям Слова о полку Игореве доставили так называемые темные места. Существуют сотни попыток их расшифровки. Многое стало уже ясным, но значительная часть этих мест все еще нуждается в комментировании.[См. также: Творогов О. В. «Темные места» в «Слове»//Энциклопедия. Т. 5. С. 106–110.] Одной из ошибок А. Мазона было стремление объяснить трудные места Слова «неумелостью автора в употреблении древнего языка».[Mazon. Le Slovo. P. 46.] Эта слабость в постановке проблемы была подмечена Р. О. Якобсоном, Д. С. Лихачевым[Лихачев. Изучение «Слова о полку Игореве». С. 13–14.] и другими его оппонентами. Уже А. Брюкнер считал, что «непонятность „Слова“ во многих местах свидетельствует о его подлинности, потому что подделыватели избегали бы вносить в текст неясности».[Briikner A. Die Echtheit des Igorliedes // Zeitschrift für slawische Philologie. 1937. Bd 14. S. 52.] Довод Брюкнера обычно признается убедительным, но сознательную порчу текста «под древность» трудно исключить из приемов работы сознательного фальсификатора. Отсутствие подобной порчи в Слове не только сильный довод в пользу его подлинности, а расшифровка трудных мест Слова дает новые наблюдения о времени создания Песни.

Большинство «темных мест» Слова падает на тексты, не имеющие соответствия в Задонщине. Объясняются эти места не лингвистической безграмотностью автора, не сознательным намерением его «затемнить» текст. Их происхождение более сложно. В них мы можем встретиться и с ошибками, допущенными при списывании со скорописного экземпляра памятника («вста близ»),[Об этом см. в главе VII.] и дефектами списка Задонщины, находившегося в распоряжении автора (например, возможно, этим объясняются чтения «канину», «подобию»), но частью из-за того, что исследователи искали ключ к «темным местам» в древних памятниках, тогда как следовало обратиться к особенностям диалектов русского, украинского и белорусского языков. Только в последнее время, когда стали обращаться к живой народной речи, многое в Слове прояснилось (например, «с три кусы», «спивая», «дебрьски сани» и др.).

Наконец, некоторые «темные места» произошли из-за прямых ошибок, допущенных автором Слова при использовании им текстов летописи и Задонщины.

Он не всегда умел согласовать свои источники, а иногда и правильно их осмыслить, оставаясь сыном своего времени.

Ниже даются возможные объяснения трудных мест Слова.[Часть их см. в главе III.] Кроме одного (явно испорченного, о «когане»), все они поддаются истолкованию, исходя из изложенных выше принципов.

Рече първыхъ временъ — в издании описка «речь», происшедшая из-за путаницы е и ь.

Спала Князю умь похоти — по Р. О. Якобсону, можно перевести: «сгорал у князя разум в пылком желании», по H. М. Дылевскому: «пыл князю ум полонил». Слово «спалати» есть в живом украинском языке,[Гринченко. Словарь. Т. 4. С. 172; Якобсон Р. О. Изучение «Слова о полку Игореве»… С. 117; Дылевский Н. «Спала князю умь похоти» в «Слове о полку Игореве» // Людмил Стоянов: Изследования и статии за творчеството му. София, 1961. С. 317–331.] а также в польском (spała).[Ср. также: Творогов О. В. Спала // Энциклопедия. Т. 5. С. 42–43. Здесь и далее указываются статьи Энциклопедии, содержащие обзор мнений о толковании данного «темного места».]

Жалость ему знамение заступи — конъектура: «жадость» (пылкое желание)[По материалам картотеки Областного словаря (Ленинградское отделение Института русского языка АН СССР) это слово встречается в украинском языке и смоленских говорах.] подкрепляется другим чтением Слова («жадни веселия»).

Спивая славы обаполы сего времени — в издании «свивая». Принимаю конъектуру, предложенную Г. А. Ильинским.[Ильинский Г. Несколько конъектур… S. 652. До Г. А. Ильинского еще А. Ф. Вельтман предлагал читать «cпѣвaя» славы (Вельтман А. Ф. Слово об ополчении Игоря Святославича, князя Новгород-Северского на половцев в 1185 году. М., 1866. С. 35).] «Спивать славы» близко к украинскому. Выражение «обаполы времени» искусственного, книжного происхождения.

Свистъ звѣринъ въста близ — в издании «въ стазби». Принимаю конъектуру В. Ф. Ржиги.[Ржига В. Ф. Из текстологических наблюдений над «Словом о полку Игореве» // Слово. Сб.-1950. С. 188–191.] Ошибка — палеографическая. С. И. Котков предлагает конъектуру «въста зли» (возле), опирающуюся на диалектные параллели.[Котков С. И. Из курско-орловских параллелей к лексике «Слова о полку Игореве»//Учен, зап. Орловского гос. пед. ин-та. Орел, 1954. Т. 9. Кафедра русского языка. Вып. 4. С. 7–9.] В ранней работе Д. С. Лихачев останавливался на чтении «збися» див,[Слово-1950. С. 393.] а затем принял, как наилучшую, конъектуру В. Н. Щепкина и А. С. Орлова[Орлов. Слово. С. 96.] — «зри» вместо «зби»: эта обычная отметка на полях «переписчиком легко могла быть внесена в текст».[Лихачев. Текстология. С. 152.] Ранняя конъектура Д. С. Лихачева к одному сказуемому при подлежащем «див» добавляет второе, причем неясное («взбился»). Последнее чтение нарушает поэтическую слаженность текста, тогда как чтение В. Ф. Ржиги дает ясную картину: вблизи раздался звериный свист, это див кличет на вершине дерева.