Читаем без скачивания Литературно-художественный альманах «Дружба», № 3 - В. Азаров

— Пойдет, — коротко, но убедительно сказал Крутов.

— А что собаки будут есть? — спросил Гришин.

— Будем охотиться. А на первое время возьмем небольшой запас мяса и рыбной муки.

— До северной оконечности дальнего острова двести пятьдесят километров, — напомнил нам штурман. — Сколько времени вы протащитесь туда на упряжке?

— Много, — отвечал Крутов. — Самое малое — неделю, а то и все десять дней.

Летчики переглянулись.

— А если мы подбросим вас? — спросил командир машины.

— Вы поможете сохранить нам десять дней для работы на острове.

— Готовьтесь!

Всё приготовлено, но вылет пришлось отложить из-за погоды. Низкая облачность закрыла горизонт, посыпала снежная крупа, видимость сократилась до двух-трех километров. Теперь у нас появилось время, чтобы еще раз прочитать письма, просмотреть газеты и журналы.

Ушаков и Крутов продолжали укреплять нарту, чинили упряжь. Гришин сидел над маленькой — в одном легком чемодане — рацией, проверял ее работу, тренировался в работе ключом. В тесной комнатке радиста вертелся щенок. Буяну недавно исполнилось четыре месяца. Щенок долгое время болел, — очевидно, простудился, но Гришин, любивший собак, вылечил его витамином «В». Этот способ лечения радист открыл сам и очень гордился славой щенячьего доктора. Буян привязался к Гришину и не отходил от него ни на шаг.

Крутов запряг собак и вместе с Ушаковым прокатился по острову, испытывая одометр. Велосипедное колесо, выглядевшее на снегу очень странно и неуместно, катилось за нартой. С каждым оборотом колеса щелкал счетчик. Всё новые, всё увеличивающиеся цифры выползали в окошечке счетчика и показывали расстояние, пройденное нартой.

После испытания Крутов отсоединил одометр от нарты, чтобы не поломать его во время погрузки в самолет. Велосипедное колесо и вилку он положил на пустую металлическую бочку, стоявшую на краю посадочной площадки, и заботливо прикрыл куском парусины.

— Вот, теперь всё в порядке, — облегченно заявил он. — Теперь мне требуется тетрадь и карандаш. Хочу записывать.

Я дал каюру толстую записную книжку в полотняном переплете и карандаш.

Поздним вечером следующего дня — мы уже собирались ложиться спать — подул легкий северный ветерок и разогнал мглу.

— Вылетаем, — сказал командир машины.

Началась погрузка. Я отошел с командиром машины в сторону. На снегу разостлали карту.

Я просил летчика сделать две посадки. Первую — на южном берегу большого острова, около продуктовой базы, которую мы завезли вездеходом. Здесь высаживается маленький отряд Анны Сергеевны. Потом я показал летчику на узкий, глубоко вдающийся в сушу залив на северном побережье. Там должен был остаться я с каюром и упряжкой собак. От места высадки, работая, пойдем к южному берегу, где соединимся с отрядом Анны Сергеевны.

Командир машины отметил на карте места посадок и обещал приземлиться с возможной точностью.

Крутов подтянул к самолету нарту.

Собаки, следившие за действиями людей, заволновались. У Найды поднялись кончики ушей. Бельчик залаял. Серый недоуменно затоптался на месте.

Мы долго провозились с нартой, — она была длинная и с трудом проходила в узкую дверцу.

— Поторапливайтесь, товарищи. — Штурман показал на небо.

Ненадолго выглянувшее солнце снова заволокло кисеей низких облаков. Мелкие редкие снежинки стали лениво падать на землю.

Крутов схватил Серого за шерсть на спине и загривке и подбросил его вверх. Я на лету поймал передовика и опустил его на пол. Серый вразвалку, не волнуясь и не торопясь, прошелся по скользкому гофрированному днищу фюзеляжа и спокойно улегся у нарты.

Одну за другой Крутов подавал мне собак. Последним он просунул в дверцу Бельчика. Собака уже находилась внутри самолета, но не переставала лаять. Бельчик волновался.

В этот момент мы заметили щенка. Несмотря на гул моторов и вихри снежной пыли, гонимой винтами, он делал отчаянные попытки, чтобы заскочить в проем высокой дверцы самолета.

— Выбежал ведь. Был закрыт… — заволновался Гришин. — Буян, Буянушка, через три месяца встре…

В просвете еще не закрытой двери мы увидали бортмеханика. Он что-то прокричал нам, но мы не расслышали. Тогда бортмеханик быстро наклонился, схватил Буяна и осторожно бросил его в самолет.

Щенок прижался к ногам Гришина и замер. Радист встал на колени и громадными меховыми рукавицами закрыл своего любимца.

Бортмеханик вошел последним, втянул за собою трап и плотно задраил дверь. Мы перешли в носовую часть самолета и устроились на ящиках, мешках и санях.

Машина сдвинулась с места и, мягко подрагивая, побежала по снегу.

Мы заметили, что находимся в воздухе, только тогда, когда внизу мелькнули четыре маленьких фигурки провожающих и крыши нашей зимовки.

Самолет взял курс на север.

Собаки присмирели. Все как одна, они тесно прижались к холодному полу. Бельчик засунул голову под нарту и не шевелился. Буян лежал на коленях у Гришина и дрожал.

Самолет шел над проливом. Участки ровного заснеженного льда прерывались вытянутыми полосами торосов. Ребра вздыбленных льдин слабо мерцали то голубоватым, то зеленым холодным светом.

«Как же мы будем пересекать этот пролив по окончании работ?» — невольно подумал каждый из нас.

Проглянуло солнце, и в глазах зарябило от резких теней, отбрасываемых хаотическим нагромождением льдов. Вскоре внизу показались очертания острова, как шапкой покрытого куполом ледника.

Мы прошли над темным скалистым мысом, потом тень самолета скользнула по льду заливчика, за ним снова началась тундра.

Летчик посадил машину на лед в сотне метров от базы.

…Здесь оставались Анна Сергеевна с Ушаковым и Гришиным. У ног радиста крутился и радостно скулил маленький Буян.

Выгрузили палатку и спальные мешки, рацию, легкие сани и три пары лыж. Отряд оставался без транспорта, и до моего возвращения с северного побережья люди должны были надеяться только на свои ноги.

Быстро и сдержанно попрощались.

— Через месяц, не позже, ожидаем вас здесь, — кричали нам вслед и махали флажками, которые были припасены для гуриев, чтобы сделать их более приметными.

Самолет снова взмыл в воздух и круто повернул направо, на север. В иллюминаторы по левому борту были видны нескончаемые просторы скованного льдами моря, а в правые — волнистая поверхность ледникового щита…

…Крутов сидел на нарте и о чем-то сосредоточенно думал. Он поднял голову, осмотрел ребристый пол, на котором было свалено наше имущество, видимо, чего-то не нашел и с беспокойством посмотрел на меня.

— Петрович, — сказал он мне на ухо, — а ведь мы самое главное забыли…

Мне стало не по себе.

— Что?

— Одометр! — прошептал каюр в самое ухо.

У меня отлегло от сердца. Я с трудом удержал улыбку, не хотел обижать Крутова. Тетрадь, в которую он уже занес несколько отсчетов, хранилась у него за пазухой, под меховой рубашкой. Чистые страницы ждали точных цифр. Какой же он путешественник, если к концу работ не сможет сказать, сколько сотен километров пробежали его собаки!

— Ничего, Матвеевич, — успокоил я его, — расстояние будем определять по времени.

— Только и остается, — грустно согласился Крутов.

Он первым выскочил из самолета. Одну за другой я подавал ему собак, каюр принимал их и опускал на снег. Прямо на лед мы выгрузили всё свое имущество и распрощались с летчиками.

Самолет скоро скрылся за грядой холмов, а мы всё стояли и, уже не видя его, вслушивались в затихающий шум моторов.

Мы должны были изучить геологическое строение островов; исследование глубинной части северного острова, покрытой ледниковым щитом, также входило в нашу задачу. Никто еще не проникал в глубь островов, поэтому каждый шаг сулил много непредвиденного. Конечно, будет не легко.

Веселая возня собак вывела нас из задумчивости. Собаки прыгали вокруг ящиков и свертков, катались по снегу, отряхивались, бегали по гладкому снежному полю, радостно визжали, лаяли.

— Мы не одни, Петрович. — Крутов вздохнул и показал на собак. — С ними будет весело. С ними из любой беды выберемся!

На вытаявшем пятнышке галечника поставили маленькую палатку, пол застлали двумя листами фанеры, на фанеру бросили легкую оленью шкуру, а на нее — свои спальные мешки. Потом внесли в палатку ящик с посудой и расходными продуктами. Крутов дал собакам по куску мяса, а сам принялся разжигать примус. Я взял чайник и набил его снегом.

Через четверть часа мы уже пили чай. В палатке было так тепло, что мы сидели в одних свитерах.

Третий час ночи был на исходе. Собаки давно покончили с едой и укладывались спать. Короткошерстный Лис, а вместе с ним Старуха и Сокол улеглись на чуть теплый галечник. Нордик и Найда привалились к стенке палатки. Серый и Тузя растянулись прямо на снегу. Бельчик расположился на нарте.