Читаем без скачивания Русский город Севастополь - Сергей Анатольевич Шаповалов

несли на плечах коромысло с двумя цибарками воды. Никто никогда не считал, сколько севастопольских баб и ребятишек погибло, сколько осталось калеками.

В штабе составили особое расписание, по которому офицеры отправлялись на боевое дежурство. Двое суток они находились на бастионах, после переводились в город. Через несколько дней – вновь на передовую.

Адмирал Нахимов отдавал распоряжения, с каких кораблей снимать орудия и куда их направлять. Особые команды сгружали пушки на пристань, где другие команды волокли орудия к месту установки. Для перевозки среднего орудия обычно назначалось от сорока до шестидесяти человек. С помощью канатов и рычагов пушку передвигали по дороге, а затем по косогорам, оврагам к подготовленному орудийному дворику. Где совсем невозможно было протащить пушку, ствол снимали со станка и волокли отдельно, потом подвозили станок и вновь собирали на месте.

Опираясь на опыт осады Силистрии, впереди оборонительной линии выставляли парные посты. Особо ценились разведчики, которые могли ночью тайком подобраться к вражеским окопам, затем доложить начальникам от артиллерии, где и какие работы ведутся. Начальники уже решали, чем стрелять: бомбами или ядрами, по настильной или навесной траектории.

Однажды большой отряд разведчиков с офицером от артиллерии подобрался к батареям французов на Рудольфовой горе. На следующий день все эти батареи были разнесены в клочья бомбардировкой с четвёртого бастиона. Подобные вылазки стали делать все чаще. Охотников вызывалось достаточно. Обратно притаскивали с собой пленных, новые ружья, одеяла и самое ценное – шанцевый инструмент. Порой даже удавалось уволочь небольшую пушку.

Особо отличались матросы, которые пиками с крючками и петлями стаскивали с вала часовых. Незамеченными пробирались в траншеи и нападали на стрелков и рабочих. Устраивали переполох, заставляя вызывать из вражеского лагеря подкрепление.

***

Капитан Бутаков пригласил в кают-компанию офицеров.

– Господа, – сказал он. – Павел Степанович разрешил нам сделать вылазку.

– Ура! – обрадовались все.

– Нынче к противнику подошёл большой морской караван. Наша задача: пошуметь возле французских позиций, напугать, чтобы затянуть разгрузку в Камышовой бухте.

Александр поднялся на мостик, доложить о готовности.

– Давление в котлах – в норме.

– Отлично, мичман! – кивнул капитан Бутаков. – Только небо мне что-то не нравиться. – Недовольно покачал он головой, осматривая горизонт.

Вечерние сумерки сгущались быстро. Низкие тяжёлые тучи нависли над морем. Мелкий холодный дождь налетал и барабанил по палубе, но внезапно стихал.

– Думаете, шторм приближается?

– Волна нехорошая, – указал Бутаков на воду. – Как бы нам в бурю не угодить. – Спросил у вахтенного офицера: – Доложите, что показывает штормгласс?

– Простите, вы до сих пор штормглассом пользуетесь? – удивился Александр.

– Это я по привычке, – усмехнулся капитан. – Барометр у нас есть. Новенький.

– Высота барометра двадцать девять, пятьдесят восемь. Показывает шторм, – доложил вахтенный офицер.

– То-то я и смотрю, как бы нас не потрепало, – вздохнул Бутаков, с опаской поглядывая на грозные, набухшие тучи.

Пароход в темноте прокрался через боны мимо Константиновской батареи. Повернул вдоль берега, поравнялся с десятой батареей. Волна поднялась сильная, хотя ветер стих. Дождь временами переходил в град. В море мерцало множество огоньков. Это транспортные суда стояли на рейде и ждали разгрузки. На французском фрегате, дежурившем у входа в Севастопольскую бухту, царил аврал. Горело множество фонарей.

– Да у них якорь сорвало, – разглядел Бутаков. – Ох, не нравится мне волна, – все качал он головой.

На десятую батарею фонарным семафором подали условный знак. Тут же в сторону французов, через Карантинную бухту полетели световые ядра, озаряя развалины Херсонеса. Французская артиллерия ответила залпами.

Пароход, незамеченный, прокрался дальше: мимо Карантинной и Стрелецкой бухты.

– К стрельбе готовы! – раздалось с орудийной палубы.

– Пали! – скомандовал Бутаков.

«Владимир» обстрелял французский лагерь. Несколько снарядов долетело до гавани, где находились склады. Вспыхнул пожар. Повернуть в сторону «Владимира» смогли только одну пушку. Однако ядро плюхнулось в воду, не долетев до борта. Стороживший выход из гавани фрегат с трудом расправил часть парусов и, пыхтя трубами, взял курс на дерзкий русский пароход. «Владимир» тут же развернулся и ушёл под защиту береговых батарей.

Александр вновь поднялся на мостик.

– Давление держим! Ход свободный! – отрапортовал он.

– Славно сработали, – довольно сказал Бутаков. – Вон, до сих пор у французишков пылает.

Пожаром занялся деревянный барак какого-то склада. Вокруг бегали люди, пытаясь его тушить.

Вдруг ветер рванул с такой силой, что фуражка капитана слетела за борт. Александр еле успел придержать свою.

– Ах ты, дьявол! – выругался Бутаков. – Дурной знак!

Вновь порыв, ещё сильнее. На Александра пахнуло чем-то до боли знакомым, холодным, просоленным. Он жадно втянул воздух, встал к ветру и раскрыл объятия.

– Балтикой пахнет! – сказал радостно Александр.

– Да, ну! Так прямо – Балтикой? – не поверил Бутаков. – Откуда она здесь?

– Не знаю? Мне показалось на миг, что я в Маркизовой луже. В родной Маркизовой луже!

– Чудак вы, Кречен! – усмехнулся Бутаков.

Новый порыв ветра, а за ним пришёл водяной вал. Тряхнул пароход так, что боцман тут же засвистел аврал. Крепили пушки. Задраивали люки. Машина надрывалась. Колеса шлёпали лопастями по воде. Пароход болтало. Волны иной раз прокатывались по палубе. Наконец с трудом прошли боны. В гавани волны теряли силу, хотя и здесь штормило нещадно.

***

Павел находился на Северной стороне. Привёл смену сапёров отдохнуть, помыться, постираться. Как только пересекли гавань, высадились на берег, так сразу полил дождь с градом.

Северный форт представлял собой невысокую крепость, сложенную из камня. Перед стенами насыпан земляной вал. Кое-где на валу сооружены каменные эскарпы. Во дворе форта стояли четыре каменных строения, похожие на бараки: низкие и длинные. В одном домике расположился госпиталь на сто коек; в другом находилась почта; в третьем содержались пленные. Отсюда их отправляли вглубь России. Налево от ворот – гауптвахта. Продолговатая палатка с тремя золотыми крестами представляла походную церковь. Посреди площади разбросано множество солдатских землянок. Четвёртый большой каменный дом был предназначен для хранения посылок. Там же размещались офицеры. В их распоряжении отводилась просторная комната с двумя небольшими окнами. Офицеры по вечерам пили вино, травили байки, играли в карты. Павла приняли в свою компанию и выделили железную койку с тёплым шерстяным одеялом. Вместо тюфяка – солома, укрытая войлоком.

Вечер обещал быть холодным и дождливым. Гудели бастионы на той стороне бухты, а здесь ярко пылали дрова в печи. Жарилась рыба, и бурлили наваристые щи в котле. Вдруг снаружи дунуло так, что дверь распахнулась настежь.

– Холодрыга! – поёжился один из офицеров. – Что-то не припомню таких ранних холодов в этих местах.

– Слышите, господа, стрелять перестали, – заметил другой.

– Так разве услышишь? Вон, как в трубе завывает.

Дверь вновь распахнулась и со всей дури треснула о стену. Язычки пламени в фонарях заплясали.

– Подпереть её