Читаем без скачивания Написано кровью моего сердца - Диана Гэблдон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разрываясь между раздражением и желанием рассмеяться, Уильям подошел и помог конюху подняться из навозной кучи и отряхнуть одежду.
— Все мои вещи едут в повозке, позаботься, чтобы у Коленсо было все нужное, и приготовь мне какой-нибудь ужин, — сказал Уильям. — А за конем я попрошу поухаживать кого-нибудь из конюхов лорда Сазерленда.
Зеб облегченно вздохнул.
— Спасибо, сэр!
— Еще сходи к хирургу, чтобы он полечил твою руку! — приказал ему вслед Уильям, перекрикивая лошадиное ржание. Мальчишка вжал голову в плечи и ускорил шаг, притворяясь, что ничего не слышал.
Уильям заседлал Гота — он предпочитал сам затягивать ремешки, от которых могла зависеть его жизнь, — оставил того рядом со вторым конем, Мадрасом, и пошел искать конюхов Сазерленда.
Несмотря на суматоху, он быстро нашел их: у Сазерленда было десять коней, великолепных созданий шестнадцати ладоней в высоту, а ухаживали за ними около двенадцати конюхов. Уильям договорился с одним из них и вдруг заметил в толчее знакомое лицо.
— Черт! — выругался он себе под нос — радушно улыбаясь, к нему шел капитан Ричардсон.
— Приветствую вас, лорд Элсмир. К вашим услугам, сэр.
— К вашим услугам, сэр, — как можно добродушней отозвался Уильям.
Что этому мерзавцу понадобилось на сей раз? Не то чтобы он и вправду мерзавец — мало ли что Рэндолл говорит. В конце концов, это Рэндолл может оказаться мерзавцем. Но Уильям был обижен на Ричардсона за Клэр и за себя. При мысли о Клэр вдруг защемило сердце, но он усилием воли отогнал воспоминания. Она ни в чем не виновата.
— Удивлен, что вижу вас здесь, ваша светлость, — произнес Ричардсон, оглядывая суетящийся лагерь. Солнце уже встало и золотило пыль, поднимающуюся от мулов. — Вы ведь находитесь под действием условий сдачи?
Ричардсону явно кое-что о нем известно!
— Так и есть, — холодно согласился Уильям и счел необходимым защититься, хотя и не знал, от чего именно: — Я не имею права сражаться. — Он приподнял руки. — И, как видите, оружия я не ношу.
Уильям вежливым жестом дал понять, что ему нужно сейчас быть в другом месте, но Ричардсон все стоял и с улыбкой смотрел на него. Лицо его выглядело настолько невыразительным, что и родная мать узнала бы его лишь по большой коричневой бородавке на подбородке.
— Ах вот оно что… — Ричардсон подошел ближе и сказал, понизив голос: — В таком случае…
— Нет, — отрезал Уильям. — Я адъютант генерала Клинтона и не имею права пренебрегать своим долгом. Простите, сэр, но меня ждут.
Он развернулся на пятках и с бешено колотящимся сердцем пошел прочь, но с запозданием осознал, что оставил позади коня. Ричардсон до сих пор стоял у края стоянки лошадей и разговаривал с конюхом, который вынимал из земли колышки и наматывал веревку на предплечье. Лошадей и мулов поубавилось, но возле Вестгота их толклось еще немало, и Уильяму удалось незамеченным пробраться к коню и сделать вид, что он занят седельными сумками. Голову Уильям пригнул, пряча лицо от Ричардсона.
Разговор воскресил будоражащие воспоминания о Клэр — она предстала перед мысленным взором такой, какой Уильям видел ее в последний раз: непричесанная, в домашней одежде, но как никогда жизнерадостная. Клэр ему все равно нравится, хотя она больше не мачеха ему… Ох нет, ни черта подобного: Клэр, ныне носящая фамилию Фрэзер, по-прежнему его мачеха — но уже по другому отцу!
Стиснув зубы, Уильям рылся в седельных сумках в поисках фляжки. Зачем этот шотландский прохвост вернулся из своей морской могилы, запутав все и вся? Лучше б он утонул и не вернулся!
«Ты вонючий папист, и при крещении тебя нарекли Джеймсом».
Уильям замер, словно от выстрела в спину. Черт возьми, он вспомнил! Конюшня в Хелуотере, теплый запах лошадей и мешанки из зерна, покалывающая сквозь чулки солома, холодный каменный пол… Он кричал… Почему? Он помнил лишь ощущение безмерного одиночества, полной беспомощности. Это был конец всему. Мак уходил.
Уильям медленно вздохнул и поджал губы. Мак. Уильям не помнил его лица и того, как он выглядел, помнил только, что Мак был большим — больше, чем дедушка, лакеи или другие конюхи. Помнил ощущение безопасности и постоянного счастья, окутывавшего его, словно теплое, уютное одеяло…
Выругавшись, Уильям закрыл глаза.
Это счастье тоже было ложью? Он тогда был слишком мал, чтобы отличить почтение конюха к юному господину от настоящей доброты. Но все же…
— Ты вонючий папист, — прошептал он и задохнулся от подступивших рыданий. — И при крещении тебя нарекли Джеймсом.
«Я имел право дать тебе лишь это имя».
Ладонь легла на грудь, на горжет — но не для того, чтобы увериться в его наличии. Уильям искал деревянные четки, которые годами носил на шее, под рубахой, где никто не увидит. Четки, которые дал ему Мак… вместе со своим именем.
Он с потрясением осознал, что его глаза полны слез.
«Ты ушел. Ты бросил меня!»
— Черт! — воскликнул он и саданул кулаком по седельным сумкам. Конь фыркнул и шарахнулся, а руку Уильяма пронзила резкая боль, заставив позабыть обо всем остальном.
Глава 57
Не уходи безропотно во тьму
Йен проснулся перед рассветом из-за того, что над ним нагнулся дядя.
— Я иду завтракать с подчиненными мне капитанами, — без долгих предисловий сказал Джейми. — Ты будешь служить разведчиком у полковника Уилбура. Купишь нам лошадей? Мне, да и тебе тоже, понадобится хорошо объезженный сменный конь. — Он положил на грудь Йену кошелек, улыбнулся и растворился в утреннем тумане.
Йен медленно вылез из-под одеяла, потянулся. Он выбрал для сна хорошее местечко в стороне от лагеря, на небольшом пригорке у реки, и даже не стал ломать голову над тем, как дяде Джейми удалось найти его. Не стал и удивляться его выносливости.
Йен не спеша оделся и позавтракал, обдумывая, что нужно сделать. Ночью он видел сон и до сих пор его помнил, пусть и не подробно. Он очутился в лесной чаще, а рядом в листве что-то таилось. Нечто неведомое и не виденное им раньше, но между лопатками у Йена зачесалось, свидетельствуя об опасности. Потом раздался крик ворона, как предупреждение. Однако, когда ворон пролетал мимо Йена, выяснилось, что это какая-то белая птица. Она крылом задела щеку Йена, и он до сих пор ощущал касание перьев.
Белые животные являются вестниками потустороннего мира. В это верят и могавки, и горцы. Йен принадлежит и к могавкам, и к горцам; сны для него — не пустой
