Читаем без скачивания Дочь Сталина - Розмари Салливан

Кеннан не ответил. Она написала еще раз, в язвительном тоне:

Лицемерие, даже очень благородное и преподносящееся как «хороший имидж», никогда никого до добра не доводит. Все усилия будут бесплодны. Лучше быть «вульгарным» и говорить свободно, а не таким изысканным, c хорошим вкусом… Прощайте, Джордж. Мне очень жаль, что ваше имя было так долго связано с моим /в глазах общественности это так и есть/. Я надеюсь своим существованием я не слишком повредила вашему ИМИДЖУ. У вас все будет хорошо, вы благородны и уважаемы… Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне больше.

Светлана оставалась русской. По ее письмам казалось, что она готова зубами вцепиться в своих бывших друзей. Она знала об этом. По ее мнению, частично проблемы возникали из-за ее «топорного английского». Даже когда американцы говорят о чем-то прямо, они используют «вежливые украшения». К несчастью, это у Светланы всегда получалось плохо, даже когда она говорила на родном языке. Уж тем более «на иностранном языке любая мысль неизбежно выглядит более простой и в некоторой степени грубой. А уж прямо высказанные слова становятся почти оскорблениями». Светлана была совсем как бабушка Ольга, которая говорила: «Язык мой — враг мой». Немного остыв, Светлана послала Кеннану письмо с извинениями. Хотя она не ожидала, что их близкая дружба восстановится, Светлана не хотела, чтобы Кеннан считал ее, как она выразилась, «неблагодарной свиньей».

Более откровенно она написала его дочери Джоан:

В пятьдесят три года я чувствую себя усталой, разочарованной и озлобленной по поводу множества вещей, которые произошли со мной в США с 1967 года. Я уже не тот человек, которого ты и Ларри знали тогда, Джоанни!.. Итак, мы останемся там, где мы сейчас, хоть мне это и не нравится, но можно терпеть. Что еще я могу поделать? Ничего. Важно только, не сделать, чтобы все пошло еще хуже.

Очевидно, Кеннан предпринял попытку вернуть Светлане ее авторские права, но безуспешно. При этом он всегда отрицал мысль о том, что ею манипулировали. Кеннан объяснил Дональду Джеймсону из ЦРУ, что, действительно, именно он предложил фирму Гринбаума. Гринбаум был его соседом, это означало, что Кеннан мог быть уверен, что «я передаю дело в надежные руки, и о нем не узнают тысячи жаждущих новостей репортеров и редакторов». Конечно, фирма получила за услуги «кругленькую сумму, но ведь они сделали ее богатой женщиной… хорошего гонорара следовало ожидать». И «не может быть никакой речи» о том, что они обманули ее. Возможно, она и не понимала всех деталей соглашения, но какой клиент не оказывался в таком положении? Он посоветовал, после того, как прошло столько времени, вернуть Светлане авторские права, «если это возможно сделать законным путем так, чтобы ее поверенные не пострадали».

В тот момент Светлана, конечно, преувеличивала заговоры, плетущиеся вокруг нее. Но в чем-то она была права. Фирма Гринбаума никогда не испытывала энтузиазма по поводу создания благотворительного фонда. Как говорил Алан Шварц: «Мы были очень скептически настроены насчет организации благотворительной помощи в Индии для какой-то больницы, названной в честь ее бывшего любовника». Но куда более важно, что они не защитили ее авторские права. Возможно, с точки зрения официальных процедур было удобнее передать права ее безотзывному благотворительному фонду. Но Светлана была уверена, что это месть за то, что в 1970 году она пошла против совета юристов, закрыла свой личный фонд и перевела все средства на счет, общий с Уэсли Питерсом. Сколько денег они потеряли при этом!

Теперь Светлана была сама по себе, без юридической помощи, и быстро обнаружила, что не знает, как выжить в капиталистической системе. За свои сорок лет жизни в Советском Союзе ей никогда не приходилось планировать свой бюджет. Когда деньги кончались, она всегда могла попросить в долг у няни Александры Андреевны, которая никогда не тратила свое жалование. В ее круге друзей-интеллигентов было принято, что те, у кого были хоть какие-то средства, делились с теми, кто находился в более бедственном положении. В Америке же все крутилось вокруг денег и успеха, а у нее не было ни того, ни другого. В СССР Светлана работала в престижном Горьковском институте и могла бы преподавать в американском университете, как это делали многие диссиденты, но она знала, что, как дочь Сталина, будет привлекать нездоровое любопытство. Она должна была зарабатывать написанием книг, но не могла переиздать две своих первых книги и заключить договор на третью.

Для себя Светлане не нужно было больших сумм — она жила очень просто. Но ею владела идея фикс, унаследованная от матери. Ее дочь должна получить великолепное образование, а это подразумевало учебу в частных школах. Светлана видела, что ее доходы падают. Теперь она получала со своих вложений всего 18 000 долларов в год — весьма скромная сумма для конца семидесятых. Ей нужно было несколько тысяч, чтобы оплачивать обучение Ольги в школе Стюарт. Светлана решила продолжать свои переезды. За следующие несколько лет она переехала еще четыре раза. Когда вставал выбор между оплатой частной школы и переменой места жительства, Светлана искала дом поменьше. В первый год она даже взяла учительницу из школы Стюарт в качестве квартирантки.

Когда в январе 1979 года закончился срок аренды дома на Мерсер-стрит, Светлана купила дом № 40 на Морган-плейс, а потом, весной 1980 года, продала его. Она сказала друзьям, что это была отвратительная собственность: дом очень дорого было содержать, и она была счастлива от него избавиться. Светлана арендовала дом № 53 на Айкен-авеню. Она писала своей старой подруге Розе Шанд, которая когда-то жила в доме у Светланы в Принстоне после операции, что от нового дома можно пешком дойти до центра города. Хотя он был небольшим, но Светлана уверяла Розу, что они вполне могут потесниться, если Роза захочет отправить своих дочерей в частную школу в Принстоне. Светлана планировала оставаться в этом доме, пока будет возможно оплачивать арендную плату.

Но, по правде говоря, Светлане нравилось переезжать. Ольга вспоминала, как они праздновали День матери на Айкен-авеню. Ей было девять лет. Ольга приготовила завтрак и принесла его матери в постель. Она увидела, что Светлана лежит, глядя в окно так, как будто за ним можно увидеть нечто далекое и прекрасное.

— Сегодня День матери, — сказала Светлана, — и мне хотелось бы сделать что-нибудь особенное для себя.

— Хорошо, — ответила Ольга, думая, что речь идет об одной из долгих поездок за город, которые они иногда предпринимали.

Но Светлана сказала: