Читаем без скачивания Дочь Сталина - Розмари Салливан

— Хорошо, — ответила Ольга, думая, что речь идет об одной из долгих поездок за город, которые они иногда предпринимали.

Но Светлана сказала:

— Как ты смотришь на то, чтобы снова куда-нибудь переехать?

Весной 1981 года, когда арендная плата за дом на Айкен-авеню выросла с 550 до 600 долларов в месяц, Светлана начала искать какое-нибудь жилье в Принстоне, которое могла бы приобрести, но выяснила, что ничего не может себе позволить. Ольга стала высокой, длинноногой, как и ее отец, девочкой. Она была очень хорошенькой и даже еще более упрямой, чем ее мать. Светлана возила ее на частные уроки игры на пианино и гитаре, на уроки французского и верховой езды. Но, казалось, Ольга была несчастна в школе Стюарт.

Там поменялся директор и, как Ольга вспоминала десятилетия спустя, она начала ненавидеть школу. Дети не знали, что она внучка Сталина — да и имя Сталина для них ничего не значило, — но они знали, что она наполовину русская и впитали от своих родителей подозрительность к русским. Ольга считала, что никакая она не русская, а американка. Она настаивала на том, чтобы сменить имя на американское. С тех пор мать звала ее американским прозвищем — Крис.

Но в школе были и другие предрассудки. Мать Ольги не только была разведена, она еще и не являлась католичкой. Когда в 1980 году девочка была в четвертом классе, учительница рассказала детям о том, что существует ад: «Было ужасно услышать, что туда попадут все девочки-некатолички». Вместе с двумя другими девочками, Ребеккой и Жасмин, одна из которых была еврейкой, а другая — полькой, Ольга оказалась среди тех, кого презирали. «В школе проводили общие молитвы, но не для всех. Нам не разрешалось принимать причастие. В среду на первой неделе Великого поста мы рано уходили домой, потому что не могли принимать участие в церемонии». Ольга однажды пришла домой и спросила мать:

— А могу ли я стать католичкой?

Но тут ничего нельзя было поделать. Ранее Светлана узнавала, может ли она креститься по католическому обряду, но ей сказали, что она уже крещена по православному обряду и не может креститься дважды.

Ольга вспоминала: «Я не знала, что идет пропаганда против русских. Я не знала, кем был мой дед. Я не знала, что быть в разводе — это какая-то проблема для женщины, особенно, если отец ребенка не появляется годами. Я не знала всего этого. Я просто чувствовала злобу. В классе на меня обращали внимание, отходили в сторону, приводили в замешательство, смеялись, задевали со всех сторон… Я в самом деле была умным ребенком и любила учиться, но я была очень, очень стеснительной и боялась всей этой обстановки. В те дни я терпеть не могла ходить в школу, я просто ненавидела ее».

Однажды утром Ольга, которой недавно исполнилось десять лет, сбежала из дома. Приготовив завтрак, Светлана пошла будить ее, но дочери не было в постели. Ольга оставила записку: «Мамочка, я ушла из дому. Встречай меня в среду возле автобусной остановки. Прости меня, но я должна идти».

Светлана была в ужасе. Прямо в домашнем халате она бросилась на улицу и начала стучаться в двери соседей. Нет, ее дочери нигде не было. Автобус в Нью-Йорк останавливался за углом, на главной улице. Куда же могла отправиться Ольга? Один из соседей сел в старый «олдсмобиль» и, ободряюще махнув ей рукой, отправился на поиски девочки. Светлана позвонила в полицию и сообщила об исчезновении дочери безразличному полицейскому. Она была в панике: должна ли она искать дочь? Или сидеть и ждать? Не была ли она «слишком суровой к ее независимой натуре, слишком требовательной?» Позже, вспоминая об этом происшествии, Светлана сказала, что «перепугалась до потери сознания».

Вскоре раздался стук в дверь. Сосед Светланы, широко улыбаясь, стоял на пороге, сбоку выглядывала Ольга. Она держала в руке букет нарциссов и робко протягивала его матери. Сосед нашел ее в магазинчике, где девочка покупала блокнот и карандаш. Ольга бросилась к матери на шею и сказала, что больше никогда не будет убегать.

Но Светлана задумалась о том, что ее уединенная жизнь не подходила такому активному и общительному ребенку как Ольга. В то же время она совершенно неожиданно стала получать очень плохие табели успеваемости из школы Стюарт. Светлана говорила друзьям, что ее яркой дочери нужно «больше свободы и более неформальное окружение». Им надо переехать, они найдут другой дом.

Светлана понимала, что друзья считают, что эта страсть к переездам связана с ее эмоциональной нестабильностью, и некоторое время она и сама так считала. Но теперь в ее сознании мотивом для переездов стало образование дочери. Тем не менее, по детским воспоминаниям Ольги, они переезжали каждый ноябрь — то есть, в том месяце, когда мать Светланы покончила с собой. Это была самая огромная из ее потерь, которая до сих пор отзывалась мучительной болью. Этот месяц, по словам дочери, ассоциировался у Светланы «со смертью, умиранием, гибелью всего». На самом деле они часто переезжали весной, но в детском сознании сильнее отпечаталась скорбь матери как причина, по которой они снимались с места. Это было, конечно, интуитивное понимание, которое часто бывает у детей. Светлана направила все свое беспокойство на судьбу дочери. Это была единственная сфера, где она могла хоть что-то контролировать.

Глава 29

Современные джунгли свободы

К счастью для Светланы, зимой 1981 года ее подруга Роза Шанд переехала с семьей обратно в Нью-Йорк. Светлана вскоре приехала к ним, поскольку ей не терпелось снова познакомить Ольгу с Розой. Она сказала Розе, что ей хочется поводить дочь по галереям и музеям большого города, как когда-то она водила своих детей в Москве.

Главная теологическая семинария выделила Розе, ее мужу Филипу и двум ее дочерям квартиру в неоготическом здании восемнадцатого века, построенном из серого камня и находящемся на Девятой улице. Потолки высотой в двенадцать футов создавали впечатление старины, все помещение напоминало пещеру, центром которой являлась кухня, где Роза оклеила почтовыми открытками все шкафчики. Приехав к Розе, Светлана осела на кухне, где они пили чай и — иногда — водку и продолжали свои разговоры о вере, литературе и детях. Глаза Светланы все время останавливались на стеклянных дверцах шкафчиков. «Шкафчики со стеклянными дверцами, — сказала она, — были на кухне, где я выросла. Я и не рассчитывала увидеть что-то похожее в Америке».

Прошло почти десять лет с тех пор, как Роза последний раз видела Светлану. Хотя и прибавив в весе, Светлана все еще оставалось красивой, особенно когда улыбалась. Ее голубые глаза сверкали, а руки летали в воздухе, подчеркивая слова. Роза была удивлена, когда увидела, как Ольга командует матерью. Она думала, что с дочерью Светлана была одновременно «чрезмерно заботливой и твердой как сталь». Светлана говорила ей: «Не перебивай меня!», но через мгновение обе начинали хихикать, обняв друг друга.