Читаем без скачивания Западноевропейская поэзия XХ века - Антология

«Бывает, что и дрозду…»

Бывает, что и дроздуСтановится холодно.И тогда он — всего лишь птица,Которая ждет тепла.

И тогда он простой бродяга,Неприкаянный и несчастный.

Потому что без песниПространствоБесстрастно.

ЧАЙКИ

Для них вселенная — голод,Пустое пространство,

Для них вселенная — время,Которое нужно, чтобы пронзать пространствоКриками голода,

Время, чтобы с пространством вместеВвинчиваться в пласты голода,

И неотступно преследовать море,И неистово проклинать море

За то, что оно обуздать не хочетНи пространства, ни голода.

МОЛНИИ

В череду наших днейИногда ударяли молнии.

В разрывах мелькалоТо, что должно свершиться,

Мы прикасались к тому,Что рвалось к нам из будущего,

Наша походкаСтановилась чуточку тверже,

И немного отодвигалось место,Где предстоит нам упасть.

Жаль, что редко свершались молнии.

ТВОЙ СПУТНИК

Нечто неясноеШагает рядом с тобой,Сопровождает тебя повсюду.

Оно — или это он? — всегда по ту сторонуЧего-то прозрачного.Всегда с тобой неразлучно.

Он глядит на тебя неотступно,Будто глядеть на тебя —Для него наслажденье и долг.

Он живет для того, чтобы мог ты идти вперед.Он как зов,Он снимает усталость.

Без негоТы споткнешься.

Ты давно бы упал на дороге,Когда бы грядущееНе держало тебя на прицеле.

РЕНЕ ШАР

Рене Шар (род. в 1907 г.). — Сборники Шара 30-х годов, в которых используются некоторые приемы сюрреалистов, отличаются стремлением к афористичности, к четкой форме («Молот без хозяина», 1934; «Первая мельница», 1936). Во время войны командовал партизанским подразделением; впечатления той поры отражены в сборниках «Лишь те остаются» (1945) и «Листки Гипноса» (1946). Послевоенной лирике Шара, воспевающей буйство космических стихий и противоборство света и мрака в человеческой душе, свойственна туманность, загадочность, сквозь которую пробивается тяга к реальности, к постижению истинного смысла бытия («Ярость и тайна», 1948; «Поиски основания и вершины», 1955); для сборника «Вверх по течению» (1966) характерно некоторое преодоление затрудненности поэтического языка.

Стихи Шара (в переводе В. Козового) изданы в 1973 г. («Прогресс»).

ТЫ ТАК СПЕШИШЬ ПИСАТЬ…

Перевод М. Ваксмахера

Ты так спешишь писатьКак будто боишься не поспеть за жизньюА если так скорей к своим истокамПоторописьПоторопись и передайТебе доставшуюся долюЧудесногоИ доброты и мятежаТы в самом деле можешь не поспеть за жизньюНевыразимой жизньюЕдинственной с которой ты согласен слитьсяВ которой ежедневноТебе отказывают существа и вещиИ от которой в беспощадной битве тебе то здесь то тамУрвать клочок-другой порою удаетсяА вне ее один лишь тленИ если в пору тяжкого труда ты встретишь смертьПрими ее как принимает потныйЗатылокЛаскуПрохладного платкаСклонись пред нейИ смейся если хочешьИ ей отдай свою покорностьНе отдавай оружьяТы создан был для редкостных мгновенийПреобразись исчезниБез сожаленийСмирись с необходимостью суровойНа том углу за ближним поворотомБыть может жизнь твояИсчезнет

Роись во прахеНикто не в силах ваш союз расторгнутьС жизнью.

ПРОЩАНИЕ С ВЕТРОМ

Перевод М. Ваксмахера

На склоне холма за деревней разбили свой лагерь поля душистой мимозы. Может случиться, что во время сбора цветов вас ожидает вдали от плантации благоуханнаявстреча с девушкою, чьи руки носили весь день охапками хрупкие ветки. Точно светильник в своем ореоле, сотканном из аромата, она удаляется спиной к заходящему солнцу.Заговорить с нею было бы святотатством.Сойдите в траву, уступите ей путь. Может быть, вам повезет и вы заметите у нее на губах призрак — желанную влажность Ночи.

ИЗ «ЛИСТКОВ ГИПНОСА»

Перевод М. Ваксмахера

*Время, когда изнуренное небо вонзается в землю, время, когда человек корчится вмуках предсмертных под презрительным взором небес, под презрительным взоромземли.*Ночь несется стремительно, как бумеранг, выточенный из наших костей, несется сосвистом, со свистом…*Поэт — хранитель бесчисленных ликов живого.*Если верить глубинам травы, где всю ночь распевала влюбленная пара сверчков,утробный период — довольно приятная штука.*Свет был изгнан из наших очей. Он у нас затаился в костях. Мы, в свой черед, изкостей изгоняем его, чтоб вернуть ему прежний венец.*Согласьем лицо озаряется. Отказ придает ему красоту.*На наши общие трапезы мы всегда приглашаем свободу. Место пустует ее, но тарелкавсегда на столе.*Собирай, чтоб затем раздавать. Стань зеркалом мира, самой точной, самойнеобходимой и самой невидимой гранью этого зеркала.*Некогда были даны имена протяженностям времени: это день, это месяц, эта церковьпустынная — год. Теперь мы вплотную подходим к секунде, когда смерть наиболееяростна, когда жизнь обретает свои самые четкие грани.*Яблоко слепо. Видит лишь яблоня.*Нас терзает печаль: мы узнали о смерти Робера (он же Эмиль Каваньи), в Форкальеон попал в воскресенье в засаду. Немцы лишили меня самого верного брата побитве, того, кто одним ма-новеньем руки предотвращал катастрофу, чья неизменнаяточность охраняла отряд от возможных просчетов. Человек, не владевший теорией,но закаленный в сраженьях, человек удивительно ровной и устойчивой доброты, онмгновенно умел оценить обстановку, его поведенье слагалось из отваги и мудрости.Изобретательный и находчивый, он предельно использовал малейшее тактическоепреимущество. Свои сорок пять лет он нес вертикально, подобно деревьям. Я любилего — без излияний, без ненужной торжественности. Неколебимо любил.*Самолет кидается вниз. Невидимые пилоты избавляются от плодов своего полночногосада, потом на мгновенье зажигают огонь под мышкой у самолета, подтверждая длянас: операция завершена. Нам остается лишь подобрать рассыпанные сокровища. Таки поэт…*Час, когда окна выскальзывают из фасадов и загораются где-то на самом краю земли— там, где скоро забрезжит наш мир.*Между миром и мной больше нет досадной завесы.*Я ни разу не видел, чтобы звезда загорелась на челе у того, кто шел умирать, —видел только узорную тень занавески, за которой, среди надрывающих душу илиспокойных предметов, по просторному залу сновали веселые официантки.*Быть человеком броска. А не пиршества — не эпилога.

СТРИЖ

Перевод В. Козового

Ширококрылый вьется стриж над домом и кричит от счастья на лету. Как птицасердца.

Он осушает гром небесный. Он в чистой сеет синеве. Земли коснись он —разорвется.

Ему касатка — острый нож. Он ненавидит домовницу. К чему на башне кружева?

В глухой щели его заминка. Нет в мире большей тесноты.

Он в незакатный летний день в полночный выскользнет плетень, как метеор, во тьмерастает.

Глазам поспеть за ним невмочь. Кричит— и только тем приметен. Невзрачный стволего сразит. Как птицу сердца.

ОДНА И ДРУГАЯ