Читаем без скачивания Долина Виш-Тон-Виш - Джеймс Купер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очерк Вашингтона Ирвинга «Филип из Поканокета» входит в сборник малой прозы Ирвинга «Книга эскизов» (1820). Это произведение, вместе с сопутствующим очерком более общего плана «Черты индейского характера», явилось первым самостоятельным этюдом на тему аборигенного лидерства, сочувственно трактующим историческую фигуру, одиозную для Новой Англии. Ирвинг предлагает романтизированную трактовку, воссоздавая облик Филипа на основании колониальных (прежде всего пуританских) источников; он их неоднократно цитирует. Писатель, таким образом, начинает разработку индейской темы, к которой затем фронтально обратится Фенимор Купер. Совершенно очевидно, что отдельные эпизоды жизни и черты облика Конанчета взяты Купером (по-своему их переосмыслившим) именно из очерка Ирвинга. Транскрипция индейских имен собственных (Короля Филипа, Конанчета, Сассамона и др.) в отличие от публикуемого в настоящем томе перевода романа Купера соответствует оригиналу Ирвинга.
Все, что мы знаем о незаурядной личности Уильяма Эйпса (1798 — 1839; полагают, что его имя может иметь и индейское звучание, Апесс), известно нам из его автобиографических сочинений. Из них следует, что он родился близ Колрэйна, штат Массачусетс. Отец его происходил наполовину из пикодов, жил среди них и женился на чистокровной индианке, которая будто бы являлась родственницей Королю Филипу. Вскоре по рождении сына родители разошлись, оставив детей на попечении бабки в Колчестере, штат Коннектикут. Из-за дурного обращения Эйпс сменил впоследствии несколько семей. В пятнадцать лет он бежал в армию и принял участие в канадской кампании 1812 года. До 1818 года он странствовал, пока не был окрещен, а затем, в 1829 году, стал методистским проповедником.
В 1833 году Эйпс посетил племя машпи, проживавшее в резервации на Кейп-Коде, стал их соплеменником и возглавил борьбу за их политические права; об его успехах сочувственно писала аболиционистская газета У. Гаррисона «Либерейтор», а среди современных машпи до сих пор сохраняется память об Эйпсе как о народном герое.
Первая книга Эйпса «Сын леса» (1829) представляла собой первую из аборигенных автобиографий. Во втором произведении «Опыт пяти индейских христиан племени пикодов» (1833) в пяти биографических очерках (о себе, своей жене и трех индианках) с приложением эссе «Аборигенное зеркало, направленное на белого человека» Эйпс осуждает расизм, алкоголь, безработицу, коррупцию и лишение племен их владений как суть так называемой «индейской проблемы».
В 1835 году Эйпс опубликовал документальную книгу, посвященную отстаиванию прав машпи, — «Индейская отмена неконституционных законов Массачусетса относительно племени машпи, или Объяснение мнимого мятежа».
Последнее произведение Эйпса — «Апология Короля Филипа». Преодолевая влияние Ирвинга и развивая его традиции, Эйпс обращается к воссозданию личности своего знаменитого предка. Тема Филипа становится здесь отправной точкой для атаки на пуританство. Современник Купера, автор живет в экспансионистскую эпоху президентства Джексона, и оттого опыт индейцев Новой Англии вызывает у него сравнение с его повторением на просторах американского Запада. В «Апологии» Эйпс предъявляет пуританству счет от лица аборигенов, полемизируя с пуританским лицемерием, воинствующе односторонней картиной мировидения, религиозным нетерпением. Он отмечает резкое расхождение между нормами пуританства и прагматично-односторонним их соблюдением. Позиция автора интересна сочетанием христианского сознания с аборигенной точкой зрения; она придает тону повествования гнев, сарказм и особую бескомпромиссность.
Аргументация Эйпса порой звучит наивно, но искренне и эмоционально, а завершает он свою «Апологию» обвинением Конгресса в вероломстве по отношению к своим индейским соотечественникам! Видя в пуританском комплексе тяжелое наследие современной Америки, исповедующей ту же антииндейскую политику, Эйпс в своем обличительном пафосе предвосхищает некоторые черты индейской литературы и публицистики 1960 — 1990-х годов.
ПОВЕСТВОВАНИЕ О ПЛЕНЕНИИ И ИЗБАВЛЕНИИ МИССИС МЭРИ РОУЛАНДСОН133
10 февраля 1675 года134 множество индейцев напало на Ланкастер135. Они появились на рассвете; услышав ружейные выстрелы, мы выглянули в окно: горело несколько домов и дым поднимался к небу. В одном доме индейцы захватили пять человек; отцу, матери и грудному младенцу проломили головы; двух других захватили и увели живыми. Еще трое не успели укрыться в доме. Одного ударили по голове, а другой убежал; третий тоже хотел убежать, но его ранили, и он упал. Несчастный молил пощадить его, обещал деньги (так говорили мне сами индейцы), только они не стали его слушать, ударили по голове, сорвали с него одежду и вспороли живот. Один человек увидел возле своего сарая множество индейцев и решил выйти, но его сразу убили. Было еще трое убитых из того же дома. Индейцы забрались на крышу сарая и сверху легко убивали тех, кто укрывался возле дома. Так эти кровожадные негодяи продвигались вперед, уничтожая и сжигая все на своем пути.
Наконец они приблизились и осадили наш дом, и вскоре этот день стал самым скорбным днем моей жизни. Дом наш стоял у небольшого холма. Несколько индейцев укрылись за холмом, часть из них проникла в сарай, остальные затаились кто где смог, и стрельба началась со всех сторон, так что пули сыпались как град. Скоро один из нас был ранен, потом другой, а потом и третий. Часа через два (насколько я способна была тогда замечать время) индейцы уже были возле нашего дома, а так как он ничем не был укреплен, кроме двух заслонов в противоположных углах двора, да и то один из них не был достроен, то они, набрав в сарае кудели и пакли, подожгли дом; а когда кто-то из дома выскочил и погасил огонь, индейцы тут же зажгли его опять, и на этот раз огонь разгорелся. И вот настал страшный час. Раньше мне доводилось лишь слышать о подобных ужасах, а теперь пришлось увидеть все своими глазами. Несколько человек продолжали еще бороться за свою жизнь, но многие уже лежали в крови, дом над нашей головой был охвачен пламенем, а эти кровожадные язычники ждали, когда мы выйдем, чтобы проломить нам головы. Плач стоял вокруг, кричали матери и дети: «Господи, что же нам делать? » Тогда я решилась: взяла своих детей, а одна из моих сестер взяла своих, и мы попытались покинуть горящий дом. Но только мы появились в дверях, стрельба усилилась, и пули так стучали по стенкам дома, будто кто-то, набирая пригоршни камней, бросал их в стены; так что нам пришлось вернуться. У нас было шесть сильных собак, но ни одна из них даже не пошевельнулась, хотя раньше, стоило только индейцу подойти к двери, собаки рвались, чтобы броситься на него и разорвать на куски. Видно, Господь являл нам свою волю, дабы мы помнили, что спасение наше исходит только от Него. Однако нам следовало выбраться из дома; огонь усиливался и с ревом надвигался сзади, а впереди были индейцы с ружьями, копьями и топорами, готовые наброситься на нас. Не успели мы выйти, как мой шурин (он был ранен в горло, когда вместе с другими защищал дом) упал мертвым, и сразу же индейцы с дикими криками набросились на него и сорвали одежду. Пули так и свистели; одна попала мне в бок, и, похоже, эта же пуля прошла через живот и ручку дорогой моей малютки, которую я держала на руках. У одного из детей моей старшей сестры (его звали Уильям) была сломана нога; индейцы, видя это, тут же проломили ему голову. Так они продолжали безжалостно убивать одного за другим, а мы стояли, ошеломленные, и кровь ручьями растекалась по земле. Моя старшая сестра была еще в доме, она видела, как язычники тащили матерей в одну сторону, а детей в другую и многие были залиты кровью; старший сын сказал ей, что Уильям мертв, а я ранена, и она закричала: «О Господи, дай мне умереть вместе с ними! » И не успела она это сказать, как пуля сразила ее, и она упала на пороге. Я надеюсь, что ей воздастся за ее добрые дела, ибо она преданно служила Господу. В юности на ее долю выпало немало душевных страданий, пока она не приняла сердцем слова Священного Писания: «Но Господь сказал мне: «Довольно для тебя благодати Моей»»136. Много позже, через двадцать с лишним лет, я слышала от нее самой, каким утешением были для нее эти слова.