Читаем без скачивания История доллара - Джейсон Гудвин

Запрет на хождение бумажных денег 1764 года усугубил ситуацию и укрепил жителей Америки во мнении, что Палата общин оторвалась от действительности. Британия сочла удобным наказать всех скопом, и это побудило американцев считать свои обиды общим наследием.

Декларацию независимости США открывает мелочный перечень несправедливостей, который в то время, похоже, имел очень большое значение, хотя сегодня его мало кто читает или помнит. Первые два пункта обвиняли парламент в пренебрежении законами, принятыми собраниями колоний: на самом деле они гласили: мы условились иметь бумажные деньги, а вы взяли и запретили нам это.

4. Антиквары

О революции — Узоры — Масоны — Е Pluribus Unum

Американская борьба за независимость была единственной в своем роде: никогда прежде нация не объявляла войну, не имея на нее денег. Даже если революционному Континентальному конгрессу удалось бы собрать по стране все золото и серебро, оно не покрыло бы расходы и на год военных действий. Поэтому, когда Конгресс начал работать в Филадельфии 10 мая 1775 года, у комитета по финансам ушло всего четыре дня на то, чтобы рекомендовать ему выпуск кредитных билетов или бумажных денег, и 22 июня делегаты вотировали сумму в 2 млн испанских песо.

Это голосование было первым из многих других подвигов веры, которые привели к независимости. Власть Конгресса, моральная или юридическая, была весьма шаткой. Конгресс не являлся правительством, скорее, походил на благотворительное учреждение. Он собрался в качестве площадки, где колонисты могли озвучить свои обиды. Поскольку никто в Англии, кажется, не был расположен прислушаться, Конгрессу пришлось взять на себя ведение войны. Но никто повсеместно не горел желанием давать или ссужать ему деньги. Только колонии, каждая в отдельности, имели право облагать своих граждан налогами, и депутаты Конгресса осознавали пределы своих полномочий. «Вы же не думаете, джентльмены, — заявил один из них, — что я соглашусь обложить своих избирателей налогами, когда мы можем обратиться к помощи печатного станка и получить вагон денег, одного листа которых хватит на то, чтобы все оплатить?»

Проблема Конгресса заключалась еще и в том, что даже националисты не могли предсказать, к чему приведет развитие событий — к полной независимости или к новому соглашению с британским парламентом и королем. Тори и лоялисты молились о перемирии или поражении. Радикалы жаждали освободить от европейского владычества весь континент: от Ньюфаундленда до Багамских островов. Даже самые ярые из них могли питать подозрения насчет Конгресса — ревновать к его власти, говоря языком того времени, — потому что рассчитывали добиться независимости собственных штатов. В течение года или около того вовлеченные в борьбу знаменитые 13 колоний могли превратиться в 18 или 12: все зависело от того, присоединится ли к ним Джорджия, откликнутся ли на призыв мятежников Ямайка или та же Канада.

Штаты так и не предоставили Конгрессу право облагать налогами своих жителей, и большинство американцев — даже в военное время — не проявляли особого стремления платить налоги вообще, несмотря на наказ Джона Адамса своей жене Эбигейл «выплатить все до единого налоги, которые будут введены, даже если для этого тебе придется продать мои книги, одежду, быков и твоих коров». Том Пейн писал: «Тот, кто платит свои налоги, делает для своей страны больше добра, чем самый громкий краснобай». Все эти заявления были обманчивы: в лозунге «Нет налогам без представительства!» акцент обычно делали на первых двух словах. Конгресс мог лишь просить о снабжении. Армия Вашингтона, замерзавшая зимой 1777/1778 годов в долине Вэлли-Фордж, прочувствовала градус энтузиазма штатов на своей обмороженной коже и нашла его невысоким. Но, по крайней мере, это была армия.

По итогам первого голосования Конгресс обзавелся бумажными деньгами, которые были деноминированы в песо. Фунты и шиллинги оказались бы непрактичными — каждая колония имела собственную валюту, обесценивавшуюся разными темпами. К 1760-м годам для приобретения одного-единственного британского фунта требовалась тысяча фунтов штата Мэриленд. Если бы колонистов это еще волновало… Они забыли о стерлингах. Только занятые торговлей в Лондоне купцы возились с убийственными справочниками, подобными отпечатанному в Лондоне незадолго до Войны за независимость «Американскому негоцианту», дававшему обменные курсы между стерлингом и всеми местными валютами американских колоний. Томас Джефферсон тоже набрасывал себе курс местных валют всякий раз, когда пересекал границы колоний, но, когда отправил человека в Англию купить книги, отбросил в сторону «Американского негоцианта» и свои заметки, послав тому тридцать голландских гульденов и серебряный кофейник. Единственной монетой, которая во всех мятежных колониях стоила почти одинаково, являлся испанский доллар.

Бумажные доллары Континентального конгресса с ноября 1779 года должны были выкупаться четырьмя партиями в твердой валюте, взятой из налогов штатов. Конгресс полагал, что бумажные деньги, обеспеченные всеми поселениями, послужат «новой связующей нитью между объединенными колониями», хотя конгрессмены и не были готовы сказать каждому штату, на выплату какой доли от общей суммы они рассчитывают. Это случилось 22 июня. На следующий день Бен Франклин и Джон Адамс присоединились к комитету, призванному реализовать печать новых купюр на практике.

За источниками вдохновения комитет обратился к книгам из франклиновской библиотеки. Они заглянули в майнцкое издание 1702 года «Symbolorum ас Emblematum Ethlco-Politicorum»[31] Иоахима Камерария, а также в «Idea principis Christiano-Politici Symbolis»[32] Диего Сааведры (известно, что один экземпляр 1660 года издания в Америке, вероятно, принадлежал Франклину). «Emblematum Repositorum»[33] Д. К. Вейгельса обеспечил символом и девизом купюру в пятьдесят пять долларов, на которой красовалось изображение выглядывавшего после бури солнца. Адвокат из Филадельфии по имени Фрэнсис Хопкинсон разработал символы и девизы для купюр семи других номиналов. Оборотные стороны банкнот украшали сделанные Франклином безыскусные оттиски самой природы — листьев пижмы, шелковицы, орешника, малины, крестовника, лютика, чистеца, шалфея, яснотки, ивы, винограда, розы и пиретрума, а также прожилок листьев вяза.

Эти оттиски резко контрастировали с изображениями, появившимися на лицевой стороне банкнот, поскольку при выборе символов, девизов и лозунгов, по всей видимости, комитет руководствовался необходимостью подчеркнуть все, что было возвышенного и философского в революции, далекого от повседневных политических дрязг. Среди них — эзотерические изображения, отсылавшие к алхимии с ее поиском сущности и структур. Камерарий — признанный знаток ботаники — обеспечил сельскими картинками. Дикий вепрь, бросающийся на копье; выбитое цепом зерно, цапля и парящий над ней орел; грызущий дерево бобр с девизом Perseverando («Упорством»), разыгравшийся на море шторм. Сааведра «снабдил» лирой с тринадцатью струнами, олицетворявшими тринадцать колоний, с девизом Majora Minoribus Consonant («Большой и малый в согласии»), что значило: большие колонии в согласии с маленькими колониями. Франклин лично придумал девизы и изображения на четырех купюрах самого мелкого достоинства — той или иной части доллара. Они изображают лучи над солнечными часами («Ускользаю. Не суйся не в свое дело»). На обороте — непрерывная цепь из тринадцати колец и слова: «Мы, единый Американский конгресс». Первый набор матриц выгравировал Пол Ревир по прозвищу «Британцы идут!». Когда восставшие эвакуировались из Бостона, Ревир остался без станка, но с нуля собрал новый и распилил пополам одну из собственноручно выгравированных матриц, чтобы заняться оборотной стороной и выполнить заказ вовремя.

Бумажные доллары, прозванные «континенталами», представляли собой первые символы Соединенных Штатов. Ничто иное так и не стало иконой мятежа. До «звездно-полосатого» оставалось два года: патриотическим чувствам по поводу государственного флага было суждено пробудиться в XIX веке. Национальный гимн пока тоже не сочинили. Колокол свободы еще не пробил, никто не произносил речь по случаю Четвертого июля, пост президента не изобрели, уже не говоря о том, чтобы его избрать. Всю силу политической рекламы возложили на бумажные доллары Континентального конгресса.

Подлинная денежная стоимость «континенталок» значения не имела. Она никогда не являлась слишком высокой, была обречена на колебание, в зависимости от того, какой оборот принимали боевые действия. В конце концов «континенталки» камнем пошли ко дну — после того как британцы ретировались, и стало казаться, что восстание увенчалось успехом. Все задавались вопросом: «Что, черт возьми, придумает Конгресс, чтобы выкупить эти деньги?»