Читаем без скачивания Том 15. Дела и речи - Виктор Гюго

Это серьезный прогресс, и его результатом будет, для нужд близкого будущего, новый военный устав, более действенный, чем прежний.

Моральная казнь, заменяющая казнь физическую, более ужасна. Доказательство: Базен.

Да, достаточно разжалования. Там, где действует позор, кровопролитие бесполезно. Наказание, к которому примешано это презрительное милосердие, более грозно. Оставьте этого человека в его бездне. Это все та же мрачная и великая история Каина, Базен казненный оставляет за собой легенду; Базен, оставшийся в живых, влачит за собой тьму.

Итак, военный совет поступил хорошо.

Что теперь к этому добавить?

С маршалом покончено; перед нами солдат.

Перед нашими глазами теперь уже не высший сановник, не офицер Большого креста Почетного Легиона, не сенатор империи, не командующий армии, а крестьянин; не старый военачальник, обремененный испытаниями и годами, а молодой человек; не опытность, а неведение.

Пощадив первого, неужели вы нанесете удар второму?

Возможен ли столь противоположный подход? Имеет ли смысл предлагать такие загадки человеческому рассудку? Не опасно ли такое сопоставление? Хорошо ли наталкивать глубоко честный народ на такого рода сравнения: тому, кто предал свое знамя, сдал свою армию, изменил своей родине, — жизнь; тому, кто дал пощечину своему капралу, — смерть!

Общество — не пустыня; кругом есть люди; есть министры, есть правительство, есть Собрание, и над министрами, над правительством, над Собранием, над всем — есть общественная справедливость; к ней-то я и обращаюсь.

Ничем не ограниченный налог, взимаемый кровью, — таков был закон прежних режимов; он не может быть законом новой цивилизации. Когда-то хижина была беззащитна, со слезами матерей и невест не считались, общество оставалось глухим к рыданиям вдов, гнет наказаний был невыразимо тяжел; эти нравы нам уже несвойственны. Ныне существует жалость. Обществу, продвигающемуся только вперед, противно давить тех, кто пребывает в тени; теперь лучше понимают великий братский долг; люди ощущают потребность не в том, чтобы истреблять, а в том, чтобы просвещать. К тому же, скажем прямо, ошибочно предполагать, что результатом революции является уменьшение энергии общества; напротив, говоря «свободное общество», подразумевают общество сильное. Суд может преобразиться, но только в одном направлении — стать более авторитетным и справедливым; армия может измениться — еще сильнее проникнуться чувством чести. Могущество общества — необходимость, армия и суд — важные элементы защиты этого могущества. Но кого же следует защищать в первую очередь? Тех, кто сам не в состоянии себя защитить; тех, кто внизу, тех, на кого давит все, тех, кто пребывает в неведении, тех, кто страдает. Да, кодексы, суды, трибуналы — вся эта система полезна; да, эта система хороша и превосходна, но при условии, что вся эта сила будет считать своим нравственным законом высокое уважение к слабым.

В прошлом замечали только больших людей, теперь нужно видеть и маленьких.

Я подвожу итог.

Маршала Франции не расстреляли. Так неужели расстреляют солдата?

Я повторяю: это невозможно.

Я вступился бы за Базена, я вступаюсь за Блана.

Я просил бы сохранить жизнь подлецу, я прошу сохранить жизнь несчастному.

Если хотят знать, по какому праву я вмешиваюсь в это прискорбное дело, я отвечаю: по великому праву первого встречного. Первый встречный — это человеческая совесть.

РЕЧЬ НА ПОХОРОНАХ ЭДГАРА КИНЕ

29 марта 1875 года

Я пришел, чтобы у этой открытой могилы склониться перед великой душой.

Мы живем в эпоху, богатую прославленными писателями и философами. Человеческая мысль представлена в наше время высочайшими вершинами, и среди этих вершин Эдгар Кине — самая высокая. Чело этого мыслителя озарено спокойным светом истины. Вот почему я склоняюсь перед ним.

Я склоняюсь перед ним потому, что он был гражданином, патриотом, человеком; тройная доблесть. Мыслитель должен распространять дух братства — от семьи к родине, от родины к человечеству; расширяя таким образом горизонты, философ превращается в апостола. Я склоняюсь перед Эдгаром Кине потому, что он был великодушным и полезным обществу, мужественным и милосердным, убежденным и настойчивым, принципиальным и мягким, нежным и гордым; гордым по отношению к тем, кто царствует, нежным по отношению к тем, кто страдает. (Аплодисменты. Возгласы: «Да здравствует республика!»)

Творчество Эдгара Кине блистательно и обширно. Оно имеет две стороны, можно сказать две плоскости — политическую и литературную, и, следовательно, оно приносит двойную пользу, давно необходимую нашему веку; с одной стороны — право, с другой — искусство; с одной стороны — безусловное, с другой — идеальное.

С точки зрения чисто литературной его творчество пленяет и в то же время наставляет; оно волнует и в то же время указывает путь. Стиль Эдгара Кине тяжеловесен и строг, что не мешает ему быть проникновенным. Какая-то особая сердечность привлекает к нему читателей. Глубина, сочетающаяся с душевной добротой, создает авторитет этому писателю. Его любят. Кине — один из тех философов, которые умеют заставить понять себя настолько, что им повинуются. Он мудр, потому что справедлив.

Историк в нем совмещался с поэтом. Истинных мыслителей отличает соединение загадочного с ясным. Кине в полной мере обладал глубоким даром предвидения. Мы ощущаем, как его мысль, если можно так выразиться, выходит за пределы мысли. (Движение.) Таковы писатели великого поколения.

Кине олицетворял собою разум, то есть одну из тех форм бытия, для которых старости не существует и которые с течением лет растут и крепнут. Так, позднейшие его произведения — самые прекрасные. Двум последним сочинениям Кине — «Творению» и «Новому духу» — в наивысшей степени присущ тот двойной, сугубо современный и вместе с тем пророческий, дух, который служит отличительным признаком великих произведений. И в том и в другом произведении присутствует Революция, дарующая книгам жизнь, и поэзия, дарующая книгам бессмертие. (Возгласы: «Браво!») Так писатель живет одновременно и для настоящего и для будущего.

Недостаточно создать произведение, необходимо практически доказать правильность его идей. Произведение создает писатель, доказательство дает человек. А чтобы доказать правильность идей своего произведения, приходится добровольно идти на страдания.

На долю Кине выпала честь подвергнуться изгнанию, и у него хватило величия полюбить изгнание. Это горе было для него желанным. Гордым душам нравится причинять беспокойство тиранам. (Сильное волнение.) Изгнание — это отбор. Изгнанник — тот, кого преступление отобрало для того, чтобы олицетворять право. (Возгласы одобрения. Крики: «Да здравствует республика! Да здравствует Виктор Гюго!») Глядя на добродетель, преступление познает себя. Ссыльный — это избранник негодяя. Кажется, будто негодяй говорит ему: «Будь моей противоположностью». Отсюда особая миссия изгнанника.

Эту миссию Кине выполнил великолепно. Он достойно прожил в том трагическом мраке изгнания, где блистал Луи Блан, где умер Барбес. (Глубокое волнение.)

Не жалейте этих людей: они исполнили долг. Быть Францией за пределами Франции; будучи побежденным, оставаться победителем; страдать за тех, кто считает себя преуспевающим; творить в оскорбительном, но здоровом одиночестве изгнанника; обратить тоску по родине ей же на пользу; иметь рану, которую ты можешь принести в жертву отечеству; обожать свою побежденную и ограбленную страну, гордиться ею тем больше, чем большее презрение стремится проявить к ней чужеземец (аплодисменты); олицетворять, стоя во весь рост, все то, что низвержено, — честь, справедливость, право, закон; да, это прекрасно и сладостно, это великий долг, — и что значат для того, кто его исполняет, страдания, одиночество, заброшенность! С какой радостью люди готовы, ради такого сурового служения родине, на протяжении десяти лет, на протяжении двадцати лет, всю жизнь пребывать лицом к лицу с угрюмой бесконечностью гор или зловещей бесконечностью моря! (Сильнейшее волнение.)

Прощай, Кине! Ты был велик, ты приносил пользу. Это прекрасно. Твоя жизнь была прекрасна. Пусть твоя достойная благоговения тень сохранится в памяти всех. Будь любим народом, столь любимым тобою.

Прощай.

Еще несколько слов.

Могила жестока. Она отнимает у нас то, что мы любим, она отнимает у нас то, чем мы восхищаемся. Пусть же она послужит нам, чтобы перед ней сказать о самом важном. Где еще слова могут звучать так возвышенно и так искренне, как перед лицом смерти? Воспользуемся нашей скорбью для того, чтобы пролить свет в души. Люди, подобные Эдгару Кине, служат примером. Своими испытаниями и своими трудами они способствовали победному шествию идей, прогресса, демократии, братства. Освобождение народов — священное дело. Прославим же его перед этой могилой. Пусть небесные силы помогут нам по достоинству оценить силы земные. Перед лицом избавления, именуемого смертью, прославим иное избавление, именуемое Революцией. (Аплодисменты. Возгласы: «Да здравствует республика!») Кине много сделал для нее. Так скажем же здесь мягко, но непреклонно, скажем тем, кто не признает настоящего, скажем тем, кто отрицает будущее, скажем многим неблагодарным, освобожденным вопреки их воле (движение), ибо прошлое было побеждено в интересах всех, скажем им, что такие великодушные борцы, как Кине, оказали немалые услуги человечеству. Провозгласим перед этой могилой высокие законы морали. Стоя рядом с прахом этого отважного человека, скажем, что долг прекрасен, что честность священна, что жертвенность величественна, что бывают моменты, когда мыслитель становится героем, что революции совершаются умами, руководимыми богом, и что справедливые люди приносят освобождение народам. (Возгласы: «Браво!») Скажем, что истина — это свобода. Могила, именно потому, что она мрачна, именно вследствие царящей в ней тьмы, таит в себе величие, способствующее провозглашению высоких принципов человеческой совести, и чтобы обратить на пользу эту тьму, нужно извлечь из нее этот свет. (Единодушное одобрение. Возгласы: «Да здравствует Виктор Гюго! Да здравствует республика!»)