Читаем без скачивания Шлиссельбургские псалмы. Семь веков русской крепости - Николай Коняев

Ведь подталкивая историков к «огосударствлению» памяти о прошлом, превращая историю в «грозное оружие в борьбе за социализм», Иосиф Виссарионович Сталин думал, разумеется, не только о себе. Прежде всего, он стремился вывести страну из того исторического тупика, в котором она оказалась, благодаря самоотверженной деятельности российских революционеров вообще и «ленинской гвардии», в частности.

Никакого мирового пожара в ближайшее время не предвиделось, и Сталин, превратившийся в государственника в ходе борьбы с Л. Д. Троцким и его приверженцами, яснее других понимал, что троцкистские представления о России, необходимо отбросить вместе с излишками интернационализма, культивируемого в партии.

Дискуссии о том, можно или нет построить социализм в одной отдельно взятой стране, теряли теперь, с точки зрения И. В. Сталина, какое-либо всякое значение. Декларировалось, что социализм в СССР построен и далее следовало строить все политические и государственные отношения в стране, исходя из этого постулата.

Можно рассуждать о высокой степени внутренней уязвимости подобного построения, но из всех предлагаемых тогда проектов только этот и позволял поднять страну из болотной трясины антигосударственных решений, принятых ленинской гвардией, вывести ее пусть и на очень трудный, но все-таки реальный путь создания самостоятельного Советского государства.

И та государственная мифология, которой необходимо было заменить откровенно русофобскую и антигосударственную деятельность революционеров, включая и наркомов первого советского правительства, была направлена, прежде всего, на подмену совершенных революционерами преступлений против государственности, как бы их борьбой за создание советской государственности.

Разумеется, при этом укрупнялась роль И. В. Сталина, но вся эта историческая косметика была ничтожной по сравнению с той трансформацией, которая происходила с образом Владимира Ильича Ленина. Когда говорят, что Сталин допускал искажение фактов, чтобы поставить себя рядом с Лениным, это верно, но только в том смысле, что Сталин допускал исторические искажения и ставил Ленина рядом с собой, чтобы прикрыть собою отвратительную русофобскую сущность Владимира Ильича.

XVII съезд партии принял предложенную И. В. Сталиным модель государственной мифологии. Приняла эту мифологию и вся страна, когда стало понятно, что вся эта ленинская гвардия или, как называл ее Юрий Леонидович Пятаков, «чудо-партия», заведшая страну в антигосударственную топь, ответит теперь за свои преступления.

И тут нужно отдать должное Иосифу Виссарионовичу. Очень мало кому из старых большевиков удалось уйти от ответственности. Большинство из них были объявлены теми, кем они и были — врагами народа.

Эта великая чистка коснулась и умерших.

Злобные человеконенавистники и русофобы, они были до такой неузнаваемости отредактированы и урезаны, что теперь только укрепляли собою созданную по решению И. В. Сталина государственную мифологию.

То же, что и умершим, было предложено старым революционерам и большевикам, но многие из них в силу тех твердых партийных принципов, которые они исповедовали всю жизнь, а некоторые и просто из-за банального старческого маразма не сумели превратиться в часть новой государственной мифологии.

Судьба их, сходная с судьбой опустевшего Дома политкаторжан, известна…

У Даниила Хармса есть похожий на стихотворение рассказ «Страшная смерть», датированный 1935 годом…

«Однажды один человек, чувствуя голод, сидел за столом и ел котлеты.

А рядом сидела его супруга и все говорила о том, что в котлетах мало свинины.

Однако он ел, и ел, и ел, и ел, и ел, покуда не почувствовал где-то в желудке смертельную тяжесть.

Тогда, отодвинув коварную пищу, он задрожал и заплакал.

В кармане его золотые часы перестали тикать.

Волосы вдруг у него посветлели, взор прояснился.

Уши его упали на пол, как осенью падают с тополя желтые листья.

И он скоропостижно умер».

Даниил Хармс

Как и стихотворение «Два студента бродили в лесу», этот рассказ прямого отношения к событиям, происходящим в Обществе политкаторжан и в их Доме на площади, называвшейся тогда площадью Революции, не имеет, но если мы вспомним подробности тюремной эпопеи самого Даниила Хармса в 1931 году, то некая связь между политкаторжанами и творчеством поэта обнаружится и тут.

Как известно, Вячеслав Ромуальдович Домбровский, один из руководителей ленинградского управления ОГПУ, начал раскручивать по просьбе Самуила Яковлевича Маршака дело «антисоветских детских писателей» Даниила Хармса и Александра Введенского в 1931 году.

Этой странице биографии С. Я. Маршака посвящено написанное тогда стихотворение Н. С. Олейникова:

Улица Чайковского,Кабинет Домбровского.На столе стоит коньяк,За столом сидит Маршак…

Можно прочитать об этом и в документальной повести «Дни забытых глухарей»[210], но сейчас важно, что «антисоветские детские писатели» почти полгода провели в ДПЗ на Шпалерной, и неизвестно, чем бы закончились для них допросы с пристрастием у Вячеслава Ромуальдовича, если бы отец Даниила Хармса — Иван Павлович Ювачев не подключил к хлопотам за сына бывших товарищей по каторге.

Ходатайства бывших политкаторжан принесли результат.

«Антисоветские» поэты были вырваны из цепких когтей ОГПУ и отделались пока ссылкой в Курск. Даниилу Хармсу было даровано еще целое десятилетие жизни, любви и творчества.

Поэтому-то, хотя и не найти в его произведениях никакой прямой связи с миром бывших шлиссельбуржцев-политкаторжан, но связь эта присутствует уже в самом факте создания стихотворений, рассказов и дневниковых записей тридцатых годов, которых просто могло бы не быть без этой связи…

И не потому ли так точно вписываются они в общую картину шлиссельбургско-советской жизни предвоенного десятилетия?

Мы закроем наши глаза,Люди! Люди!Мы откроем наши глаза,Воины! Воины!

Поднимите нас над водой,Ангелы! Ангелы!Потопите врага под водой,Демоны! Демоны!

Мы закрыли наши глаза,Люди! Люди!Мы открыли наши глаза,Воины! Воины!

Дайте силу нам полететь над водой,Птицы! Птицы!Дайте мужество нам умереть под водой,Рыбы! Рыбы!

«Человек хотел стать оратором, а судьба отрезала ему язык, и человек онемел. Но он не сдался, а научился показывать дощечки с фразами, написанными большими буквами, и при этом, где нужно рычать, а где нужно подвывать, и этим воздействовать на слушателей еще более, чем это можно было сделать обыкновенной речью» (7 августа 1937 года).

Как страшно тают наши силы,как страшно тают наши силы,но Боже слышит наши просьбы,но Боже слышит наши просьбы,и вдруг нисходит Боже,и вдруг нисходит Боже к нам.

Как страшно тают наши силы,как страшно!как страшно!как страшно тают наши силы,но Боже слышит наши просьбы,но Боже слышит наши просьбы,и вдруг нисходит Боже,и вдруг нисходит Боже к нам.

В 1939 году в связи, как говорилось раньше, с осложнившейся международной обстановкой, музей в Шлиссельбургской крепости был закрыт.

Осложнившаяся международная обстановка — это подготовка к войне с Финляндией.

Советско-финская граница проходила в 1939 году по Ладожскому озеру, и в соответствии с договорами, вооруженных сил у СССР здесь не было. Но при подготовке к войне эту несправедливость решено было ликвидировать.

Сформировали военную флотилию в октябре 1939 года и главной базой определили Шлиссельбург. В крепость, как двести лет назад, вернулись военные, а экспонаты филиала вывезли в музей Октябрьской социалистической революции…

Это внешняя канва событий.

Была, однако, и мистическая составляющая. В годы, когда Россия начала выходить из исторического тупика, в который загнали ее пламенные революционеры-интернационалисты, снова вставала в строй и старинная русская крепость.

Интересно, что летом 1939 года в районной газете Шлиссельбурга появилась статья А. И. Румянцева «Из истории города Шлиссельбурга и крепости», которая впервые отрывала крепость от унылого тюремного прошлого…