Читаем без скачивания Фантастика 2024-158 - Андрей Третьяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Это тебе маленькое предупреждение, - сказал Петровский побелевшему Коряге. – Глупец, я пытался убить нашего друга три или четыре раза. Бесполезно. Вот если бы он сдох сам…
- Кажется, я понимаю… - начал было Шмель.
- Именно, - оборвал подельника доцент. – Распните его!
Коряга завернул Максиму руку за спину и швырнул к подножию креста. От боли на глазах выступили слезы. Максим едва сдержал стон. Бандит поднял его и прижал руку к перекладине.
- Ну! Быстрее, Шмель!
- Гвоздей нету, - растерянно сказал тот.
- Всему вас учить надо, мелюзга, - поморщился Петровский, вынимая из рюкзака моток липкой ленты.
- Вы ее всегда таскаете про запас? Для таких вот случаев? – вежливо поинтересовался Максим. И ахнул: от удара по ребрам перехватило дыхание. Ничего, переживет. Если, конечно, доживет…
- Разденьте его! – крикнул доцент.
Рубашка и майка полетели на пол. Шмель стащил брюки, взялся было за трусы, но Петровский остановил его:
- Не трожь, извращенец!
Шмель примотал запястья и голени Максима к перекладине. Посмотрел на часы на его руке и прошипел:
- Кварцевая дешевка.
- Механические на мне дохнут сразу. Сам не знаю, почему. Так что извини, братан, только такие.
Петровский посмотрел по сторонам:
- Чего-то не хватает…
Он достал из рюкзака черный маркер и нарисовал на лице Максима бородку и усики. Вышел на улицу и через несколько минут вернулся со свернутым в кольцо мотком колючей проволоки. Шмель и Коряга оскалились.
Доцент нахлобучил проволоку Максиму на голову. Ржавые шипы оставили на лбу кровавые борозды. От боли потемнело в глазах, но Максим не издал ни звука, ни стона. Он лишь зажмурился на секунду и слизнул попавшую на язык солоноватую каплю.
Петровский отошел на несколько шагов назад и оглядел творение своих рук:
- Инсталляция что надо! Наш Иисусик занял свое место!
Шмель и Коряга загоготали. Максим посмотрел им в глаза и, не обращая внимания на впившиеся в голову шипы, улыбнулся мучителям. Коряга набычился и вынул из-за пояса нож.
- Оставь, как есть! – приказал ему Петровский. – Собирайся, уходим! Рядом с ним нельзя оставаться долго! Шмель, веди нас!
Доцент вышел последним. Он задержался и послал воздушный поцелуй.
- Дисциплинка у вас… - прошептал Максим, глядя ему в глаза.
Петровский закрыл за собой дверь.
Глава 36. Своевременная подмога
Максим не помнил, сколько времени он висел. Страшно хотелось пить. Язык превратился в соленую сухую тряпку, царапающую нёбо и десны. Шипы колючей проволоки рвали израненную кожу. Максим качнул головой и попытался немного сдвинуть страшный венец. В глазах потемнело, и он едва не потерял сознание.
Прямо перед носом, из ниоткуда, появилось ведро воды. От него веяло прохладой. Максим вытянул шею, изогнулся, пытаясь добраться до блестящей глади. Видение растворилось в тумане, зато со всех сторон теперь кружились бутылки с минералкой, чайники, кувшины и даже кастрюли.
Максим вдруг увидел себя на прогулке с мамой. Они шагают по городу в модный магазин, мать долго выбирает новое платье. Очень хочется пить. Максим просит воды, но в ответ на голову опускается тяжелая рука. Удар опрокидывает беззащитного ребенка на пол, и он катится почти до прилавка.
«Зачем вы так с дитем-то?» - укоризненно спрашивает продавец. «Не твое собачье дело!» - злобно рычит мать и рывком, за шкирку, ставит сына на ноги – «Роди своих и воспитывай, как хочешь! Я сделаю из него человека! Глянь, как уже выдрыбался, свинья!» Новые удары обрушиваются на голову. Маленький Максим не замечает боли. Телесные страдания отрываются от разума, уплывают куда-то далеко, оставляя его наедине с мыслями и мечтами…
Туман перед глазами рассеялся. В храм вошел смуглый человек в набедренной повязке. Если бы Максим смог протереть глаза, он бы, наверное, сделал это три раза. Не каждый день видишь перед собой Иисуса Христа.
- Так ты загнешься, дружище, - печально сказал Христос. – Но твоя стойкость заслуживает уважения.
- После… медовых компрессов это… ерунда, - прохрипел Максим, едва ворочая тряпкой-языком.
- Понимаю. Когда целиком обмазывают медом и суют на ночь в пластиковый мешок – это жутко. Помнишь, ты в детстве лизнул на морозе санки? Даже я не мог смотреть, как ты оставил на металле кусок языка, - вздохнул Христос. – Скажи мне, ты хоть когда-нибудь злишься? Сердишься?
- Не… умею, - попытался улыбнуться Максим. – Озверинчиком… не богаты?
Даже такая короткая речь утомила его. Голова безжизненно упала на грудь.
- Ты все шутишь… А дело-то серьезное. Добром часто пользуются злодеи. Помни об этом. Твои страдания переполнили чашу терпения и на небесах, и на земле.
Максим поднял глаза, но перед ним уже никого не было.
Стены храма сотряс удар грома. Шуршание дождя по крыше превратилось в шум настоящего ливня. Из трещины в потолке на лицо закапала вода – прохладная и сладковатая, как в бреду. Максим жадно слизывал ее, и понемногу жизнь вернулась в обессилевшее тело. Боль заполонила собой череп, вырвалась из тела и повисла где-то в стороне. Ужасно захотелось спать.
Глаза сами собой закрылись, и Максим услышал дикий, но такой знакомый женский крик. Кто-то потянул с головы «колючку», и вспышка адских мучений затопила сознание…
Из тумана выплыла стройная девичья фигурка. Олеся резала армейским ножом ярко-зеленую траву. Максим, который теперь лежал на полу, шарахнулся в сторону.
- Крапива! – простонал он. – Только не это! Я не выдержу!
- Муж! – не оборачиваясь, сказала Олеся. – Мне, как фершалу, виднее! Влип в историю – изволь теперь лечиться! У тебя на голове нет живого места.
- Зато полно мертвых, - съязвил Максим. – Сколько время?
- Два еврея, - в тон ему ответила Олеся. – Третий, жид, по веревочке бежит. Ночь уже.
В храме стало светло, словно у потолка вспыхнул мощный прожектор. Дыхание перехватило, к сердцу подступил могильный холод.
- Вон отсюда! – заорал Максим изо всех сил. – Быстро! На улицу! Я серьезно! Иначе и мы…
Откуда-то появился Церпицкий и крикнул:
- Бери его!
Сильные руки схватили Максима и вытащили под струи ледяного дождя.
Он еще успел увидеть привязанного к стулу окровавленного человека с длинной бородой. Два офицера в серой форме жестоко и методично избивали его палками.
- Привык он к побоям, что ли? – прогудел чей-то голос.
- Молчать – это привычка всех
