Читаем без скачивания Наследник поручика гвардии - Юрий Шестера

— И чем же все-таки закончилась эта эпопея, Андрей Петрович? — заинтересованно спросил Врангель.

— Фаддей Фаддеевич, надо отдать ему должное, все-таки признал свою ошибку. Но как ее исправить? Я объяснил ему, что, с моей точки зрения, единственным выходом было признать свою ошибку и перед офицерами шлюпа найти мужество сделать этот непростой шаг. Я-то знал, что силы духа ему не занимать, — заговорщицки улыбнулся Андрей Петрович. — Он сделал это перед ужином в кают-компании. И сразу же как будто рухнула стена отчуждения между ним и офицерами, они ответили ему своей преданностью.

Фердинанд Петрович даже смахнул носовым платком испарину, выступившую на лбу. Он, как никто другой, в полной мере оценил мужество капитана Беллинсгаузена.

— Вот тут-то от имени офицеров и выступил лейтенант Торсон. Он сказал, что сегодня они дали повод туземцам усомниться в их силе. Это еще, мол, полбеды. Но дикая выходка туземок показала, что островитяне откровенно презирают их, русских моряков, и открыто надсмехаются над ними, а в их лице и над всеми россиянами. Поэтому попытка Андрея Петровича поставить их на место была, по мнению всех офицеров, крайне необходимой.

— А ведь лейтенант Торсон, пожалуй, не менее мужественный человек, чем и сам капитан Беллинсгаузен, — с удовлетворением отметил Врангель.

— Полностью согласен с вами, Фердинанд Петрович. А далее он выступил уже от себя. Сказал, что в среде русских флотских офицеров после выхода России в мировой океан прочно укоренилось мнение, что англичане якобы жестоко обращаются с аборигенами открытых ими земель. Однако после случившегося он готов пересмотреть свое отношение к этому мнению. На самом деле, местные жители, уже знакомые с огнестрельным оружием европейцев, знали, что хамить морякам смертельно опасно, успев познать на своей шкуре силу мести белых людей за оскорбленных и убитых ими товарищей. И Торсон сделал вывод, что именно поэтому все они на «Мирном» — он так и подчеркнул, что не только один капитан, — оказались морально не готовы к должному пресечению попыток туземцев навязать им свою волю путем оскорбительных действий, да еще в самой непристойной и отвратительной форме.

Наступила тишина. Все были под впечатлением услышанного.

— Умница! — нарушил тишину Фердинанд Петрович. — Я бы с большим удовольствием желал видеть Торсона среди своих офицеров.

— Константин Петрович отличается передовыми и далеко неординарными взглядами и по другим вопросам. Он очень интересный собеседник, — с гордостью за товарища пояснил Федор Федорович.

— Главное в том, что Торсон заострил внимание на не таком уж и простом на первый взгляд вопросе, — убежденно сказал Врангель. — Конечно, и среди русских капитанов могли бы найтись такие, которые, будучи не ограничены подобными инструкциями, палили бы по туземцам налево и направо по любому поводу. Этого, наверное, и опасается наш государь. Но я тем не менее настаиваю на том, чтобы капитанам давалась бо́льшая свобода выбора решений в той или иной возникшей ситуации. — и Врангель расслабленно откинулся на спинку кресла, мысленно благодаря Торсона за моральную поддержку, в которой так нуждался.

Когда из океана стал вырастать белоснежный конус Корякского вулкана, всё увеличиваясь в размерах, а затем показался и остроконечный пик Авачинской сопки, Андрей Петрович уже не мог оторвать от них своего завороженного взгляда. Ведь именно отсюда, с этой удивительной камчатской земли, и начался его поход на восток, в Русскую Америку, продлившийся целых шестнадцать долгих лет. Самых значительных лет его жизни.

Врангель, повернувшийся к нему, неожиданно для себя увидел слезы на глазах этого мужественного человека. А потому не отважился нарушить ход его мыслей, устремленных в прошлое, вызвавшее столь сильные эмоции.

После встречи с губернатором Камчатки барон вернулся на судно крайне возбужденным и в то же время подавленным. Он позвал Андрея Петровича с Матюшкиным и молча направился в каюту ученого, которая уже стала традиционным местом их встреч.

Закрыв за собой дверь, Врангель сразу же повернулся к своим спутникам и глухо произнес:

— В Петербурге произошло восстание гвардейских полков столичного гарнизона.

Его слова произвели эффект взорвавшегося фугаса. Шувалов, словно на чужих, негнущихся ногах, подошел к столу и буквально плюхнулся в кресло, пытаясь осознать произошедшее.

— Расскажите поподробнее, Фердинанд Петрович, о том, что вам сообщил губернатор, — попросил Андрей Петрович, наконец-то обретя дар речи.

Врангель вздохнул:

— Накануне, буквально перед нашим приходом в Петропавловск, из Охотска прибыл курьер от иркутского генерал-губернатора Восточной Сибири. Он-то и сообщил об этой сногсшибательной, извините за выражение, новости, — барон встал и заходил по каюте. Затем снова сел в кресло. — А в ноябре в Таганроге неожиданно скончался император Александр Первый.

— Час от часу не легче! — воскликнул Матюшкин, стукнув кулаком по колену. — Как будто Россия только и ждала, когда же наш «Кроткий» покинет Кронштадт!

— Успокойтесь, Федор Федорович. Не слишком ли вы придаете такое большое значение для судеб России нашим скромным персонам? Давайте побережем эмоции.

— Извините, Фердинанд Петрович. Уж очень, согласитесь, неординарные события произошли во время нашего отсутствия в Отечестве.

Врангель кивком головы подтвердил его слова.

— У умершего бездетного императора, — продолжил он, — естественно, не осталось наследника. Право престолонаследия должно было перейти к его следующему брату великому князю Константину Павловичу. Но тот женат на простой дворянке без, так сказать, династических корней, и потому его наследники не могли бы претендовать на престол. Поэтому Константин Павлович отказался от коронации, подтвердив это письменным отречением от права на престол в пользу своего младшего брата великого князя Николая Павловича.

Однако Николай в отличие от Константина крайне непопулярен не только в среде столичных офицеров, но и высших чиновников. Поэтому члены тайного «Северного общества» решили воспользоваться сложившейся ситуацией и в день, назначенный для принятия присяги, вывести гвардейские полки на Сенатскую площадь, чтобы помешать войскам и Сенату принести присягу. Заговорщики хотели тем самым воспрепятствовать вступлению Николая Павловича на престол. Однако тому стало известно об этом, и церемония присяги состоялась ранее назначенного часа.

А к одиннадцати часам утра четырнадцатого декабря на Сенатской площади были построены гвардейские Московский и Гренадерский полки и гвардейский Морской экипаж.