Читаем без скачивания Экспонат руками не трогать - Мария Очаковская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Жуть», – подумала Катя и отвернулась. Меж тем дядька в телефонной будке не торопился, он все говорил и говорил, казалось, совсем забыв о Катерине.
И вот тут, то ли потому, что Катя отвернулась и ее явное нежелание лицезреть их компанию пэтэушницы расценили как вызов, то ли потому, что она была красиво и модно одета, или просто потому, что была другой, не такой, как они, случилось непредвиденное. Наглый басовитый голос неожиданно приблизился, а его обладательница, обдав Катю вонючим перегаром, подошла и ткнула ее горлышком той самой бутылки в плечо.
– Вы что-то хотели? – обернувшись, спросила Катя.
– Гляньте, девки, это что у нас тут за овца, – пренебрежительно оглядывая ее, произнесла басовитая, не удостоив ответом Катин вопрос. Она была высокой, крупной и, видимо, среди своих товарок слыла заводилой. Каждая ее фраза сопровождалась взрывами хохота, одобрительными возгласами. – И что эта Снегурка у нас тут делает?
– Хе-хе-хе.
– Гы-гы-гы.
– Кому звонить будем? Деду Морозу? – продолжала свои вопросы басовитая. Ее товарки еще громче заржали и подтянулись, обступив Катю кругом.Сердце у нее ёкнуло, но вида она не подала и только настойчиво застучала в телефонную будку.
– Гы-гы-гы.
– Хе-хе-хе.
– Секи, Розка, – подала голос девица с кирпичными во всю щеку румянами, – так это та самая тля… ну, которая с Валькой моим…
– Че с Валькой?
– Да Вальку моего закадрила, вот че… еще зимой.
– Вы меня с кем-то путаете. Я вашего Вальку не знаю и вообще здесь впервые, – как можно спокойнее произнесла Катя, не давая воли эмоциям.
– Вы меня с кем-то путаете, – издевательски передразнила ее девица с румянами, – я здесь впервые.
Компания еще более оживилась, предвкушая потасовку, девки заговорили хором, подзадоривая друг друга.
– Гы-гы-гы.
– Мы люди не местные…
– Хе-хе-хе.
– Нас столичным ветром занесло…
– Ничего мы на х… не путаем, тля московская.
– Вальку отбила, а целку из себя строит.
– А какого х… ты тогда здесь у клуба трёшься? – снова забасила предводительша, она закурила сигарету и, подойдя вплотную к Кате, выдохнула ей в лицо дым. – А что, девки, может, нам этой овце рога-то пообломать?
– Глаз на протез, жопу на анализ…
Товарки разразились хохотом. Дело принимало плохой оборот. Конечно, пасовать перед пьяными наглыми пэтэушницами стыдно, но тут как бы живой уйти. В надежде на помощь Катя обернулась к телефонной будке, но оказалось, мужчина под шумок ушел и там никого нет. Она хотела что-то сказать, объяснить, что это ошибка и ничего плохого она им не сделала, но страх сдавил горло. В тот же момент Катя сделала попытку вырваться из круга обступивших ее девок, но стоящая рядом толкнула ее плечом.
Все, что произошло потом, было похоже на страшный сон, и Катя уже не могла точно вспомнить, как получилось, что ей все-таки удалось выскользнуть из кольца пэтэушниц, увернуться от хватавших ее рук, оттолкнуть вставшую на пути басовитую предводительницу и убежать. Она отчетливо помнила только то, что бежала, бежала, изо всех сил, бежала так быстро, как никогда в жизни. Казалось, ноги ее не касались земли, а за спиной выросли большущие крылья. В первые минуты она отчетливо слышала топот, мат, улюлюканье за спиной. Но, видимо, девки были изрядно навеселе и начали отставать. Крики стали тише, и Катька смогла оглядеться по сторонам. Дорогу к Динкиному дому она, конечно, забыла. Промелькнули сломанные лавки сквера, зловонная лужа, ржавые балконы пятиэтажек, с правой стороны дороги появился деревянный забор, его-то как раз Катька запомнила. Появилась надежда, что она бежит в нужном направлении. Но за спиной еще были слышны голоса ее преследователей. Не сбавляя скорости, она оглянулась назад. Девки заметно отстали, ряды их, казалось, поредели, но все же продолжали бежать, марафон возглавляла пыхтевшая, как паровоз, предводительница.
«Ничего, еще немного, и они выдохнутся», – не успела подумать Катя, как ее нога, зацепив на земле что-то тяжело-монолитное, подвернулась, и она, теряя равновесие, со всего маху, едва успев выставить вперед руку, влетела в деревянный столб забора. Удар был настолько сильным, что перед глазами взметнулся фонтан искр, в голове все закружилось, за спиной грохнул дружный гогот, и на какое-то мгновение сознание ее помутилось.
Едва открыв глаза, Катя увидела обступивших ее девок. Что они говорили, она не слышала, потому что в ушах стоял гул, а в голове шумело. Басовитая гримасничала, театрально заламывала руки, потом присела, потянулась к лежащей на земле Кате, но почему-то сразу выпрямилась и сделала шаг назад.
– Шухер, девки, линяем, – как сквозь ватные беруши, до Кати долетел ее голос.
– Валим, ноги в руки.
Девки мгновенно подчинились и стремительно зашагали прочь.
«Слава тебе, господи», – подумала Катя и в тот же момент почувствовала боль – резкая, пульсирующая, она обожгла всю правую сторону лица. Катя поморщилась, но все же попробовала пошевелиться, привстать. Боль накатила с новой силой, а по ладони правой руки заструилась и растеклась горячая липкая жидкость.
* * *Первую медицинскую помощь ей оказали в Мытищинской городской больнице. Правда, хирург в ту субботу отмечал свой день рождения и зашил щеку так… словом, как сумел, так и зашил. Шов получился огромный, зигзагообразный. Под слоем бинтов Динка его не видела, но все равно в ужасе смотрела на спящую после операции Катю. Из-за нехватки мест ее поместили в коридоре, а из-за нехватки белья выдали только наволочку, по которой веером рассыпались светлые Катины кудри.
«Боже мой, что же теперь будет, – стоя у кровати подруги, думала Динка, – у нее же съемки в августе». Об очередном Катином ангажементе она знала не понаслышке. Все это на курсе горячо обсуждалось. А курс у них был непростой, выпускной. Хорошее распределение, а стало быть, и роли, светили далеко не всем. Сама Динка снималась только один раз, еще в самом начале учебы, да и то в эпизоде. Поэтому Катькина «звездная» юность, а из последних новостей, верное распределение в штат Киностудии Горького ее, конечно, немного раздражали. Но не до такой же степени…
При мысли, что придется еще что-то объяснять Катиным родителям и Саше Железняку, у Динки просто подкосились ноги. Звонить в ординаторскую пошел их однокурсник Федя. Он же и задал щекотливый вопрос по поводу того, что будет дальше… с лицом.
– Скажите спасибо, что сепсиса нет. Рана была очень грязная, глубокая, рваная. Семен Борисович сделал все, что возможно. Скорее всего, подруга ваша налетела на гвоздь, большой ржавый гвоздь. К тому же у нее еще сотрясение мозга и перелом левого предплечья. Это тоже не шутки. Так что, молодой человек, не задавайте глупых вопросов. У нас вообще через полчаса смена заканчивается. Надо звонить – звоните. Или я закрою кабинет…
На следующее утро еще до приезда мамы и папы появился Сашка Железняк с букетом пионов. Увидев забинтованное лицо жены, он сразу сник и оставил упреки при себе. Просидел он недолго, все время держал Катю за руку, в конце почему-то попросил прощения, а потом уехал и забухал недели на две. Энергичная Таисия Федоровна приехала чуть позже. Она ничего не стала объяснять Кате, а сразу пошла к врачу. На руках у нее уже была бумага о переводе дочери в институт пластической хирургии. Там ее ждала вполне комфортная двухместная палата, обходительные, до известной степени, медсестры и лучшие в стране специалисты по челюстно-лицевой хирургии, и постельное белье было не в дефиците. Мама всегда умела договариваться. Но, увы, на Катькины перспективы это кардинально не повлияло. После осмотра шва слова тамошнего светила прозвучали как приговор. Даже повторная корректирующая операция лица не спасет. Шрам останется на всю жизнь. Конечно, со временем он посветлеет, уменьшится, станет менее заметным, едва заметным, но…
Еще лежа в коридоре мытищинской больницы, Катерина поняла, что о предстоящих в августе съемках можно забыть. Но теперь вопрос стоял жестче, в буквальном смысле «быть или не быть». Выходило, что на карьере актрисы можно с уверенностью и на неопределенный срок поставить жирный-прежирный крест.
Вопреки опасениям Таисии Федоровны слова профессора Катя выслушала спокойно. По крайней мере, выглядела она спокойнее, чем постоянно торчащая в больнице Маша, или Динка, винившая себя во всем случившемся, или похмельный Железняк с перевернутым лицом, каждый день носивший жене букеты. Казалось, все происходящее было Катерине безразлично, и она быстро шла на поправку. Рука заживала, синяки и ссадины прошли, голова больше не болела. Жаловалась она только на то, что ее постоянно тошнит.
– Это на нервной почве, – посоветовавшись, решили Таисия Федоровна с Машей. И обе ошиблись.
Потому что через семь месяцев родился Севка, а еще через семь Катя подала на развод. Сашка Железняк был забавным и очень талантливым, но распорядиться своим талантом так и не сумел. Пожалуй, именно тогда Катя поняла, что такое депрессия. Как-то все сплелось, соединилось в один клубок. И тяжелые роды, и маленький вечно болеющий Севка, и развод, и полная ее профнепригодность…